– Поесть бы!

Тот захлопотал возле пня, сходил в избу, принёс четверть каравая на деревянном блюде, мису с медовыми сотами и небольшой горшок с печёной репой97. Только тут Ирина поняла, насколько она голодная. Ели молча, спокойно, медленно. Есть быстро и жадно считалось очень неприличным. Еда была основой жизни, её уважали. Когда насытились, хозяин завернул куски хлеба в тряпицу, смахнул с пня крошки в ладонь, ссыпал в беззубый рот, унёс остатки еды, чтобы не приваживать ос. Мальчик посмотрел на Ирину и сказал деду:

– Нельзя ей так, узнают…

– Точно нельзя, не может здесь быть никакой юницы… Сейчас, сейчас…

Он опять ушёл в избу, вскоре вернулся, неся овечьи ножницы и какое-то тряпьё. Искра и охнуть не успела, как он отрезал её косу, подравнял волосы в кружок, сунул ей в руки одёжку, кивнул на дверь, иди, мол, переодевайся… Когда она вышла на улицу, все увидели худенького парнишку в серых штанах и холщовой рубахе, с тонким плетёным пояском из разноцветных нитей. Искра наклонилась к кадке с водой, вгляделась в своё отражение и тихо заплакала. Мальчик подошёл, взял за руку и твёрдо сказал:

– Он приедет, жди!

– Скоро обещался-то? – спросил старик.

– Сказал, несколько седмиц, до ревуна, – вытирая слёзы, ответила девушка.

Утром следующего дня на высокое крыльцо избы в Рачевском посаде вышел вчерашний немолодой слых. Рядом с ним стоял гонец с дубинкой в руке и рожком98, висящим на шее. Одет он был легко, по погоде, за плечами котомка, в скатке99 плащ, странным было только наличие в такой тёплый летний день лёгкой шапки из тонкого сукна, из-под которой кое-где выбивались чёрные остья обгоревших волос. Ждали коня.

В Смоленске вдоль Славутича шёл, как и в Киеве, Подол. Вал города прижимался в центре близко к реке, Подол разделялся на два Крыла: на восход солнца шло Восточное Крыло, а на заход – Западное100. Сам город напоминал большую птицу, расправившую крылья для полёта, где телом был детинец, крыльями Подол, а хвост раскинулся за рекой шумным торжищем101. Изба стояла на берегу реки Рачи102, двор был огорожен высоким тыном103 с крепкими воротами, которые изнутри запирались на огромный, во всю длину, засов. Во дворе стояли сараи, конюшни, в дальнем углу, ближе к реке, виднелись баня и погреб. За домом можно было разглядеть пару изб поменьше. Каменец посмотрел в сторону этих изб, Богша, прочитав вопрос в его взгляде, пояснил:

– Одна изба для тайных дел приспособлена, а в другой слыхи живут, их ведь где попало не поселишь…

– Далеко от пристани забрался, поприща два будет, а то и более…

– Зато здесь тихо, народу мало, а на самой Смядыни Будай со своими слыхами, нам такие соседи без надобности… Это они здесь власть, а мы отай живём. Нас, когда из Царьграда вернулись, князь Владимир по разным городам разослал, чтобы глаза не мозолили, спасибо, живыми… Меня и Угоняя отправил в Смоленск к князю Станиславу. Угоняй был чуть жив, весь пораненный, я его сначала знахарю отдал, а когда тот на ноги поставил, определил в Садки, на другой берег реки, в охотничью избу. Работа нетрудная, на природе, еда, крыша над головой, покой… Он не так и стар, как немощен. Ему вёсен около полста будет, просто изношено всё тело трудами нашей службы. Да и лекарь там всё лето травы да коренья собирает, приглядывает за ним…

– Уж не тот ли лекарь, что мне вчера голову да руки какой-то жёлтой грязью измазал?

– Не грязью, а мазью, а знахарь он отменный, сказал, что пока до Новгорода доберёшься, ожоги сойдут и мазь смоется, только пятна красные останутся да волосы быстро не вырастут. Но на это нужно время.

– Как вы с Будаем-то, поладили?

– А что нам ладить? Будай – слых смоленский, он у князя Станислава служит, знает, видно, что я не только купец, но князь с Ярославом враждовать не хочет… ни с кем не хочет ссориться…

– Такой миролюбец?

– Нет, просто молодой ещё, Смоленск-то он в удел получил ещё малым отроком, ему и десяти вёсен не было. Всем заправлял воевода, назначенный князем Владимиром, да посадские мужи. А князь подрос и большой охоты к делам правления не имел, да и к ратным тоже.

– А к чему ж у него охота?

– Любит строить, город вон какой возвёл! Детинец, улицы, мостовые, всё чисто, широко, удобно… Книги любит, сам грамотен, детей учит, да не только своих, и боярских. Писцы у него в отдельной палате сидят, в светлой, с окнами… Ловитву любит, пиры… Он не глуп и не зол, просто как-то не силён, хороший человек, а для княжения мощи в нём мало, вот он и сидит тихонько. Жил себе мирно, делал, что отец приказывал, теперь: кто князь, тот будет и указ…

– А кто же будет князем?

– То пока неведомо, но наш Станислав тут в стороне. Владимир хотел Бориса, но у Святополка и Ярослава может быть другое мнение.

Подвели коня, Каменец поклонился Богше, поблагодарил за помощь, вскочил в седло, два дюжих молодца отодвинули засов, отворили ворота…

Наш гонец скакал быстро. Конь, приученный к гоньбе, шёл ровно, дорогу выбирал сам. Ехали через леса, обходили болота, переплывали мелкие реки, на всех крупных были известны броды, на каждом становище седок показывал свой знак, брал коня из повоза104, мчался дальше. Да и знака княжеского не нужно было: дубинка да рожок указывали на гонца. Ел в седле, коня менял два раза за день. К концу второго дня пути уже в сумерках подъехал к становищу, бросил вышедшему отроку поводья, вошёл в избу. Полутёмное помещение освещалось несколькими толстыми свечами. Спросил еды и квасу, сел за большой длинный стол, там уже ели двое, разговорились, оказалось, тоже гонцы, только встречные, из Новгорода: один новгородский с грамотой от Константина в Муром, другой киевский, скакал от княжны Предславы к её брату Ярославу в Новгород, полторы седмицы провёл в седле, день отдохнул, получил ответ, теперь назад, к княжне.

– Что за весть важная такая? – деланно удивился Каменец.

– Что за весть, мне неведомо, грамоте я не обучен, а если бы и знал, как прочтёшь: сам знаешь, пергамент в трубочку скатан, в чехол зашит, княжеской печатью запечатан, – он вытащил из-под рубашки холщовый мешочек на толстом шнурке, тряхнул им и быстро спрятал обратно. Другой гонец потряс калитой105, но футляр не достал. – А что за весть, и так ясно, старый князь преставился, а Святополк в порубе у него сидит, вот княжна и пишет Ярославу, отец, мол, умер… Я так разумею…

– Умер князь Владимир? – Каменец изобразил такое горестное удивление, что поверил бы даже самый недоверчивый.

– Да, – заторопился гонец из Киева, понизив голос, хотя в избе никого больше не было, – говорят, отравили; боярин Борислав и Сом всех на ноги подняли, во все стороны слыхов отправили, по всем путям, да не поодиночке, а дружинников с ними отрядили, вроде и приметы есть… Я с одним отрядом в первый день скакал из Киева, но они назавтра отстали. Быстрее гонца только стрела! – самодовольно добавил он.

– Спасибо тебе, друже, за новость, – тревожно подумал Каменец, а вслух спросил другого гонца, – а почему этой дорогой в Муром? Это у тебя получится на Торопец106,Ржеву, Володимер107, а короче было бы через Торжок да Тверь?

– Короче-то да, да не всё короткое близко, здесь лесов больше, да лугов, да места известные, а там пока все болота объедешь, да через речки переберёшься; больше потеряешь, чем выиграешь, вот завтра и разъедемся: я на Тверь да в Муром, а он на Смоленск, да в Киев, – кивнул гонец на товарища.