От гарганты слышится довольное урчание, менос выпускает серо, а Абараи еле успевает перехватить за плечо рванувшегося Джаггерджака.

– Что, «друзья по воскресной школе» пришли тебя навестить?

Ренджи цедит так злобно, еще и ухмыляясь при этом, что арранкара пробирает до самого загривка.

– Там адьюкас, Абараи. И только попробуй…

– Не лезь на рожон, Джаггерджак.

Лейтенант просто припечатывает его своим тоном, и арранкар от неожиданности дает еле заметную слабину. Останется, он обязательно останется. Как бы сильно ни был заведен даже ты, но когда из уст Абараи звучит приказ, ты не сможешь ослушаться. И Бьякуя многое бы отдал, чтобы настолько сильные чувства были направлены на него. Многое, наверное, даже все.

Когда это они успели стать настолько близки с Джаггерджаком? Что лейтенант делал здесь, прикрываясь борьбой с пустыми? Что, раз даже арранкар не может тебе перечить?

Ренджи кидает осторожный взгляд на капитана, но Бьякуя и не думает как-то это комментировать. Сейчас его мысли позорно далеки от сражения, и ему срочно нужно возвращаться к реальности. Арранкар учуял там адьюкаса, а это значит, что и он сможет размяться.

– Все остальное оставляю на вас, фукутайчо.

– Слушаюсь!

И Бьякуя уходит к порталу. Скорее, скорее туда, где он сможет выместить всю накопившуюся злость, всю ревность, неудовлетворенное желание и страх. И чем адьюкас будет сильнее, тем лучше. А пока он идет, где-то на грани слышимости продолжает разворачиваться спектакль.

– Хисаги, ты не найдешь Иноуэ? Исида был ранен, – боюсь, дело там уже плохо. Пока мы будем разбираться…

Шухей кивает – Ренджи просит, доверяя жизни своих друзей без сомнений. И Хисаги уходит, а Абараи кидает еще один предупреждающий взгляд на Джаггерджака и Куросаки и отправляется за меносом. Между оставшимися еще недолго царит напряженная тишина, а потом Куросаки говорит сдавленным, но спокойным голосом, которому тоже нельзя сопротивляться.

– Гриммджо, останься со мной…

Рыжий бледен до синевы, пожар в его глазах угасает, как только он слышит про квинси, и арранкар не может не чертыхнуться. Озлобленно и вымученно. С чувством вины Куросаки бороться сложнее всего, с его страхом – почти нереально. Прошлый полусрыв был прекрасным доказательством. И Джаггерджак остается. Очень вовремя на них натыкается пустой, и арранкар почти с радостью лезет в драку. И рыжий следует за ним.

Что ж такое? Бьякуя отрешенно теряет сцену из виду. Что ж такое происходит? Как они это делают? Почему у арранкаров с риока и квинси получается добиваться друг от друга доверия, а он не может даже откровенно поговорить со своим лейтенантом? Холодная, всепоглощающая злость поднимается изнутри подобно вихрю Сенбонзакуры, и он больше не сдерживает себя, отдаваясь на волю лепесткам. Адьюкас заходится криком, рычит, обливается кровью, но все еще пытается держаться. С земли слышится рев Забимару, и менос уныло шагает обратно, неуклюже пятясь. Не успеет – костяная маска наливается алым светом смерти.

Он прекрасен, его лейтенант – в этом безумном танце силы, отваги и скорости. Бьякуя даже успевает полюбоваться одним глазом, пока заканчивает со своим противником. Он бы хотел увидеть больше, если бы не чертов пустой, все никак не желающий умирать. Бьякуя снова злится, рвет на куски несчастного, попутно цепляя нескольких неосторожных свидетелей из «свиты» адьюкаса, и снова возвращается взглядом к Ренджи. Но того на месте уже нет, как нет и меноса, а значит нужно закрыть гарганту. После того, как небо снова становится целым, он слышит отклик со стороны Куросаки и арранкара – конечно же, куда еще он мог пойти. Бьякуя расправляет плечи, распускает поток меча на несколько ручейков, уничтожает пустых и спускается на землю. Хисаги возвращается с уже зачищенной территории, оставляя арранкара и квинси на попечение Иноуэ. Идет туда, где все еще кипит схватка. Но это ненадолго, потому что терпения Бьякуи осталось совсем немного, на самом дне.

– Джаггерджак, да отцепись ты уже от него!..

Лейтенант усмехается и просит почти ласково, железной хваткой оттаскивая арранкара от очередной зверюги.

– Смотри, силенок на всех не хватит. О, и нас опять окружили…

Абараи веселится от реакции Джаггерджака, не от самой схватки. Но бьет почти так же, как и арранкар, с тем же удовлетворением. Вот и еще один повод навсегда пресечь их общение – с таким удовольствием он даже с Бьякуей не тренировался, хотя чувств тоже было много. Но все равно не так, как сейчас. И Кучики не просто теряет контроль – он в одном шаге от того, чтобы сорваться.

К счастью, заканчивают они достаточно быстро. Догоняют сбежавших и отлавливают спрятавшихся, а тех, кто еще хочет сражаться с радостью встречают арранкар и лейтенант. Приходит группа зачистки, подтирает память случайным свидетелям и забирает немногочисленные жертвы. Хисаги докладывает, что на границе города уничтожен последний пустой, Шиффер приводит шатающегося квинси, а Иноуэ торопится к «сладкой» троице. Те – запыхавшиеся, уставшие, Куросаки в крови и подволакивает ногу, но все трое выглядят донельзя довольными. И как только начинаются бравады, подтрунивания и расслабленные смешки, он своего предела все-таки достигает. Видит то самое опустошенное дно и понимает, что приказ будет только один.

– Абараи-фукутайчо, возвращаемся.

Улькиорра

***

Чертовы пустые, как же они все не вовремя. Как же они все не к месту. Сейчас, когда им и так с головой хватает проблем. Когда в этой самой голове совсем другие клокочущие чувства, и размениваться на гнев, адреналин и схватку совсем не хочется. Исида оборачивается, и проснувшаяся интуиция орет во все горло, что сегодня станет совсем не таким, как вчера. Для всего этого мира. Но некогда, некогда прислушиваться к этому чутью, когда в ноздри бьет знакомый запах смерти и разложения. И они вступают в схватку.

Квинси лезет на крышу, отпугивает пустых стрелами, заставляя держаться в одном районе, убивает оказавшихся рядом и проделывает все это с такой наглой сосредоточенностью, что Улькиорра почти завидует, любуясь. А потом откуда-то выползает этот хренов червяк, и Улькиорра вспоминает откуда берется это звериное бешенство Сексты. Никто не посмеет прикоснуться к тому, что принадлежит арранкару! Никогда. А еще вспоминает, почему Джаггерджак частенько перепахивает собой полы подвала Урахары – это же бешенство застит глаза. И ему остается принять удар. К чему он не был готов больше всего, так это к ране Исиды. Густая кровь сочится сквозь пальцы, а Улькиорра чувствует, как все внутри него вмиг холодеет. Как будто самую морозную ночь Генсея запихнули в дыру арранкарского тела. А потом он забывает про собственные предупреждения и осторожность.

Исида падает на колено, а Улькиорре кажется, что он слышит тихий стон боли сквозь сжатые зубы. Этот звук пробирается даже сквозь остаточный звон от «погремушки», сквозь адреналин и собственный рык бессилия. И он же заставляет прирасти его к месту. Звук плавает в голове, вспыхивая сверхновыми звездами, и коченеет в сведенных судорогой пальцах. И как же хорошо, что приходит Абараи. Как же хорошо, что говорит именно то, что ему нужно сейчас услышать, чтобы прийти в себя. В противном случае все могло бы закончиться очень и очень плохо.

Да только радости Улькиорры хватает ненадолго. Абараи абсолютно не торопится звать Иноуэ. Квинси приваливается к перилам ограждения, слабо, но все равно пытается натянуть лук хотя бы до середины и выпустить стрелу – мелкому пустому хватит и этого. И Улькиорре пока хватит – раз все еще пытается, значит продержится еще чуть-чуть. А потом открывается гарганта, и верить Улькиорра сразу же перестает. На крыше они – открытая мишень для меноса, на земле – для все прибывающих пустых. А времени искать укрытие нет. И он уже готов наплевать на все договоренности, снять браслет и превратить этот чертов город в руины, как слышит знакомый звонкий голос.

– Исида-кун!

Наконец-то! Женщина стремительно развертывает щит, а он наконец-то может сосредоточиться на пустых. Незнакомый шинигами, доставивший Иноуэ, сдержанно кивает ему, а затем превращает меч во что-то наподобие кусаригама и берет часть пустых на себя. И Улькиорру отпускает. Совсем немного, но достаточно, чтобы жажда перестала быть первостепенно важной. Теперь он сможет сделать все быстро и без ненужных иссушающих чувств.