Улькиорра

***

Осенью становится тяжелее. Испытательный срок Улькиорры закончился, и Урахара изготавливает ему какой-то усовершенствованный гигай, который еще лучше скрывает рейяцу. Так что пустые их почти не беспокоят – хуже становится с Куросаки. Он по-прежнему тих, неэмоционален и старается спрятать охватывающую его депрессию. Она почти незаметна, если не вглядываться, не смотреть, желая увидеть по-настоящему, без прикрас, как видит Улькиорра. Вот только сделать он ничего не может. Видит Исида – и даже не пытается. Куросаки немного «оживает» только когда появляется Абараи. Редко и ненадолго, но только ему удается встряхнуть рыжего. Он не собирается изображать из себя «посетителя у постели умирающего больного», лезет в гигай, хватает в охапку и тащит к Урахаре, где выбивает из Ичиго дурные мысли, как пыль из татами. Пеняет Улькиорре и Исиде на то, что «замшели» без Джаггерджака и не выбираются поразмяться, а потом уходит обратно в Сейретей. Абараи тоже выглядит странно-надломленным изнутри, но Улькиорра не возьмется судить. Если Куросаки он знает достаточно, то этот шинигами, хоть и был отчасти похож на прежнего рыжего, на самом деле не такой. Он становится капитаном, а это значит, что и обязанностей, и ответственности у него теперь больше. И это давит на него.

Незаметно проходит Рождество, и Куросаки с друзьями начинают готовиться к выпускному, экзаменам и новому поступлению. И вот тут Исида неожиданно вмешивается – берет рыжего в оборот и заставляет погрузиться в учебу, наверстать все упущенное и поднять оценки. Он переключает его сознание на более насущные проблемы, отвлекая от тяжелых мыслей о произошедшем. Да так хорошо, что они даже заводят разговор о выборе университета и переезде. Улькиорра поражается такому прогрессу их отношений с досадой – с ним квинси свои планы на жизнь не обсуждал. И это отчего-то обидно. Ему бы хотелось знать о нем больше, больше участвовать в его жизни, чем уже есть. Он понимает это, как и то, что все должно развиваться постепенно. Он обязательно с ним об этом поговорит, когда сам определится, что будет делать дальше.

Разговор случается перед Днем святого Валентина. Глупый человеческий праздник, который можно перенести только из-за шоколада. Почему-то к нему Улькиорра вдруг обнаружил нелогичную страсть. Только вот когда Исида вываливает из пакета десяток коробочек, упаковок и кульков, Улькиорра понимает, что все это – знаки внимания ему, Исиде. Глухой шепоток ревности на ухо он категорично душит на корню и решается. Исида смотрит удивленно, как будто вопрос «что мы будем делать дальше?» уже давно был решен. Вот только арранкар не обсуждал это с ним. Разве он так мало для него значит, что эту тему можно считать закрытой? Разве он – не тот, кто будет принимать участие в будущем Исиды? Хочется банально разозлить и спросить напрямую. Не «вуалировать», а устроить «допрос с пристрастием». Исида, кажется, понимает, что скрывается за нахмуренными бровями и острым взглядом, а потом действительно начинает злиться.

– Ты тоже ничего не говорил о том, что собираешься делать дальше!

В запале квинси теряет контроль, и Улькиорра успевает заметить за вспышкой не только гнев, но и робость, и смущение, и страх. Так что же Улькиорра хотел от него услышать?

– Ты просил меня остаться с тобой, и я останусь.

– Большего мне и не надо.

Исида смотрит открыто, честно, подавляюще и без капли сомнений. А Улькиорра понимает, что какое бы будущее квинси себе не представлял и не строил – он видит в нем его. Вместе. Действительно, как и просил. Так какой же смысл спрашивать? Все останется по-прежнему.

Исида вздыхает, фыркает, а потом тянет его на кухню. Начинает готовить ужин и рассказывать, что именно он напланировал. Улькиорра слушает, улыбается и пытается поверить, что все это происходит с ним.

Весной они перебираются в Токио. Большой город сводит с ума количеством людей и пустых. Точнее – незаурядностью первых и стабильностью вторых. Им не сравниться с «маленькими страстями» в Каракуре.

Исида выбирает экономический вуз, а Куросаки, как ни парадоксально – медицинский. Похоже, стремление помогать и защищать не вытравить из него даже отсутствием «души». Квинси хмыкает на этот комментарий, соглашается, но отмечает, что было бы хуже, если бы рыжий собрался в полицейскую академию. Вот уж и правда – «из двух зол».

Они с Исидой снимают квартиру, а Куросаки удачно находит подработку в небольшой ветеринарной клинике какого-то доброго старичка, который сдает ему комнаты в обмен на помощь в уходе за помещением и животными. Куросаки не привыкать с его папашей, а то, что животные – так он к ним всегда относился с теплом и заботой.

На волне стремительно меняющихся событий Улькиорра даже теряется от обилия новой информации, обстановки, людей и вообще – реальности. Ему и сложно, и в то же время как-то спокойно. Во всем этом хаосе неизменным остается квинси – и этого более чем достаточно, чтобы принять происходящие изменения. Он ловит себя на мысли, что и сам хочет вписаться в эту жизнь, чем-то заняться, чему-то научиться. Мир живых предоставляет столько возможностей, сколько у него никогда не могло быть. И он решает хотя бы некоторыми из них воспользоваться.

Ренджи

***

5-й отряд ему нравится. Хоть он и недолго в нем прослужил при Айзене, но успел со всеми перезнакомиться и со многими подружиться. Теперь, став капитаном и видя знакомые лица, ему легче привыкнуть к новой должности. Горячка первых месяцев после назначения постепенно сходит на нет, новый распорядок становится привычным, обязанности – рутинными, и он старается чаще бывать на грунте. Ичиго тих, вял, и Ренджи неистово хочется избавить его от этой апатии хотя бы посредством тренировки. Потому что его и так преследует чужая апатия – апатия Кучики. 6-й отряд ропщет и недоумевает, но старается не поддаваться настроению капитана. А тот как будто возвращается на десятки лет назад, когда еще только-только нашел Рукию, а из себя представлял монолитную глыбу льда. Ренджи казалось, что Кучики оттаял немного, но теперь все ведет к тому, что было – закрытой суровости и холоду. И отряд воет не только из-за спартанских тренировок– с Кучики почти физически тяжело находиться рядом. И все списывают это на уход лейтенанта. О, сколько Ренджи выслушал слезливых жалоб не знает никто. Бывшие сослуживцы частенько вылавливали его на улицах и в красках описывали все, что сейчас происходит у них. Вот только Ренджи слушать ничего не хочет, не хочет ничего знать – у него полно своих проблем. И больше всего он боится, что с этим же придет Рукия – врать подруге он не очень-то умел да и не хотел вовсе. Но она заводит разговор о брате только через полгода. Спрашивает невзначай совершенно обыденным тоном, и Ренджи тут же теряется. Что между ними произошло? Как же тебе сказать, Малышка? Твой братец накачал меня и изнасиловал – готова увидеть настоящее лицо того, кого почти обожествляла? Ренджи и злят эти вопросы, и в то же время он понимает, что злиться бесполезно. Не она в этом виновата, а ее интерес и беспокойство вполне оправданы – он же все-таки брат. Ренджи нечего ей ответить. Он отшучивается, отмахивается и сворачивает тему. Ей не нужно этого знать. Но это же заставляет его ненароком обернуться на Кучики и оценить его состояние. На собраниях у Ямамото они не разговаривали, даже не смотрели друг на друга, словно незнакомые люди. Но Ренджи не мог не чувствовать обжигающий взгляд в спину, когда уходил. Ошпарит на мгновение и тут же исчезнет. За этим взглядом стоит боль. За столько лет совместной службы он научился различать настроения капитана, угадывать эмоции и ловить любые невысказанные намеки на лету. Боль во взгляде шокирует. Он понял бы, если бы это была злость, презрение, затаенная обида или обвинение в предательстве, но в его глазах только мука. Как будто он потерял нечто настолько ценное, что уже ничто и никогда не сможет это восполнить. И вот это заставляет задуматься. Да, он не хотел копаться в причинах его поступков, но сейчас, когда буря эмоций уже давно улеглась, он может здраво рассудить, почему же все привело именно к тому, что случилось. Он посмеялся, говоря Ичиго про ревность, но если взять ее за основу, то многое становится понятным. Допустим… Допустим, Кучики мог испытывать к нему более «теплые» чувства, чем всегда показывал, тогда это вполне объяснило бы «ревность». И вполне объяснило бы боль сейчас. Но никакими «чувствами» он все равно не сможет оправдать насилие. Хорошо, если это предположение все-таки верно, хоть отчасти, смог бы Ренджи принять его, если бы все обернулось иначе? Смог бы принять и ответить? Это похоже на бред. Он боится так далеко загадывать. Слишком нереальным все это выглядит. Влюбленный Бьякуя – нереален, такого не может быть. Да и как в это поверить, когда он настолько профорсировал события? Ренджи, конечно, не ханжа, но привык в любых отношениях сначала находить взаимность. Будь то хоть простая похоть, хоть дружеский перепихон со скуки, хоть серьезные отношения. Здесь же не было ничего, никаких предпосылок. Только один единственный намек, спрятанный в приказе, вылившийся в ревностные нападки. И, ради всего святого, как он мог понять этот намек? Да, Кучики редко объяснял логику своих действий и мыслей, но это уже стало верхом его скрытности. Он страдает сам и мучает и его, а Ренджи не хочет больше мучиться. Если Бьякуе после всего есть еще что сказать – он его выслушает. Но лучше бы у него ничего не было. Он не хочет ко все еще терзающей его боли от предательства добавлять еще и сомнения. Не хочет сомневаться в том, кто стал его самым сильным боевым товарищем и соперником, кто учил, тренировал и оберегал его. Не хочет думать, что для всего этого были другие причины. Пусть все останется как есть.