Бьякуя отпускает его руки, но тут же вцепляется в ноги, прижимая одно колено к животу. Пробирается пальцами к сфинктеру, только мазнув по члену, вводит сначала один, затем второй, и начинает грубо двигать ими, настойчиво растягивая стенки. Больше ты не посмеешь перечить мне ни словом, ни делом. Можешь сколько угодно болезненно морщиться, но раз не захотел понять по-хорошему, то теперь узнаешь настоящую цену своего неповиновения.

И опять – надолго его не хватает. Бьякуя плюет на ладонь, размазывает слюну по своему члену, посетовав, что не подумал о лубриканте, а потом складывает Ренджи почти пополам и рвется внутрь. Абараи чертовски тесный и чертовски горячий. До боли. Но это – правильная боль, та, которая нужна именно сейчас, та, которая тоже доставляет удовольствие. Он начинает медленно двигаться, с каждым разом углубляя толчки, а потом не выдерживает и срывается в бешеный темп. И вот теперь можно заняться членом Ренджи. Просунуть руку между телами, сжать толстый ствол и дрочить в унисон с движениями. Абараи под ним выгибается, дышит с присвистом, но по-прежнему молчит, от чего Кучики бесится и начинает двигаться с еще большей силой. Он не хотел его насиловать, даже зная, что Абараи в любом случае будет сопротивляться, а теперь не может не признать, что выбрал самый лучший способ расправиться с его гордостью. Вот только возбуждение Абараи не спадает ни на секунду. Да, благодаря наркотику, но еще это значит, что он испытывает не только боль. А еще – хотя бы примерно, поймет, что чувствовал Кучики последние месяцы. Как сходил с ума, как мечтал и ненавидел одновременно.

Оргазм проходит неистовым штормом по всему телу. Он настолько ярок, что почти ослепляет. Бьякуя валится сверху, на автомате еще несколько раз двигает рукой, позволяя кончить и Ренджи, и тот прокусывает губу, заходясь немым криком. Кучики рассматривает кровь на подбородке, гнев, обиду и боль в глазах, но не жалеет ни о чем. Слизывает алые капли и снова чувствует, как Абараи пытается его оттолкнуть. Несгибаемый, упертый, все еще гордый. Нарывается на повторение? Неосознанно. Но больше его тело вряд ли выдержит даже под препаратом, и тогда Кучики рискует нанести уже неизлечимые раны. Все, что Бьякуя может сейчас – лишить его сознания точным ударом, чтобы дать хоть краткую передышку и ему, и себе. А вот потом они поговорят.

Ренджи

***

В Генсей капитан приходит уже на взводе. Указания отдает, как будто одолжение делает. И хмурится, и за показным спокойствием такая буря свирепствует, что Ренджи не может не реагировать. Успокаивать бесполезно, можно лишь попытаться не попасть под горячую руку. Хотя кажется, что все напрасно. В схватке с адьюкасом злость только нарастает, с пустыми на земле – переливается через край разумного, а когда Кучики приказывает возвращаться, то и вовсе становится инфернальной. Что же случилось? Что вас тревожит, выводит из равновесия и злит так, что Ренджи хочется спрятаться где-нибудь в Уэко, чтобы никогда не нашли? Что с тобой происходит, Бьякуя?

Он слышит нервный смешок Забимару в своей голове и не может не согласиться, что подобный «раздрай» наверняка ударит по нему в первую очередь. Что ж, ему не привыкать…

В рабочем кабинете на секунду кажется, что гроза начинает отступать, а потом Ренджи понимает, что та, на самом деле, лишь достигла апогея, становясь квинтэссенцией зла. Но капитан усаживается за стол, пододвигает к нему чашку с чаем, и Ренджи не может не обмануться, что в конце концов все обойдется. А потом весьма странные ощущения начинают ползти холодком под кожей. Согреваются, становятся горячими и расползаются по всему телу. Какого черта?.. Ренджи пугается всего на мгновение, но когда жар опускается в пах, смутная догадка возникает в голове и почти успокаивает. Он пробует выбраться из кабинета, но натыкается на такой взгляд, что последовавшая за его движением фраза Кучики даже не сразу доходит до разума. А когда доходит…

Да, было дело, кое-кто из разных отрядов баловались подобными препаратами. 12-й со своим сумасшедшим гением и не такое иногда производили. Вещества шли «в массы», которые охотно участвовали в экспериментах Маюри, даже не подозревая об этом. А наиболее удачные образцы даже иногда перевыпускали; и Ренджи с ног сбился, разыскивая нычки молодняка. Попадутся Кучики – и даже смерть их не спасет. А оказывается, капитан прекрасно владеет ситуацией. Тогда зачем? Ренджи даже не успел предположить, откуда наркотик мог взяться здесь, как Кучики ошарашивает знанием того, что в кружке Ренджи вместе с чаем. Первое – невероятно, второе – вообще какая-то дикая фантасмагория. Подождите… Что? Он же не мог сам ему… От предположения он не может устоять на ногах, от такого шока он вообще быстро не оправится, а Кучики еще и продолжает – прикасается к нему, стискивает пальцы на затылке, и Ренджи готов закричать от ужаса. А потом Бьякуя говорит такое и так, что у Ренджи не остается сомнений в его неадекватности. Он же… Ревнует! Банально ревнует! И вся эта злость из-за этого! Тогда зачем он его накачал? Почему нельзя было сказать напрямую? Хотя он же говорил, приказал, и Ренджи даже отсидел, ослушавшись, а все равно сделал все по-своему. Кучики прав – ничему он не научился. Так и не смог понять своего капитана и того, где совершил ошибку. Зато ясно теперь. Вот только зачем все-таки наркотик? Он же не собирается… И вот тут Ренджи снова пробует его остановить. Говорит, что все еще верит в его здравомыслие. Тщетно. Как не остановить ход времени.

Вот только зря Кучики думает, что он так просто примет это изощренное «наказание». Он мог выбрать любое другое. Да никому из капитанов такое и в голову бы не пришло, а он… Бьякуя, остановись. Ты горько пожалеешь о том, что сделаешь. Ведь Ренджи не сможет смириться с подобным.

Возбуждение не останавливается. Бесконтрольное, неудержимое. И все его внутренние силы уходят на то, чтобы не сорваться, чтобы не подчиниться грубым ласкам. Потому что никогда он не сможет этого понять – как можно принудить человека, который готов отдать за тебя жизнь. Для него что, «служба» еще и в этом заключается? Успокойся, Ренджи. Соберись. Представь, что это не он. Продолжай бороться. Это всего лишь физиология. То, что тебе это нравится продиктовано наркотиком. Да только тот факт, что это все-таки Бьякуя, его капитан, остается неизменным. И это не укладывается в голове. Да, Ренджи ничего не имел против секса с мужчиной. Да, в то же время ему нравились и женщины. Но он никогда не примет насилия ни над теми, ни над другими. Не сможет его оправдать, а в случае капитана – даже не захочет.

Оргазм почти лишает его выдержки. Только боль помогает отвлечься. Только взгляд Кучики, продолжающий жечь. И только губы, сцеловывающие кровь, помогают окончательно прийти в себя. А потом Бьякуя все-таки сжаливается над ним, отправляя в глубокую бездну потерянного сознания.

Просыпается он уже в карцере. В теле – слабость и вата, в мыслях – отрешенный хаос, а в сердце… А на сердце лежит змея.

– Ну что, поимели тебя, Ренджи?

Внутренний голос злой, отчаянный, почти плачущий. Разрывается от боли и задушенных слез. Ренджи патологически не переносил предательства. А то, что сделал Кучики, именно тем и является. Ну неужели он не мог по-другому? И следом за болью поднимается злость, потом отчаяние, а когда доходит до смирения, он тут же обрывает поток мыслей. Иногда ни честь, ни звание не способны оправдать твои поступки. Поэтому он не смирится. Не сможет больше видеть в этом шинигами своего капитана. Это выше его сил.

Бьякуя приходит вечером. Ренджи провалялся целый день, даже не пошевелившись, гоняя мрачные мысли по лабиринту наступающей депрессии.

– А вот теперь поговорим, Ренджи.

О чем? О том, что вы привыкли возводить все свои чувства в степень, терпеть, а потом срываться на тех, кто, по сути, не виноват? Так это мы уже проходили. Разве история с Рукией не была ярким тому примером? Почему же опять – да на любимые грабли? Чего стоило просто поговорить? Не бегать, чураться, игнорировать и психовать, а сразу сказать о том, что стало источником раздражения. И почему Ренджи должен был заплатить именно такую цену? Теперь Кучики думает, что Ренджи будет интересна причина? Он ведь все равно его уже наказал, посадил в карцер и даже одел на него браслет, ограничивающий силу.