– Бросили тебя сегодня все?

– Контрольная у них, видите ли.

Джаггерджак цедит с таким остервенением, что шинигами начинает хохотать.

– Ну, пошли, составлю компанию, если еще не набегался.

Джаггерджак дергается было, но предложение звучит не как подачка – Абараи действительно не прочь еще немного помахаться. И вот тут он готов сломать ему запястье, благодаря горячим рукопожатием.

В подвале Урахары, как обычно, пыльно и пусто – сплошные камни. Панамочник помогает Гриммджо вылезти из гигая, и тот чуть не падает от эйфории освобожденной сущности.

Дерутся они добрых три часа, догоняют, атакуют, уворачиваются. Не сдерживаясь и не щадя. Джаггерджак даже удивляется такому яростному порыву Абараи, а потом вспоминает, что почти ничего не знает об этом шинигами. Одно дело – тренировка на троих с Куросаки, и совсем другое – вот так – по-родному безумно, с силой и неподдельной яростью. Как если бы один на один с рыжим и все равно не так. Куросаки был камнем преткновения, о который он споткнулся. Непримиримым соперником и непреодолимым рубежом. И Абараи слишком на него похож. Всем, кроме мотивации. Со всей той же яростью и силой он бьет не для того, чтобы победить, а просто ради самого процесса драки. Для него важнее отточить приемы, набраться силы, ловкости и выносливости, а не победить и сожрать побежденного. И Джаггерджаку становится интересна эта разница. Он ведь даже не задумывался об этом, а теперь понимает, что там, где для них была важна только сила, шинигами больше ставили на опыт и умения. Они ведь еще и какие-то заклинания в бою использовали, а не тупо выпускали серо, как некоторые. Драка в подвале для Абараи – именно тренировка. Жесткая, выматывающая, болезненная, но действительно всего лишь тренировка, а не пустая погоня за победой, как у них с Куросаки. И это цепляет.

– Надо бы как-то повторить это.

Предлагает Джаггерджак, а Абараи только усмехается. Они устало рассаживаются на камнях, когда Урахара наконец уговаривает их остановиться.

– Ну, если бы чаще удавалось выбираться, можно было бы и повторить.

– Что так?

– Только, если приходят пустые.

Джаггерджак фыркает на бесполезные, по его мнению, условности, и Абараи устало объясняет свое положение.

– Приказ есть приказ.

Пока они отдыхают в пыли, Джаггерджак задумывается о том, что шинигами, похоже, тоже был рад выпустить пар. Только с чего бы это? Не хватает ему тренировок в своем отряде? Или правильного оппонента не хватает? Скорее второе. И он уже собирается высказать свое предположение, как Абараи его подтверждает.

– Хочется иногда, вот так, не заботясь, начистить кому-то рожу.

– Кто кому еще.

Гриммджо, естественно, протестует, а тот лишь опять улыбается.

– Может быть. Как там Ичиго?

– А что ему сделается?

Джаггерджак фыркает, рассматривает Абараи и в который раз недовольно кривится на все эти «телячьи нежности», типа дружбы, поддержки, заботы. Он эти простые чувства давно уже позабыл и не горит желанием вспоминать. Он – арранкар, ему это не нужно.

– Дурак ты. Так ничего и не понял.

Гриммджо уже собирается врезать ему за пустое оскорбление, но шинигами смотрит серьезно и, похоже, хочет донести до него какую-то важную мысль.

– Дурак ты, раз не понял, что это для него значит. Он не сможет вечно разрываться между нашими мирами. Он – живой, и он должен жить. Генсей для него важнее нас. Потому что он у него останется при любом раскладе: будет у него сила или нет. Все дело в том, чем он рискует, находясь в таком состоянии. Было бы неплохо, если бы ты ему помог, как он тебе когда-то.

– Помог?! Это ты называешь «помощью»?!

Джаггерджак рычит и поднимается на ноги. Ренджи вскакивает следом и абсолютно спокойным голосом продолжает.

– Точно дурак. Ты предпочел бы сдохнуть там, в песках? Или недолгий остаток своей жизни проходить под чокнутым монстром? Чего ты вообще хочешь? Чего хотел там?

– Силы!..

И Абараи не дает ему закончить.

– Ну получил ты силу, что дальше? Хоть под Айзеном, хоть здесь, когда Куросаки восстановится; что ты будешь с ней делать? Какой смысл сражаться, если ты любого сможешь победить?

И вот тут Джаггерджака пробирает. До нервного тика. Чертов шинигами, похоже, даже не пытался представить, каково это – обладать великой мощью, каково быть всесильным Королем целого мира. Он его не поймет.

– Ладно, ладно, не рычи только опять. Я просто предлагаю подумать об этом. И прошу присмотреть за Ичиго. А потом делай, что хочешь.

– Спасибо за разрешение.

Джаггерджак язвит, но гнев понемногу спадает. Может быть, он и вспомнит когда-нибудь слова Абараи, но сейчас они для него ничего не значат.

– Ох и намучается он с тобой…

Шинигами усмехается, выбираясь из подвала, но дожидается, пока Гриммджо опять впихнут в гигай. И смотрит почти с удовольствием, как на искусственном теле проступают синяки. С таким же наслаждением смотрит Урахара на свое творение, перенимающее, в буквальном смысле, состояние духовной ипостаси. Одному Джаггерджаку не смешно – боль ощущается не в полном объеме, но достаточном, чтобы раздражать. Особенно, когда в носу лопается сосуд, и кровь заливает новую майку. Это у шинигами, под воздействием рейяцу, заживет все как на собаке на следующий же день, а ему до утра терпеть – времени уже за полночь, чтобы ползти «на поклон» к Иноуэ.

– Бывай, Джаггерджак!

Абараи вскидывает руку уже в воротах сенкаймона, а он только злорадно ухмыляется треснувшей губой.

– Пошел ты.

Всю дорогу до дома Куросаки он не может отпустить свое раздражение. Что это сейчас было? Какого ляда шинигами взялся читать ему нотации? Какого хрена вообще в это лезет? Гриммджо не собирался идти в Генсей, не собирался проваливаться в чужой внутренний мир и уж тем более не собирался делиться своей силой. Но раз все это все равно случилось, то рыжий ему все отдаст. Сполна и даже сверху добавит.

А стоит зайти в дом, как раздражение тут же прорывается наружу – в коридор вылетает Куросаки.

– Где тебя носит?

И Гриммджо даже не собирается отвечать – иначе точно сорвется. Но из-за спины слышится такая волна подавляемого гнева, что он нехотя оборачивается.

– Джаггерджак…

– Да у Урахары я был. Пришел Абараи, вот, размялись. Сказал же с самого начала!

Куросаки не почувствовал бы пустого отсюда и не нашел бы рейяцу в подвале, вот и терпел до последнего. Ждал, когда он вернется. А увидев разбитое лицо, наверняка уже напридумывал себе самые разнообразные варианты.

– Придурок…

– Опять?! Да вы достали уже!

– Да не ори же ты!..

Куросаки бросается к нему и зажимает рукой рот, а Джаггерджак просто опешивает от этого жеста. Ладонь накрывает легко, не давит на распухшие губы, а сам рыжий чуть ли не шипит от натуги.

– Вот вечно так – только орать и можешь.

Бухтит он почти беззлобно, а потом вообще хватает за руку и тащит на кухню. Достает небольшой пакет, сыплет в него лед из морозилки и протягивает ему.

– Приложи к щеке – легче станет, а то Иноуэ завтра в обморок упадет.

Роется в коробке с верхнего шкафчика, пихает ему в руки стакан с водой и таблетки.

Джаггерджак глотает без слов, все еще находясь под впечатлением от реакции шинигами. Волновался, прикосновения осторожные, но пальцы горячие настолько, что почти обжигают, а взгляд… Ох, вот это взгляд. Гриммджо чуть не давится водой – Куросаки смеет смотреть не просто с тревогой, а чуть ли не со злостью, как будто он его предал. Сбежал и не вернулся. Или умер. Опять. И все это вместе представляет такую жгучую смесь, что он уже безропотно топает в спальню и ложится на кровать. Ему нужно все это обдумать, причем очень срочно и основательно.

Бьякуя

***

Из очередного похода на грунт лейтенант возвращается с подбитым глазом и характерной ссадиной на щеке. Понятно, он опять встречался с Куросаки и его компанией, и Бьякуя больше не может это игнорировать. Свои чувства он все-таки признает. А вот позволить им расти и развиваться нельзя никак. Он не посмеет нарушить данный когда-то самому себе зарок: никогда. А помимо него, есть еще и убеждения Клана, собственная нетерпимость к неуставным отношениям и страх. Банальный страх, что даже если он и наплюет на все условности, Ренджи его чувства не примет. О, он несомненно любит, уважает и жизнь отдаст за своего капитана, да только это не та любовь, уважение и жертвенность, которые нужны ему, Бьякуе. А раз столько факторов против, и только один за, то не имеет смысла больше сомневаться – он должен со всем этим покончить.