Бьякуя игнорирует его, ведет себя как с любым младшим офицером, никак не выделяя по должности. Ни о каких совместных тренировках больше не может быть и речи. Никаких праздных разговоров и встреч. Только работа. Он справится. Не было нужды горячиться и метаться, когда он только понял смысл своих поступков. Все это нужно было сделать сразу же. Загубить на корню, а не давать разрастаться сомнениям, тоске и тщедушным мыслям. В его внутреннем мире снова дует холодный ветер, и полевые цветы вянут под ним, съеживаясь грязной трухой, и осыпаются наземь. Все возвращается на круги своя.
А лейтенант еще, как назло, как будто специально проверяет его на выдержку. Мелькает перед глазами как можно чаще, пристает с глупыми вопросами по делу и нет и каждый раз зовет потренироваться вместе. И получает отказ. Один раз, другой, третий, – и смотрит удивленно, почти обиженно. И перестает предлагать. И Бьякуе становится легче. Перестает заглядывать в кабинет – и Бьякуя снова может нормально дышать. Все чаще уводит новичков на полигон – и Бьякуя с легкостью концентрируется на оставленной работе. Чаще уходит в патрули – и сердце больше болезненно не сжимается. «Холодная война» приносит свои плоды. А потом, в одну из долгих зимних ночей, Кучики видит сон. Да такой, что с футона подскакивает как ужаленный. Сердце бьется где-то в горле нервной судорогой, кровь в венах вскипает и моментально испаряется, кости плавятся от невыносимого жара, и он почти не может дышать, захлебываясь выстывшим за ночь воздухом. А еще стоит так, что Бьякуя даже боится прикоснуться к члену, чтобы не причинить себе еще большей боли. Кое-как он приводит дыхание в порядок, но возбуждение и не думает пропадать. Что бы он себе ни представлял, каким бы зарокам ни следовал, а мысли все равно возвращаются к одному. К Ренджи. К Ренджи обнаженному, ласкающему, податливому. В бисере пота на крепких плечах, выгнувшемуся так, что мышцы вспучиваются рельефными буграми, и шепчущему срывающимся от наслаждения голосом: «Да… тайчо…»
И Бьякуя готов выть от бессилия, от невозможности побороть свое собственное наваждение, и прикасается к раскаленной коже. И позволяет жарким видениям вновь возникнуть перед глазами. И хватает всего пары судорожных движений онемевшими пальцами, чтобы его накрыл самый мощный оргазм в его жизни.
До самого утра он больше не может уснуть, боясь повторения или продолжения сна. И снова не может не думать. Только он пришел в относительную норму, только выставил заслон от потока желаний, как преграда тут же дала течь. Не одно, так другое. Если… Если он еще раз увидит что-то подобное… Ему даже страшно об этом думать.
И конечно же, сон повторяется. Немного меняется ракурс, положение тела, но сам-то лейтенант никуда не делся – по-прежнему заходится в экстазе в его руках. А потом снится снова, и снова, и снова. И Бьякуя не может этого вынести. Серьезно. Хуже пытки. Он почти не видит лейтенанта днем, зато ночью – во всех деталях. Да с такими подробностями. И он сдается, отчаявшись взять гормональную бурю под контроль – идет к Унохане за снотворным. Врет про бессонницу, и та предлагает пройти осмотр, видя неспокойные отголоски рейяцу, но капитан отказывается наотрез. Она нехотя соглашается, выписывает таблетки и настоятельно рекомендует снизить нагрузку и больше отдыхать. Сколько раз Кучики попадал к ней можно пересчитать по пальцам одной руки, но раз уж с бессонницей справиться не может, то это уже что-то совсем из ряда вон выходящее. Возможно, ей стоило настоять. А, с другой стороны, может быть, дело в самом сне – возможно, он не хочет видеть что-то конкретное, например, кошмар. Так уже было однажды, после смерти жены. Но тогда, что же происходит сейчас и кто виновник этих снов? И она улыбается – ответ лежит на поверхности. Да только решать проблему нужно явно не снотворным. Она вопросительно приподнимает бровь, но Кучики ни за что с ней не согласится. Унохана пожимает плечами, а Бьякуя возвращается в отряд. Что бы там себе не подумала женщина, а он своих решений не меняет. Он справится сам. Вытравит насмерть, но не поддастся.
Улькиорра
***
«Рокировка» на самом деле выводит его из себя. Он уже сражался с Куросаки, даже не единожды, но это ни разу не доставило ему удовольствия. А сейчас он действительно злится. Но только на себя. И за то, что отвлекается. Дергается, оглядывается, несмотря на всю концентрацию, но не может не обращать внимания на квинси. Не сейчас, когда он – в паре с шестеркой. Не тогда, когда он двигается так легко, а глаза горят неподдельным азартом. Столько чувств, столько эмоций сразу, и все ему – Гриммджо. А в спарринге с Улькиоррой он всегда оставался спокойным. Лишь изредка цыкает, когда получает болезненный удар боккеном по пальцам. Но не больше. А ему снова хочется увидеть тот холодный цвет, яркий контраст и глубокую, насыщенную гамму узора. И он встает спиной к Джаггерджаку, и он протягивает меч в сторону квинси – покажи мне.
Странный сон, странный разговор с Куросаки, странная реакция на Сексту – он не справляется со всем сразу. Он не успевает обрабатывать информацию. Ему нужно остановиться и подумать. И совсем скоро время представляется. Школа, тесты, контрольные. Квинси просиживает в своей комнате почти безвылазно, а Улькиорре наконец удается поразмышлять над странными реакциями. Хорошо, со сном более или менее понятно – дает знать о себе стресс, поднимается полуобоснованная тревога. Но он с ней справится. Квинси дал ответ, и Куросаки повторил, а потом и вовсе заставил поверить в непоколебимость своих убеждений. Что ж, эту проблему можно оставить на время. Он поверит Куросаки сейчас, даже если после придется пожалеть об этом. Они здесь всего лишь несколько месяцев, и он не хочет отравлять свое существование сомнениями. Даже если все когда-нибудь обернется самым худшим образом, он больше не хочет о чем-то жалеть. И не будет.
А теперь самое интересное – квинси. Откуда, черт ее подери, эта реакция? Почему? Ему настолько нравится кулачный бой? Однозначно – нет. Его настолько цепляет Джаггерджак? Однозначно – да. Чем? Своей вспыльчивостью, гневом, азартом, голодом? Чем, квинси, раз уж ты так на него смотришь? Улькиорра пытается успокоить вновь разбредающиеся мысли, а потом озаряет – «успокоить». Дело в спокойствии. Квинси не нужны эти эмоции, он хочет спокойствия. И поэтому Джаггерджаку – гневный взгляд, Куросаки – почти презрение, а ему – сосредоточенность, расслабление, покой… Он действительно запутался в своих мотивациях. И не понял сразу, что этот бой он выиграл. Квинси спокойно с ним. Даже если тот ему не доверяет. Зато теперь доверяет Улькиорра – Исида не ударит в спину, не встанет напротив. Он останется рядом. И все потому, что Куросаки показал им каково это – не друг против друга, а рядом, за одну цель, невзирая на сущности. И в этом, пожалуй, его самая большая сила.
Улькиорра облегченно вздыхает – конец сомнениям, больше не нужно терзаться навязчивыми идеями. Он откладывает забытую книгу, встает. За окном сгущаются сумерки морозного вечера. Исида до сих пор не вернулся из школы. И что его так задержало? Он греет чайник на кухне, разглядывает разноцветные огни за окном и наконец слышит, как открывается дверь. Похоже, Исида не один – что привело сюда Куросаки? Он уже собирается выйти навстречу, как парочка вваливается сама: квинси на плече рыжего, хромает и не поднимает головы, Куросаки сопит разбитым носом, куртка в грязи и костяшки рук сбиты. Ичиго сгружает ношу на стул у стены, и Исида устало приваливается к спинке. Морщится от боли, когда Куросаки бесцеремонно приподнимает штанину и ощупывает его левую лодыжку.
– Вы что, подрались?
Ступор самый настоящий. Он бы и предположить не смог, чтобы эти двое когда-нибудь сражались друг с другом. Даже разминка в подвале Урахары настолько неправдоподобна, что остается только один вариант: с пустым квинси бы и сам справился, но Куросаки… Опять, наверняка, дело в нем. Все их беды от него.
– «Подрались»… На шпану мы нарвались!
