От смятения в сердце спасают походы на грунт. Да, Куросаки сейчас тоже не позавидуешь, но на несколько часов они могут забыть обо всем, что их гложет. Получить хоть небольшую передышку и набраться хоть немного сил, чтобы существовать дальше. Существовать – по-другому и не назовешь. И если Куросаки лишился души в буквальном смысле, то у Ренджи она как будто вываляна в грязи, выставлена под холодный ветер и покрыта теперь замерзшей треснутой коркой. Ренджи старается приходить как можно чаще, но совсем скоро «лафа» заканчивается – Куросаки, Исида и Шиффер перебираются в Токио. Здесь не разгуляешься и не подерешься как следует – Иноуэ-то остается в Каракуре – лечить их раны будет некому. Несколько раз они пробовали кендо, но рыжий зачастую так устал от учебы и работы, что Ренджи просто остается в его квартире. Сбегает в магазин за пивом, и весь вечер проходит в пустом бормотании телевизора с каким-то очередным боевиком. Но это и не самый худший вариант.

Обычно Ренджи оставлял гигай у Куросаки, но на этот раз ему приходится идти к Урахаре: тот забрал тело для профилактического обследования и замены, если понадобится. Но Абараи ведь и не против – надо так надо. Он усаживается на крыше магазинчика, медленно курит, рассматривая появляющиеся в вечернем небе звезды, и медленно вдыхает холодный воздух. Снова наступила зима, и почему-то за легким морозцем он чувствует что-то еще. Что-то, что куда более холоднее, чем обычное время года.

– Йо, шинигами.

Голос за полтора года не изменился. Арранкарская форма сливается со снегом, а в глазах – все та же озлобленная усмешка.

– И тебе не хворать. Чего приперся?

– Где Куросаки?

Ренджи заинтересованно разглядывает Джаггерджака. Он бы хотел возненавидеть его за то, что тот сделал с Ичиго, но не может. Даже оказавшись в похожей ситуации. За арранкара, по большей части, решил инстинкт, и обвинить его во всех грехах сразу слишком несправедливо. Только в том, что обманул глупого мальчишку, спасшего ему жизнь.

Джаггерджак хмурится, смотрит с подозрением, отмечая холодный прием, но он и не рассчитывал, что ему будут здесь рады после совершенного.

– Зачем он тебе?

– Так трудно сказать, Абараи?

Джаггерджак злится, но вопрос давно уже пора было «поставить ребром». Теперь самое главное – это причина.

– От твоего ответа будет зависеть, скажу я или нет.

Арранкар видит изменившееся отношение и действительно понимает, что сейчас поможет только правда, какой бы она ни была. И он решается.

– Я пришел вернуть ему силу.

Ренджи смотрит ему в глаза несколько томительно-долгих секунд и верит. Верит, что там, в глубине синих глаз скрыт не только голод пустого, жажда силы и желание победить. Он видит в них одиночество и тоску, и этого сразу слишком много для арранкара. Но, может быть, хватит Ичиго? В конце концов, кто Ренджи такой, чтобы его останавливать?

– Что ж, тогда пошли.

Они спускаются с крыши, натыкаются на привычное «оя, оя, Арранкар-сан», и Урахара утаскивает Гриммджо подбирать гигай. Возвращаются они минут через 40. Джаггерджак уже заведен до предела – ведь Панамочник наверняка не объяснил ему ничего из сделанного. Этим придется заняться Ренджи, пока поезд будет нести их в Токио. Он предпочел бы добраться в шумпо с гигаем под мышкой, как и планировал, ведь так быстрее. Но с арранкаром это будет опасно – даже сквозь весь контроль с таким количеством силы его учуют пустые, начнут собираться и заставят понервничать местных патрульных шинигами. А еще Урахара вкрадчиво напоминает ему о барьере, но это и не нужно. Не дурак же он, чтобы не понимать, чем все может закончиться…

Рассказ Джаггерджак выслушивает молча, лишь предупреждает в конце, что не собирается извиняться. Но об извинениях речь и не идет, и вот тут Ренджи позволяет себе злорадно усмехнуться.

– Тогда как ты собираешься заставить его снова себе поверить? Иначе – у тебя не выйдет.

Арранкар дергается, злится, но молчит, а Ренджи решает не мешать ему придумывать способы. Думай, думай, Джаггерджак, ведь дело было не только в доверии. От тебя Ичиго хотел гораздо большего.

В город прибывают затемно. Под ногами хрустит ледяная корка, звезд за фонарями не видно, а от быстрого шага дыхание моментально превращается в пар.

На лестнице перед дверью Ренджи задерживается на пару секунд, оборачивается и выразительно смотрит на арранкара.

– Джаггерджак…

«Будь…» Нет, не то. «Не смей…» Тоже. «Только попробуй…» Опять. Что бы он ни сказал в продолжение, что бы ни подразумевал под своим взглядом, но Гриммджо понимает все. Смотрит в ответ без насмешки, серьезно и чертыхается.

– Да знаю я.

И Ренджи стучит, а потом толкает вечно незапертую дверь и заходит.

– Ренджи, это ты? Ты задержался.

Ичиго выходит из маленькой кухни, вытирает на ходу руки о полотенце – очевидно, готовил ужин для вечно-голодного друга.

– Ага.

Абараи кивает, разуваясь, торопливо проходит в комнату, чтобы гость больше не мог прятаться за его спиной.

– Йо, Куросаки.

Рыжий молчит, медленно складывает руки на груди и внимательно смотрит на арранкара, а тот смотрит в ответ. А Ренджи старается сделать все как можно быстрее, потому что Джаггерджак не станет ждать вечно, а Ичиго… Ичиго, наверное, тоже.

– Я поставил барьер. Он не даст силе выбраться за пределы комнаты, рассеивая ее. Пустые и так почуют всплеск, но их хотя бы будет меньше. И как только я уйду, он закроется наглухо на 12 часов.

– Не уверен, что есть смысл это объяснять, Ренджи.

Куросаки говорит холодно, лицо каменеет окончательно – не Ренджи решать, что здесь будет. Он лишь старается их всех обезопасить. Джаггерджак злобно фыркает, а Абараи пожимает плечами. Он уходит, не прощаясь, совершенно уверенный, что они встретятся совсем скоро. Ему нужно предупредить Исиду и Шиффера, а потом отправиться в патруль по городу. Выходные в Генсее опять становятся как никогда занимательными.

Гриммджо

***

Как он и предполагал, в Уэко ему не может быть скучно – противников хватает и слабых, и сильных. Правда никто из них не сравнится с Куросаки, но это придет не сразу. А пока он весьма захватывающе развлекается с имеющимися пустыми. Немногочисленные адьюкасы взвывают, распробовав новую силу, и торопливо прячутся в Лесе меносов. А Гриммджо спускается за ними, и начинается охота. Сколько она длится он не может сказать. Он рвет на части, подчиняет, берет в плен, убивает и с каждым ударом заявляет свои права на этот мертвый мир. Он – его Король, и здесь не будет ни одной твари, которая бы не признала это. Ни одного пустого, который бы не боялся его. Джаггерджак даже обзаводится свитой из адьюкасов поумнее и слабых нумеросов, сбежавших от гнева шинигами. И правят они жестоко и кроваво, пока в один момент Гриммджо не перегорает. Как-то разом и почти больно. Он стал Королем, но куда стремиться дальше? Здесь не осталось никого, кто мог бы противостоять ему по силам. Даже встретившийся однажды васто лорде, хоть и заставил попотеть, но не принес никакого удовольствия от схватки, слишком быстро дав себя убить.

Новая сила безмерна и безгранична, и он даже представить себе не может, как Куросаки мог удерживать ее поток в простом человеческом теле. Сила бурлит вместе с кровью, выплескивается наружу, пока он не решает вообще больше не сдерживать ее. Точнее, не полностью, иначе бы рядом с ним никто не смог находиться. А Гриммджо нужно, чтобы кто-то был. И это становится первой «ласточкой» его осознания – он, оказывается, привык в обществу. Неважно кого: пустых, людей, шинигами, квинси, арранкаров. Но – рядом с кем-то. С тем, с кем можно подраться в любое время и этот кто-то не «склеит ласты» в первые же пять минут. И это не просто злит – это приводит в бешенство. Яростное, неконтролируемое, такое, что трое адьюкасов, напавших разом, пытаясь развлечь господина, отскакивают как ужаленные. И почти тут же распадаются на ворох частиц. «Все равно твоя сила – заимствованная!! Не твоя!! Ты – фальшивка!!!» – истошно орет один из них, умирая, и это становится следующим шагом для Гриммджо. Когда пелена ярости спадает с глаз, мысли успокаиваются, а разгоряченную голову остужает холодная ночь Уэко, он понимает, что чертов пустой был прав. Как долго он продержался бы здесь без этого опьяняющего вкуса чужой силы? Как долго продержался бы, завоевывая власть? И выдержал бы против васто лорде, к примеру, или двух? Или просто смиренно продолжил бы борьбу, постепенно эволюционируя еще в кого-нибудь? Или умер бы, устав от схватки? Что ему делать в этом мире?