В горячке боя он почти не отвлекается на квинси. Лишь поглядывает иногда, отмечая, что состояние его заметно улучшается. Щит уже сняли, но он все еще слишком ослаблен, чтобы снова вступить в схватку. Но этого и не надо – здесь Улькиорра справится гораздо быстрее, чем ты. Лучше побереги силы.

Заканчивается все как-то незаметно быстро. Улькиорра еще никогда не был так отстранен даже в битве с мелкими пустыми, но состояние квинси до сих пор вызывает тревогу, и, как только живых тварей поблизости не остается, он торопится вернуться к Исиде. Вместе с Иноуэ они уже достаточно осмелели, чтобы спуститься с крыши, и первым делом арранкар подлезает под его руку, помогая идти. Исида смотрит странно, как будто чем-то недоволен, но не вырывается и вполне послушно отпускает Иноуэ. Они двигают в сторону Куросаки, а когда добираются, то те и вовсе уже расслаблены и смеют улыбаться. Как обычно, досталось только людям, а на «духовных сущностях» все заживает как на собаках. Черт, ему нужно успокоиться… Веселье перебивает капитан, и Улькиорра почти рад этому. Тот зовет своего лейтенанта таким голосом, что Куросаки сразу вскидывается, злясь, но Абараи терпит, отмахивается и безропотно следует в портал. Что ж, им здесь тоже больше делать нечего. Куросаки, Джаггерджак и Иноуэ уходят вперед, но им с Исидой торопиться некуда. К тому же нужно немного скорректировать дорогу, чтобы забрать арранкарский гигай.

На подходе к дому Исида все-таки выдыхается. На лестнице заканчивается последний резерв, а у двери он почти теряет сознание, повиснув на Улькиорре кулем. Как бы ни была замечательна сила Иноуэ, но и ее иногда недостаточно. Правда Шифферу грех жаловаться – где-то на середине пути, когда он приходит в себя настолько, что уже может воспринимать окружающий мир довольно ясно, он обнаруживает, что это, пожалуй, впервые, когда он прикасается к Исиде так долго, так плотно и так горячо. Ооо… Ненужные ощущения сейчас совершенно не к месту. Однозначно. Абсолютно. Но тело все равно не может не реагировать дрожью на чужое тепло. Улькиорра старается отвлечься, сосредотачиваясь на произошедшем и состоянии квинси. Что бы он ни чувствовал – сейчас – не время.

Он уводит его в спальню и укладывает на кровать. Исида дышит тяжело и поверхностно, прикрывает глаза, на висках – холодная испарина. Улькиорра приносит стакан воды, но квинси игнорирует жест. Что же делать? Как помочь ему справиться с этим состоянием? А надо ли? Это далеко не первый раз, когда он был ранен. И наверняка не самый из серьезных случаев. Но Улькиорра все равно не может не метаться как загнанный зверь в клетке, от бессилия чем-либо ему помочь. Он ведь действительно этого хочет. Хочет быть рядом, разделить эту муку, хочет быть с ним… Вопрос только в том – хочет ли этого Исида? А потом Улькиорра опять слышит эфемерный стон, но на этот раз он может поручиться, что тот реален. Мгновенно оборачивается и ловит мутный взгляд из-под ресниц. И сам не замечает, как тут же оказывается у постели.

– Что мне сделать?..

Голос дается с трудом, хрипит где-то в горле, но Улькиорра уже не может контролировать разъедающие изнутри чувства. Они копились в нем почти целый год, собирались по капле из всех тех мелочей, пока не достигли критической массы. И он сдается.

– Просто… Останься со мной.

Исида шепчет, опять закрывает глаза, но вот его голос чист и совершенно серьезен. Даже с учетом своего состояния, он все равно находит в себе силы выразить свое желание ясно и более чем доступно. Однозначно. Потому что холодные длинные пальцы находят ладонь Улькиорры и легонько сжимают. И вот теперь арранкар не просто сдается, он полностью во власти своих чувств. Садится на край кровати, сжимает руку в ответ, переплетая пальцы, и пытается согреть. Не только руку, но и сердце, душу, разум квинси – если ты хочешь, если ты позволишь, если ты ответишь… И Улькиорра опять начинает дрожать. Столько возможностей, столько вариантов… Такая длинная дорога впереди, что он, ступая на нее, отбрасывает все прежние сомнения. Для них просто не остается места, пока квинси продолжает держать его руку и может расслабиться.

За окнами стремительно темнеет, на город опускается ночь. Ладонь в его руке наконец теплая, но хватка по-прежнему крепка, и Улькиорра осторожно укладывается рядом с квинси. Даже если Исида будет наутро смущен, даже если рассердится, но он не поменяет своего решения, потому что он сам попросил его остаться.

Гриммджо

***

– Кур-р-росаки…

Гриммджо рычит так озлобленно-вкрадчиво, что не остается сомнений – Джаггерджак тоже своего предела достиг. И сейчас ему нужна разрядка. Но рыжий заведен не меньше него. Они еле добрались до дома, чуть не сорвавшись по дороге, когда наконец-то разошлись с Иноуэ. Бешенный Ишшин, как будто зная о готовящемся нападении, забрал девчонок в какой-то поход в горы на все выходные, и это сейчас как никогда кстати. Больше Гриммджо никто не помешает. Никто не отвлечет от того, чтобы вплотную заняться своей жертвой. Куросаки в синих сумерках настолько притягателен, настолько захватывающе искушающ и настолько одуряющее прекрасно пахнет, что он просто набрасывается на него. Впечатывает в стену мертвой хваткой, впивается в губы поцелуем-укусом и через несколько мгновений чувствует такой же горячий ответ. Кто сказал, что выдержки у Куросаки больше, чем у него? Кто сказал, что его это никогда не заводило? И кто сказал, что после всего, он сможет сопротивляться или не ответить на этот напор?

Куросаки выдыхает сорвано прямо в губы, цепляется за плечи и поддается всем телом вперед. Но Гриммджо уже и не может и не хочет контролировать это сумасшествие. Он рычит, подхватывает рыжего под колени, а потом валит на кровать. Ну, теперь держись, Куросаки, в этом сражении ты проиграешь. Гриммджо зацеловывает искусанные губы, спускается на шею, оставляя тут же наливающиеся красным засосы, а Куросаки выгибается и так неистово стонет, что у арранкара закладывает уши. О да, стонать ты будешь долго. А еще кричать и, наверняка, плакать, потому что Гриммджо не остановится. Сейчас он возьмет все. И он берет. Стягивает с него кофту, выпутывает из футболки и тут же прикасается губами к груди. Оглаживает плечи, щиплет соски, а Куросаки продолжает ерзать под ним – он уже хочет большего. И тянет с арранкара свитер, стремясь приникнуть кожей к коже. Джаггерджак отталкивает его руки, удерживается на пару секунд и в рекордные сроки избавляется от своей одежды, а потом возвращается к разгоряченному телу. А Куросаки он разденет сам. Насладится каждым моментом его поражения вдосталь. Тому нужно лишь расслабиться и принять его. Но рыжий не хочет так быстро сдаваться. Гриммджо он хочет вернуть столько же, сколько получает сам. Опять вцепляется в плечи, а потом короткие ногти впервые проходятся по спине, царапая не сильно, но настолько возбуждающе, что арранкар оставляет синяки на его ребрах. И опять целует, целует, целует. Хватается за ремень джинсов рыжего, дергает, а потом стягивает вместе с бельем. И ложится сверху, потираясь всем телом. В ноздри бьет запах желания и закипающей рейяцу. Он все никак не может насытиться ею, этим телом, этими стонами и голодным, дорвавшимся взглядом, который Куросаки не отрывает от него. Сейчас, сейчас ты получишь все сполна. Гриммджо возвращается к груди, кусает, зализывает, оглаживает пресс и опускается к паху. Теперь стон шинигами чуть тише – смущается, алея щеками, задыхается, но безропотно раздвигает колени. Подпускает ближе к себе. Джаггерджак берет в рот, а рыжего подкидывает так, что он чуть не давится членом. Что, неужели никогда не сосали? Ах да, он и забыл, что вместо подросткового секса ты занимался спасением мира. Но ничего, это даже еще лучше. Еще лучше доказывает то, что шинигами – только его жертва. Гриммджо прижимает бедра, заглатывает неглубоко, с силой работает языком и касается пальцами ануса – придется растягивать в любом случае. Насиловать он его не собирался, а его размеры определенно причинят боль. И не только ему. Рыжий чувствует прикосновение и тут же тянется к ящикам стола, промахивается, обжигает шалым взглядом, и Гриммджо оставляет член в покое. Приподнимается сам, рвет первый же ящик на себя и находит тюбик заживляющей мази – в самый раз. Выдавливает на ладонь не скупясь и возвращается к паху. Растягивает быстро и размеренно: выдержки и так осталось слишком мало, а тут еще все эти условности. А Куросаки отталкивает руки и тянется к его губам – у того осталось не больше. Гриммджо приставляет головку ко входу и начинает протискиваться. Рыжий закусывает губу, хмурится, отводит взгляд, но не пасует перед болью – он ее повидал немало, и арранкар лишь покажет ему ее новые грани. Больно будет так, что ты не сможешь терпеть этого желания. И страсти, и похоти, и… любви? Джаггерджак даже замирает от неожиданности – Куросаки улыбается. Слабо, тепло, сквозь слезящиеся глаза, и Гриммджо не может так больше продолжать. Останавливается, ждет, когда рыжий привыкнет, выдохнет сквозь зубы, и снова начинает медленно входить. Хорошо, чертов шинигами, но только раз. Только раз он поддастся на твои уговоры и попробует быть мягче. Трахаться – не кости ломать, он доведет тебя до полного изнеможения. Кажется, проходит вечность, прежде чем тело под ним наконец расслабляется, а потом и подается навстречу. И вот теперь они оба могут не сдерживаться. Вжиматься до боли, двигаться на пределе перетянутых мышц и пить стоны и вскрики с губ друг друга. Желание накаляется до предела, выжигает внутренности и ударяет многометровой волной прямо в мозг. Джаггерджак чувствует привкус крови во рту, понимая, что прокусил рыжему плечо, а тот заходится криком. И их обоих накрывает сначала оргазм, а потом подминает под себя волна рейяцу. Куросаки вырубается тут же, а Гриммджо на гребне наслаждения выносит во внутренний мир шинигами.