– Он всегда принадлежал только мне.

Куросаки говорит это абсолютно уверенно и смотрит все так же колко и сосредоточенно, желая донести до него одну единственную мысль: ты ошибся. Во всех словах и поступках. Все время ты слушал только свой разум, но когда сердце заглушило его глас, не выдержав, все обернулось лишь глубокой раной для вас обоих. И Бьякуе нечего возразить. Зато арранкар скалится так предвкушающе, что рыжему точно очень скоро достанется «на орехи», а Ренджи фыркает.

– Ичиго, сейчас не место и не время.

А потом шагает к Бьякуе.

– Кучики-тайчо, вам нужно оказать помощь.

Тон ровный, в глазах ничего не отражается – сейчас он протянет ему руку и поможет удержаться на ногах. Но Бьякуя с такой же радостью хочет ее принять, с каким желанием хочет сохранить остатки своей гордости. О, это был просто впечатляющий удар, Куросаки. Растешь прямо на глазах.

– Эй, Ичиго! Вот ты где!

Кенпачи приносит нелегкая дьявольским ветром, а гордость Кучики все-таки побеждает – из последних сил он уходит в кривое шумпо к 4-му отряду. Он – проиграл. Проиграл себе, Ренджи, снова Куросаки, а теперь еще и арранкару. И это самое страшное поражение, которое он когда-либо мог принять.

Улькиорра

***

Возвращаются они через три дня. Улькиорра слышит слабый отклик на краю сознания и засыпает опять. Исида за стенкой тоже не думает подниматься, а значит, все вопросы можно решить завтра.

Вечером они идут к Куросаки. Он, судя по следу рейяцу – один, но Улькиорра и не сомневается, что Сейретей опять ограничил силы Джаггерджака. И наверняка настолько, насколько это вообще возможно. Куросаки открывает, и тут же становится понятно, что все гораздо хуже. Куросаки в бешенстве, Куросаки зол, обижен и как будто предан всем и всеми. Что же там произошло? Только он успевает подумать, как Исида задает вопрос вслух, и рыжий начинает метаться по тесной кухне. Бормочет что-то под нос, а потом устало падает на табуретку и говорит, что Джаггерджак ушел. Исчез, как только они вывалились из портала. Взмахнул рукой, бросил «бывай!» на прощание и был таков. И Улькиорре хочется так же недоуменно возмутиться, как и Куросаки. Столько времени он к этому шел, а теперь так легко отказывается? Это на него не похоже. Что-то тут не так. Или шестерка в конец сбрендил со своей одержимостью рыжим, или у него есть какой-то план. Хочется думать, что второе, потому что еще одной разлуки шинигами не переживет, не сможет быть тем, кто он есть и на этот раз добровольно откажется от силы. Без Гриммджо она ему не нужна. Ведь он был одним из тех, кто заставил эту силу расти, сделал ее значимой для всех и для Куросаки в первую очередь, когда вернул ее обратно. Улькиорра не верит, что Джаггерджак мог от нее отказаться. Ни от силы, ни от шинигами тем более. Не верит и не понимает логики его поступков.

Куросаки сейчас выглядит жалко: надломленным, истерзанным болью, как будто смертнику дали шанс выжить, но он его по глупости потерял и теперь снова поднимается на эшафот. Улькиорра почти сочувствует ему. Эти двое никогда не считались с мнением друг друга. Один всегда оставался рядом, а другой всегда бросал.

Улькиорра лишь вздыхает следом за Куросаки. Он здесь, пожалуй, тоже ничего сделать не сможет. Уговаривать Сексту бесполезно, и это только еще больше ранит чувства рыжего. Насильно мил не будешь. Если Джаггерджак захочет, он вернется сам, как уже сделал. А потом он замечает гнев квинси – и вот на что стоит посмотреть. Если Куросаки ненавидит подобно обжигающему огню и страдает, и мучается в нем же, превращая себя в пепел, то огонь Исиды словно лед – обжигает холодом, замораживает тело и душу так, что при малейшем неправильном движении вся хрупкая конструкция разлетится на кусочки. Исиде больно за Куросаки. Это не сочувствие – он делит его боль на двоих, заглушая ее. Незримо и ненавязчиво, но шинигами все равно становится легче. Немного, самую малость, но он успокаивается. Пыхтит над кружкой горячего чая, обреченно злится и машет на все рукой – к черту! Если бы Куросаки мог себе позволить, он бы расплакался. Но поддержка Исиды – та отдушина, которой ему не хватало, и Улькиорра понимает, что теперь они выдержат. Смогут перешагнуть через все это вместе с ним и снова начнут жить заново. Придется только подождать.

Зимний вечер ярок от фонарей, праздничен от наступающего Нового года и холоден редкими снежинками. Над городом звучит гулкий рокот фейерверка, и Улькиорра вместе с Исидой синхронно поднимают головы к небу, расцветающему разноцветными залпами. Он уже видел их летом, но сейчас они не приносят того смутного восторга и приглушенной радости. Напоминает танцы на похоронах. Горько и совершенно невесело, хоть и красиво. А потом он чувствует осторожное прикосновение пальцев к своей руке и удивленно оглядывается на Исиду. Тот по-прежнему смотрит в небо, кончик носа красный от холода и пальцы такие же озябшие. И Улькиорра сжимает эту руку в еще одном немом обещании: мы уже договорились обо всем, квинси, я тебя не оставлю. Тебе нет нужды сомневаться во мне и незачем спрашивать, не изменилось ли мое мнение, потому что оно – не изменилось. И не изменится. Даже если ты будешь против. Сейчас уже слишком поздно поворачивать назад.

Три дня город подмораживает, и вместе с холодными тенями по углам улиц, стылость поселяется в душе Куросаки. И с этим Улькиорра тоже ничего не может поделать. Квинси сегодня на подработке в швейном магазине, а из него одного компания для Куросаки слабая. Опять ему не хватает Абараи, и надо уже что-то придумать, чтобы связываться с Сейретеем в таких вот «нестандартных» ситуациях.

Он устало шагает по улицам, а в переулке недалеко от дома слышит странный писк. Где-то на краю слуха, ощущения, но неизменно повторяющийся. Похоже на галлюцинацию на фоне усталости и стресса, но чем дальше он уходит в проулок, тем реальнее тонкий жалобный писк. На что же это похоже? Источник он находит в старой картонной коробке за мусорными бачками какой-то раменной. В коробке – истощенный грязный комок шерсти размером с яблоко. И меньше всего Улькиорра намеревается обнаружить здесь котенка. У него уже открыты глаза, но выглядит он донельзя маленьким, недоношенным. Пыльная тряпка, служившая ему подстилкой, только еще больше пачкает шерсть, но нисколько не греет брошенное животное. Улькиорра удивлен, что оно не замерзло насмерть. Но еще больше тому, что кто-то понадеялся, что его заберут, оставив здесь. Неужели убить рука не поднялась, а оставить умирать на холоде было милосерднее? Ему никогда не понять людей.

Маленький комок трясется и вздрагивает, согреваясь в шарфе под курткой, а Улькиорра в который раз поражается самому себе – зачем он это делает? Исида выгонит его вместе с его жалостью. Не потому что не любит животных, а потому что арранкар не знает предела своей наглости. Но, может быть, пронесет? Может быть, Исида не станет слушать его глупые оправдания и сам поймет, что пройти мимо того, кто нуждается в помощи теперь не представляется возможным. Не из сопереживания, а просто потому что ты – сильнее и хочешь поделиться этой силой, чтобы хоть как-то помочь. Ведь этому его научил Куросаки.

Исида встречает в коридоре, что-то говорит про ужин и забытый соус терияки, а Улькиорра смотрит, не отрываясь, пока тот не обращает внимание.

– Ты чего?

Улькиорра и сам хотел бы знать «чего?». Животное опять жалобно пищит, а Исида в момент подбирается.

– Улькиорра, что это за звук?

Он смотрит чуть удивленно, непонимающе, но строго и цепко. Арранкару ничего не остается, как просто расстегнуть куртку и показать источник их теперешних проблем. Исида ошарашенно моргает несколько секунд, а потом облегченно выдыхает.

– Ками… Так, вот что… Давай его сюда. Ну, что ты смотришь, Улькиорра? Его нужно покормить…

Исида такой собранный, озадаченный, без капли сомнений во встревоженном взгляде. Осторожно прикасается к котенку, и Улькиорра больше не может себя сдерживать. Делает шаг вперед, пробегает невесомой лаской кончиками пальцев за ухо к затылку и ловит приоткрытые в удивлении губы. Целует глубоко, горячо, страстно, стараясь передать все, что сейчас чувствует. Но если квинси будет недостаточно, то он еще и скажет.