– В этом веке зато всё окупилось с лихвой, – вернувшись к монитору, сказал напрягшийся Уильям. От малейших напоминаний об «Абстерго» он всегда мрачнел буквально на глазах.
– Орден и вправду стал настолько сильным в этом веке? – спросил Хэйтем, пока проекции его и Коннора вместе мчались к пункту назначения.
– Думаю, вы и сами скоро убедитесь в этом, – ответил Уильям еще более низким голосом, неотрывно следя за действиями на экране; прекрасно поняв его, Хэйтем решил закрыть эту тему и более не донимать потомка ею, видя его ухудшающееся настроение.
– Все-таки вы оба были любителями бросаться в бой очертя голову, – вскоре продолжил давать комментарии Уильям; его старший предок обговорил с сыном дальнейшие действия – плана как такового, конечно же, у них не было, – а затем в буквальном смысле обрушился на головы лоялистам, спрыгнув с балки полуразрушенной крыши.
– От кого же еще ему это досталось, – на этих словах губы призрака снова разошлись в легкой улыбке. – Рядом с ним я и впрямь словно бы чувствовал себя на несколько лет моложе.
Разразилась бурная схватка; впрочем, окончилась она так же скоро, как и началась, и победа в очередной раз осталась на стороне отца и сына. Трое командиров лоялистов тут же были схвачены в плен, однако самый отчаянный из них всё же решил попытать судьбу и что было духу пустился в бегство.
– Коннор, ты взрослый человек, у тебя есть собственное мнение, отстаивай его, от них ведь потом ничего не останется… – напряженно бормотал Уильям, гадая, бросится ли молодой ассасин за командиром или нет. Увидев же, что Коннор всё-таки покорился извечному: «Потому что я так сказал» и сорвался с места, Майлс лишь вздохнул и разочарованно покачал головой.
– Послушный мальчик, – только и сказал на это Хэйтем, ничуть не улыбнувшись.
Когда же Коннор поймал беглеца и привел его в форт, они увидели…
– Точно, как я и сказал. Ничего, кроме трупов, не останется, – откинувшись на спинку стула, пробормотал Уильям. Он уже нисколько не был удивлен той картине, что предстала перед ними в допросной: уже тогда он понял, какой была незавидная участь двух первых британских командиров, следом за которыми вскоре отправился и третий.
– Они всё сказали, – бесстрастно ответил Кенуэй, продолжая смотреть в экран. Его и без того мертвенно-белое лицо становилось еще бледнее, а вместе с этим – и мрачнее.
– Знаете, я вот смотрю на это всё и… вспоминаю, каким вы были, когда только приехали в Америку, – осторожно начал Уильям, стараясь подбирать слова так, чтобы не звучать осуждающе. Он ведь понимал, что ничего никогда не происходит без причины, и никто не может ни с того ни с сего так резко измениться. Было чувство, что он должен был поговорить с ним об этом – хотя уверенности в том, было ли это правильное время и захочет ли Хэйтем говорить вообще, не было совсем. – Но не узнаю того человека. Вы сильно изменились. Я понимаю, что пленные могли сбежать и, к примеру, выдать какую-то информацию, но… дело ведь было не в этом, верно? Дело было… – Смотря в его мрачные глаза, Уильям замолк, не зная, хватит у него смелости сказать больше или же нет. – Я… я просто представить не могу, что могло сделать вас таким – потому что, честно говоря, наблюдать за этим всем на самом деле довольно жутко.
– И лучше вам не знать, – последовал холодный ответ, который сразу же дал понять, что дальше обсуждать эту тему призрак не собирался. Тем не менее, вскоре Хэйтем всё же прервал свое тяжелое молчание, продолжая смотреть в экран: – Хотя, признаться, я и сам был в ужасе от того, что делал. Особенно теперь, когда смотрю на себя со стороны.
Уильям не нашел, что ответить – был в смятении и теперь уже жалел о том, что вообще заговорил о таких вещах, совершенно не зная, что именно ему следовало сказать. Потому он лишь вновь повернулся к экрану и стал ждать, когда Дезмонд дойдет до следующего воспоминания.
Дело было в лагере Вашингтона.
– Почему-то у меня есть подозрение, что эта встреча хорошим не кончится, – сказал Уильям, напряженно следя за тем, как отец и сын входили в палатку главнокомандующего.
– И не зря, – подтвердил его опасения призрак, прекрасно помня, что случилось в тот день. Чем дальше шел разговор между ними тремя, тем его лицо становилось всё более хмурым – хотя хуже, казалось, уже быть не могло.
И очень скоро Уильям на самом деле пришел в полнейшее изумление.
– Как давно вы узнали об этом? – спросил он, поворачивая голову к призраку; неожиданно для всех Хэйтем вытащил на свет письмо из переписки Вашингтона, которое наконец-то дало понять, кто на самом деле был виновен в пожаре в деревне Коннора и смерти Дзио.
– Тогда же, когда мне сказали, что он мой сын.
– То есть несколько лет назад, еще до встречи в тюрьме? – Получив в ответ кивок, Уильям сел на стуле полубоком, время от времени переводя взгляд с монитора, где проекция Коннора неслась к своей деревне, на призрака. Немного поразмышляв, он продолжил: – Его, конечно, можно понять, но всё же. Он ведь вам всё равно бы не поверил без доказательств, вы сказали ему правду. Не стоило так злиться на вас.
– Смотреть в глаза правде всегда тяжело, – лишь пожал плечами Хэйтем, неотрывно глядя в экран. – Хотя я не виню его за это.
– Просто у меня странное ощущение, что он сделал ошибку, не позволив вам поехать с ним, – объяснил Уильям неуверенно, плохо понимая собственные опасения. После чего вновь повернулся к экрану.
Как оказалось, предчувствия его не обманули: добравшись до деревни, Коннор вскоре вступил в схватку с другом детства Ганадогоном. Исход их битвы оказался более чем печальным.
– Коннор… – пораженно пробормотал Уильям, не веря собственным глазам. Хотя он предполагал, что всё могло привести к смерти одного из них – происходящее к этому и шло – но увидеть, что эти некогда неразлучные друзья могли действительно забрать друг у друга жизнь, всё равно было ошеломляющим.
– Он, значит, еще и пережил смерть лучшего друга. От своей руки, – хмурясь, пробормотал Хэйтем. Его лицо, казалось, снова не выражало никаких эмоций – однако сейчас Уильям как никогда прежде ощутил жуткую энергию, исходившую от призрака в этот момент. Он чувствовал ее и раньше, но лишь на миг, будто бы случайно, когда увидел гибель Дзио – словно бы эти эмоции скрывали годами, а теперь, когда оковы начали трескаться, они пытались найти выход себе и высвободиться. И от этого ему становилось сильно не по себе.
– Сколько еще подобных вещей встретилось на его пути? – тихо произнес Уильям, переведя взгляд в сторону анимуса – Дезмонд казался спокойным, но то, как он иногда вздрагивал всем телом, давало понять о его сильной нервозности. Почему-то именно сейчас Уильям по-настоящему задумался – хотя для этого, конечно же, нужно было время – о том, что история семьи Хэйтема, как и Коннора, была напрямую связана с ними, Майлсами. Что все эти боль, страдания и испытания, через которые пришлось пройти Кенуэям, были не просто болью незнакомых людей – всё это пришлось пережить его родственникам, а значит, родным людям, и было неважно, сколько веков разделяло их. Кто знает, если бы им удостоился шанс встретиться друг с другом, может быть, Дезмонд бы так же поладил с Коннором, как и он – с Хэйтемом? И они бы все смогли почувствовать друг друга семьей, близкими людьми, которых столько лет связывала одна и та же кровь? Сейчас эта мысль отдавалась в нем едва ощутимым уколом в груди. А так как Дезмонд наверняка осознал это намного раньше него, Уильяму оставалось лишь гадать, что из этого снова и снова приходилось переживать его собственному сыну.
– Что ж, кое-что еще судьба уготовила для него точно, – пробормотал Хэйтем. Тон его голоса стал необыкновенно низким и мрачным – казалось, сам воздух был накален до предела той самой энергией чувств, вырывавшихся из глубины его души. Ведь именно в этот момент Уильям полностью осознал – что бы Хэйтем ни говорил и ни делал, сейчас, как и тогда, он переживал за своего сына так же сильно, как и любой другой любящий отец, желающий лишь счастья и благополучия своему ребенку.
