Недо. Недостаточно идеальный, недостойный, недокапитан, недопринц. Недосын. Просто одно большое разочарование.

И отчего-то признать это было неожиданно больно. Больно до мутной пелены пред глазами и странного гудения в ушах.

Руки предательски дрожат, и Леголас замирает, хрипло вдыхая колкий воздух подземельей, насквозь пронизанный тяжелым запахом гнили и запекшейся крови.

Он смотрит на собственные пальцы, стертые о тетиву подушечки, узкие, все в шрамах ладони, запястья с багровыми синяками. Отчего-то становится дурно.

В миг кажется, что руки вспыхивают алым и он готов поклясться, что чувствует до ужаса знакомую липкую, горячую кровь. Чужую, собственную.

Всех тех, кто умер из-за него, за него, по его вине, из-за его ошибок, ради него и туманного странного будущего и красной полосы чужих смертей, что он с собой несёт.

И они будут умирать и дальше. Потому что он, Леголас, не в состоянии оправдать чужих надежд и данных когда-то давно порывистых, хриплый обещаний и робких клятв. Потому что стать идеальным он так и не сумел.

Слишком многие уже умерли из-за этого.

О, Леголас помнил их всех. Каждого, без исключения. Стоит лишь на мгновение закрыть глаза, окунаясь в спасительную тьму собственного сознания, пред его мысленным взором вновь вставали они.

Мальчик со стрелой в груди, женщина с перерезанным горлом, девушка с удивленно распахнутыми глазами и кинжалом в голове… Сотни, тысячи, незнакомцев и тех, что когда-то был дороже жизни. Тех, кого спасти он не смог.

Он знает, что забыть их никогда не сможет.

Права не имеет.

Потому что он должен знать цену каждой невидимой капли крови на руках, должен помнить, во сколько обошлась им его жизнь.

Потому что все те жертвы не должны быть впустую.

Потому что помнить - это удел выживших.

И Леголас хрипло выдыхает, прижимая колени к груди и опуская голову. Он будет помнить все. Каждую деталь, каждую мелочь, каждую секунду.

Как бы ужасающе больно ни было.

Будет помнить, пока не сможет вернуть долг.

***

Он с глухим рыком поднимает голову. Сверкают алые глаза, вспыхивает серебром чистым белоснежный мех.

Он встряхивается и поднимается на лапы, застывая каменным изваянием.

Он громко рычит, хрустят ветки под тяжелыми шагами, жалобно кричат птицы, испуганно улетая прочь.

Он спал долго, слишком долго. Но теперь вновь был пробужден, тем, кто делать того не должен был никогда. А значит время пришло.

Сияет магия, плотным коконом окутывая Его, услужливо стелется тьма под могучими лапами.

Светятся диковинным огнем алые глаза, на миг вспыхивают в лунном свете острые клыки.

Виновные будет наказаны.

Момент настал.

Они заплатят за все.

Недостойный должен умереть.

***

Король идет с идеально прямой спиной, подняв подбородок и громко чеканя шаг.

Он хмурится, раздражённо поводя плечом и, в одно мгновениe будто решив для себя что-то резко останавливается, сворачивая в один из темных тоннелей дворца.

Мальчишка вновь подвел его, показав собственную неприспособленность, поразительную наивность и доверчивость.

И это не могло не обескураживать. Потому что… так ведь нельзя.

Он не понимал этого, не мог понять; не представлял себя на месте сына; он просто не был таким. Никогда. А значит и понять не мог.

Неужто так сложно просто подчиняться, беспрекословно, не сомневаясь и не тратя время понапрасну на совершенно лишние раздумья?

Неужто так сложно просто быть похожим на него? Слушаться, не бросаться в омут с головой, напрочь позабыв о том, что за всякую ошибку рано или поздно придется платить?

Неужто так сложно не быть собой, не смотреть этими невозможно знакомыми-чужими глазами, не говорить чужим голосом, не вести себя так, как…Она?

Почему?…

Почему он? Почему так, почему сейчас, почему именно с их семьей, его семьей? Почему, почему, почему…

Все слишком сложно, странно до жути и так запутанно?

Тысячи, мириады вопросов пульсируют в голове, не давая ни на мгновение отвлечься, забыться.

Трандуил чувствует, как они отпечатываются на обратной стороне век, пылают ровными буквами на груди, кровоточат на сердце вот уже сколько тысячелетий…

И он знает, отчетливо понимает, что всей своей темной, прогнившей на сквозь душой ненавидит это.

Ненавидит эти проклятые серо-голубые, слишком усталые, глядящие с молчаливой обреченностью глаза, вызывающе твердый взор из-под пушистых ресниц, лук, крепко сжатый в тонких пальцах, что столь быстро стал продолжением самой сути…

Ненавидит до алой пелены пред глазами багровые капли крови на фарфоровой коже, хриплый голос и хрупкую фигуру, что кажется ничего не стоит сломать, вот так просто: лишь немного надавив, приложив каплю силы…

Ненавидит того, кто был лишь один воспоминанием, его личным проклятием.

Ненавидит, потому что понимает где-то там, в глубине подсознания, что жизнь свою без него не представляет.

Король зло фыркает, проводя рукой по волосам.

Леголас. Зеленый Лист. Как же много всего было в этом имени. Самом обыкновенном, совершенно типичном имени обычного лесного эльфа. Не принца из рода синдар. Но как же много она значило для него, для них.

Когда-то значило.

Уверенно он тянет за железную ручку, и когда дверь открывается с тихим щелчком, обдавая его запахом сырости, пыли и забытья, Трандуил, задумавшись на мгновение, делает шаг вперед, позволяя двери захлопнуться за его спиной.

Пламя свечи, которую он сжимает в руке, на миг взвивается вверх, чтобы спустя секунду погаснуть, тлея едва заметным огоньком.

Он осторожно ступает, рассеянно хмурясь на протяжный скрип деревянных и явно прогнивших половиц, прежде чем остановиться прямо в центре темной комнаты.

Скользит взглядом по серебряному кружеву паутины, покрывающему все вокруг, и на мгновение устало прикрывает глаза, пытаясь взять себя в руки.

Слишком уж много воспоминаний, слишком много того, что столь сильно он пытался забыть, связанно с этим местом.

Осознать то, что прошлое и по сей день имеет над ним такую сильную власть, оказывается неприятно. Застаревшая боль отзывается глухим гуденьем где-то в груди, а мысли в голове отчего-то путаются, пускаясь в дикий пляс.

Невольно Трандуил делает шаг вперёд, а после ещё один, сам не зная зачем вглядываясь в старую, поливнявшую картину на одной из стен, до тех пор пока глаза не начали слезиться от напряжения.

Он ее помнит.

Помнит легкие росчерки кисточки, порхающей над полотном, яркую улыбку играющую на пухлых и столь желанных когда-то губах; помнит заливистый смех и перепачканные в акварели пальцы; помнит разноцветные пятна краски на белом платье и сияющие диковинным, неземным светом серо-голубые глаза.

Он помнит, он чувствует, он видит. И оттого ему ужасно больно.

Яростно вспыхивают малахитовые глаза, ярким пламенем полыхает потухшая было свеча, отбрасывая странные тени, старательно обрисовывая мельчайшую деталь в комнате, чтобы после исказить ее в собственной причудливо-уродливой манере.

Он равнодушно глядит, как горит темным огнем старая бумага, чернеют и выцветают когда-то столь яркие и живые краски, исчезают веселые, будто насмешливые штрихи сделанные небрежной рукой.

В пыльной комнатке отчетливо пахнет гарью, сажей и гневным спокойствием, издевательским удовлетворением.

Трандуил насмешливо усмехается, приподнимая уголки губ и наслажденно прикрывает глаза, вдыхая полной грудью странную смесь ароматов и вслушиваясь в тихое похрустывание пламени, сжигающей все на своем пути.

Огонь следов не оставляет, забирая с собой все то, что видеть нельзя, покрывая прах воспоминаний свежим пеплом.

Он наконец сделал то, что должен был совершить очень давно.

От прошлого необходимо избавляться, ошибки скрывать, а боль уничтожать.

Только так и никак иначе. Ведь король обязан быть идеальным.

И он, Трандуил Ороферион, всегда был и останется идеалом.