Мелодия, музыка, казалось, текла из бьющихся под беломраморными ступенями водных токов, вырывалась из полотен, извлекаемая из китовых струн пальчиками мифических арфисток. Просачивалась сквозь куполообразные потолки, изрисованные созвездиями. Золота и драгоценных камней здесь было больше, чем в золотоносных рудах, чем в горных рудниках.

Славное, поистине славное место! Выгорело дело, думал Крыгин, выгорело дело, как и говаривал Николай.

Все уважающие себя мужи хотели хоть разок поприсутствовать в прославленных купальнях графа Крыгина, с бассейнами, бурлящими, как водопады, бассейнами температуры исключительно угодной: когда хочешь – горячей, как запретные ласки двух любовников, иль прохладной, навевающий на мысль об утренней постели, об охлажденном белом вине, которое подают в вырезанном из млечного опала графине. По краю идет яшма, основание из золота, а ручка так выделана, что ухватишься, как за рукоять меча, легкого, точно перышко, острого, во взмахе рассекающего батистовый платочек…

Нет, в действительности редкостное было место, великое, увенчанное славой, а что аполитичное, скорее увеселительное, чем высокоидейное – да и боги с ним, и, тьфу ты, боги с этими идеями, главное, что славное местечко, что мужам нравится.

Иной раз глянешь, а горячее вино льется прямиком из сосочков каменной барышни, а мужи припадают к грудям и лакают, как из озерца, с наслаждением, будто барышня-то живая и теплом пышущая. Чем не высокие идеи, чем не занюханная идеология?

Королева Равки, однако, мыслей графа не разделяла. Более того, как истинная женщина, она тотчас с прискорбием оценила и мироточащие каменные грудки, и много чего еще, почитаемое мужами, гостями благородными, капризными, вовсе не деревенскими мужиками, для которых, глянешь, и дупло – барышня.

Сам Крыгин королеву в своих купальнях не застал, никто королеву там не видывал, кроме его высочества Николая, крыгинского сердечного друга. В связи с чем – ну, стало быть, с дружбой – поднимать этот вопрос Крыгину было по меньшей мере неудобно, но купальни, которыми от крылечка до печки владел граф, в которые он вложил, солидного порядка, полказны своего сиятельства, отошли в распоряжение Николая, если хотите, зачинщика, инициатора, идейного вдохновителя.

Да что любопытно, Крыгин шибко и не возражал, а потому тем погожим вечерком сгинул с глаз долой, позабыв, правда, про свой жаккардовый халатик по цене усадьбы и замка под Ос-Альтой, халатик, под который ночью он подумывал позволить запустить ручку черноволосой танцовщице, представляя на ее месте другую, госпожу, богиню.

А в купальнях, пустехоньких, но со звучащими неведомо откуда напевами не то лесных дев, не то сильдройр, благодушествовал в горячих водах бассейна Николай Ланцов, крыгинский, как уже говорилось, друг и приятель, который глядел на приближающуюся к нему королеву, любовался колышущимися под одеждами прелестями.

– Так вот они, эти ваши с Крыгиным именитые купальни, – оценила она без воодушевления, но с улыбкой, которую любой, кроме Николая, мог счесть любезной. – Я до чертиков не выношу непристойное свинство, но, признаюсь, в этот раз вы превзошли сами себя. Восхитительно! Пристанище сомнительных наслаждений и несомненного паскудства. Но я-то знаю, что ты можешь лучше, Николай. Хотел превратить купальни в корпус равкианской разведки? Жаль огорчать, но я сделала это первой.

– Нисколько не огорчаешь, – ответил Николай доброжелательно. – Ты королева любезная и мудрая.

– Еще бы. И прекрасная.

– И прекрасная.

Зоины волосы хранили красочно-взвихренный и вьющийся беспорядок. Николай потянулся было к ним в желании коснуться, вплести пальцы в крутые локоны, дотронуться уха, бриллиантовой сережки, шеи. Поцеловать. Но Зоя остановила его, удержала руки потоками воздуха, оплела невидимыми путами.

– Значит, дашь мне заслуженный реприманд? Но сперва скажи, от кого узнала. Не о купальнях, естественно, о них трубят от Ос-Керво до Вечного Мороза. Я говорю о месте назначения, об адреске, если угодно. Чей язык работает супротив своего господина? Не там он должен быть, язык, не в том месте.

– Это твои слова, не мои. Но верные, ведь язык работает на благо своей госпожи. Чудно, что твой дорогой друг, партнеришка, если угодно, знает, как язычком пользоваться. Пустячок, а приятно.

Зоя опустилась рядом, шелестя платьями, коснулась его лица, оглядела всего, не выказав желания. Но его высочество был мужчина наблюдательный и, пусть струилась вокруг липко-мокрая влажность источников, заметил, как затвердели и обозначились под одеждами девичьи соски. Токи воздуха держали руки, да только его высочество, стало быть, был еще и дивный моряк, фигляр, если хотите, и затруднительное положение ему порой было только на руку. Для остроты, как говорится, ощущений.

Но королева, предугадав мужнины действия, отодвинулась с естественной, непринужденной грацией.

– На чем я остановилась? Ах, точно. На том, что не помешали бы парочка комплиментов, заверения в уважении и гениальности. Я послушаю. А потом приступим ко второй части.

– Предлагаю оставить очередность на мое усмотрение и ко второй части приступить сразу. Уверяю тебя, куда приятнее вернуться к комплиментам тогда, когда их не ожидаешь. Так сказать, при оказии воспользоваться правом данного когда-то обещания.

– Думаешь?

– А как же!

Путы вдруг спали, одежды тоже. Не успев и глазом моргнуть, Николай ощутил плавное прикосновение бедер, охватывающих его.

– Вообще-то, я на тебя страшно зла. Но, так уж и быть, заверения в верности подождут. Решу, что делать с тобой и твоими банями, потом. Вот увидишь… Ах-х… Обязательно… Ох-хох… решу…

========== Двенадцать маленьких советников, верные союзники и марьяжи - сомнительные и нет ==========

В окрестностях Удовы снег стоял уже по колено, но большаки и дороги поменьше все изрезали полозья купеческих саней и утоптали крестьянские кони. Зато там, куда держал путь Николай, ведя под руку свою супругу, пушистое снежное манто укрывало земли лесного владыки, как укрывает плечи помазанника святого испещренная драгоценной крошкой царская мантия.

Когда Николай был мальчишкой, то верил, что эта дорога ведет в самое сердце Кощеева царства, к заколдованной принцессе, превращенной в Жар-птицу чародеем-изгнанником. И томилась принцесса в ласточкиной башне, но не ждала спасения, а сбрасывала каждый день по перышку, надеясь, что одно из них окажется прочным, как закаленная сталь горного клинка, и острым, способным во взмахе рассечь златотканую ленту, коей подвязывала принцесса роскошные волосы. Таким-то пером и поразила бы она чародея в его черное сердце.

Однако ж, на ее счастье, Николай всегда появлялся во владениях самозваного царя раньше и принцессе оказывал, так сказать, медвежью услугу.

Но вовсе не собирался он на ней жениться, говорил смышленый не по годам принц своенравному шиповнику, который принимал за бесчувственную принцессу, не подумавшую и «спасибо» сказать за свое освобождение. Кому нужны упрямые девчонки и женитьбы, и наследники престола, и одно королевство, когда можно отправиться, куда душа пожелает, разузнать про песенную магию у морского народца из чертогов и обучиться искусству ковки у прославленных гномских кузнецов.

Николай жаждал открытий, знаний, утерянных в затопленных храмах и сокрытых в толще многовекового льда. Он верил, что станет великим – изобретателем, мореплавателем, историком. Он вообще много во что верил – в русалок, в драконов, в настоящую любовь, в говорящий дверной молоток. Приятно было знать, что не все оказалось выдумкой.

– Что это тебя так развеселило? – между тем поинтересовалась Зоя, когда Николай улыбнулся, а потом снова, вспоминая любознательного мальчишку, спорящего с деревьями по поводу женитьбы.

Зоин нос уже раскраснелся от холода, и в толстой шубе, не скрывавшей выдающийся живот, она, его грациозная, его элегантная супруга, шла медленно, местами даже вразвалочку, и была оттого до невозможности очаровательной.