А еще он отмечает, что квинси тоже видит это изменившееся отношение. Видит, но пока не понимает, не осознает в полной мере. Они ведь, для начала, все еще подростки и относительно наивны в некоторых вещах. Квинси подозревает просто разбушевавшиеся гормоны и пока не понял всей глубины ситуации. Но, видя, как тот хмурится каждый раз, когда замечает взгляд Ичиго, обращенный к арранкару, он понимает, что скоро квинси осознает реальный смысл происходящего. Да, определенно. Несмотря на мизерный шанс того, что хмуриться квинси может по другой причине. Хмм, может быть он не приемлет такие отношения? Отнюдь. Квинси всегда позиционировался как сугубо адекватный, лояльный и без ханжеских замашек. Тогда, может быть, ему претит сама мысль о Куросаки с Джаггерджаком? Ревность? Тоже маловероятно, но не невозможно. Стоит, наверное, обдумать и поискать подтверждение этой теории. Только как? Каким образом? Просто подойти и спросить, ревнует ли он Куросаки? Чувствует ли к нему что-нибудь? О, определенно чувствует – громадное терпение. А вот что помимо этого, придется выяснять.

А потом, неизвестно как, его мысли вдруг перескакивают на саму вероятность квинси в отношениях. Не с Куросаки – с кем угодно отвлеченным. С рыжей женщиной, например. И вырисовывается такой бред, что он тут же отбрасывает глупые предположения. И тут же садится на постели – а что если бы квинси завел отношения с ним? От перспективы пробирает до самых кончиков пальцев. Он медленно выдыхает, вглядываясь в рассветные тени. И так же быстро отметает и эту идею. Абсолютно невозможно. Нереально. Невероятно. Даже… Даже если бы Улькиорре этого когда-нибудь захотелось. Квинси уже составил о нем мнение, сделал выводы из слов и поступков. И ни один из них нельзя рассматривать как что-то, что может вызвать в Исиде теплые чувства к нему. Они ведь тоже стали друг для друга «опорой» – квинси бежал от одиночества, Улькиорра бежал из Уэко. Друг в друге они нашли «приют». Да, временный, но тот, которого не хватало именно сейчас. Он делает еще один сосредоточенный вдох и слышит, как поднимается Исида. Уходит в ванную, потом на кухню, а Улькиорра вспоминает, что когда-то пенял себе на игнорирование чувств квинси, и поднимается на ноги. Ужинать вместе они почти привыкли, как насчет завтрака?

На появление арранкара в «неурочное» время Исида никак не реагирует. Раскладывает приборы и еду на двоих совершенно автоматически, как будто всегда так делал. А может и делал? Не только ужин, может, он ждал его и с утра тоже? Ведь положение тарелок было именно таким каждый день. Очевидно, что квинси после завтрака, просто убирал за собой, оставляя вторые порции на столе. Он идиот? Или идиот – Улькиорра, если только сейчас это понял? И как вообще понимать его поведение?

А квинси даже не смотрит на него, «спит на ходу», действительно всего лишь повторяя отработанные до рефлекса движения. Что же происходило здесь каждое утро все это время?

– Доброе утро.

– Утро…

Исида сонно мычит, но Улькиорра никогда не видел его по утрам, так что ему еще не с чем сравнивать его поведение. Единственное, к чему они пришли, так это к тому, что им обоим проще общаться в непринужденной обстановке кухни. И Улькиорра намерен воспользоваться этим прямо сейчас.

– Ты всегда готовишь на двоих.

– А ты всегда ешь…

Квинси утыкается носом в кружку с горячим чаем, очки запотевают, но его глаза и так закрыты. Да он просто уснет прямо сейчас. Но Улькиорра уже знает, как его разбудить.

– Плохо спал?

– Мало… Тесты…

Ооо, квинси просто неподражаем, когда в «неадеквате». Он никогда еще его таким не видел.

– Я имел в виду, что ты всегда готовишь на двоих завтрак.

И вот тут квинси наконец реагирует. Поднимает недоумевающий взгляд, моргает, отставляет кружку.

– А ты спишь до обеда, и мне не стоит этого делать?

А мозги квинси, похоже, так и не проснулись, констатирует Улькиорра про себя. Ничего-то он не понял, а когда дойдет, то наверняка покраснеет так, что Улькиорре до жути обидно, что он, скорее всего, этого не увидит.

– Я не понимаю смысл твоих претензий…

– Не нужно. Это пустяк.

И улыбается. Просто, открыто, легко. И опять ловит вопрос в глазах квинси. Но тебе и не нужно этого знать. Достаточно того, что ты делаешь это просто так. Даже не понимая, насколько это важно для Улькиорры.

Исида запускает руку в волосы и чуть склоняет голову набок, продолжая смотреть, но арранкар принимается за свой завтрак как будто и не было никакого разговора. Лишь легкая тень улыбки продолжает скользить по губам. Куросаки и Джаггерджак могут играть в любые игры, но то, что происходит между ним и квинси – настоящее, без капли фальши или обмана.

Бьякуя

***

Снотворное дает передышку. Отключает мозг на ночь, но с утренним возбуждением справиться не может. Зато может справиться сам Кучики. Ледяной душ, тренировка и медитация. Снов он больше не видит никаких. Вообще. Да только прислуга теперь смотрит странно. Осторожно, почти незаметно, боясь сурового нрава господина, и все равно так, что проигнорировать это невозможно. Он уже собирается позволить им высказать то, что их смущает, как ответ приносит Рукия.

– Нии-сама, вы неважно себя чувствуете?

В снова честно встревоженных глазах он видит неподдельное беспокойство. Она совсем недавно стала чуть более раскованно выражать свои мысли при нем, и это и радует, и отторгает одновременно. Он не хотел сближаться с той, кто был так похож на его жену. Не после ее смерти. И в самом начале было очень тяжело даже смотреть, не то чтобы говорить с ней. И отпускать стало только совсем недавно – после Соукиоку, после Уэко. Теперь он концентрируется на том, что сестра – просто член семьи. И далеко не самый неприятный.

– Нет, Рукия. Со мной все в порядке.

И смотрит, гадая: решится или нет высказать свою тревогу. Но та, опять же, после всех событий, теперь уже может быть смелой и говорить о том, что не приемлет. Как хорошо, что он не сводил ее с Кланом, даже знакомить не стал, просто поставив всех перед безоговорочным решением – обе стороны не пережили бы морального шока.

– Простите мне мою дерзость. Слуги сказали, что вы плохо спите.

Бьякуя чуть хмурится, но сдерживает свое раздражение. Или кто-то заметил, что он пьет таблетки и посмел донести сестре, или он спалился, и слухов, даже в собственном поместье, уже не избежать.

– Да, плохо. Много работы. И я уже был в 4-м отряде.

Зато можно избежать дальнейших расспросов. И успокоить – ведь он от нее ничего не скрывал, просто не договорил. Рукия закусывает губу, смотрит встревожено и сочувствующе.

– Я могу что-нибудь сделать для вас, нии-сама?

– Нет, не нужно. Скоро все пройдет.

Бьякуя добавляет в тон непринужденности, и она все-таки покупается. Смотрит, хоть и с подозрением, но больше не может себе позволить быть неуверенной в собственном брате. Зато может позволить хоть немного ему помочь.

– Нии-сама, я знаю, вы не любите сладкое, но может быть есть что-то другое, что вы предпочитаете больше других блюд?

– К чему ты ведешь?

– Да просто вспомнилось вдруг: в детстве Ренджи тоже частенько не мог заснуть…

О, нет, только не это. Не рассказывай ему о вашем совместном детстве. Он не хочет этого знать! И не хотеть не может.

– …малыши-то засыпали всегда хорошо – он их так убалтывал своими сказками… А однажды… и после этот пустой… трое погибли… и Ренджи очень долго не мог спать… И потом… Сладкое!

– Что, прости?

Из дымки горячечных фантазий он вытаскивает себя силком. Не дает погружаться, концентрируясь на голосе и единственной мысли: надо все это прекратить.

– Сладкое, нии-сама. Он не мог заснуть, но стоило найти хоть кусочек сахара или еще чего-нибудь – получалось. Почти всегда. Наверное, глупо так думать, но, возможно, вам тоже нужно просто съесть что-нибудь любимое на ночь.

Рукия смотрит открыто, улыбается. Она нашла хоть какой-то вариант, как ей кажется. Да только Бьякуя знает, что не поможет. Спасет только вот это самое «любимое», если будет засыпать в его постели еженощно.