И следует своему решению всю следующую неделю. Игнорирует лейтенанта, старается как можно реже с ним пересекаться и сократить общение до минимума. Ровно до того момента, как Абараи опять уходит на грунт – какой-то пустой снова охотится на невинные души, и между делом проверяет на прочность выдержку одного капитана. Он не меняет своих приказов. И Ренджи это знает очень хорошо, потому что уходит абсолютно спокойно, даже ухом не ведет в его сторону. А стоило бы, наверное. Потому что Бьякуя опять начинает себя накручивать. И никакие уговоры, медитации и логические умозаключения не помогают, когда сердце рвется следом за ним. Лейтенанта нет почти сутки. И почти сутки Бьякуя задыхается нестерпимым жаром, опаляющим изнутри. Вишневый сад внутреннего мира стремительно отцветает, теплая весна сменяется знойным летом, на деревьях появляются зеленые листья, а в воздухе – удушливый аромат лесных трав. Что с этим делать? Как с этим бороться? Сенбонзакура выглядит странно в густой, высокой траве на берегу пруда – среди стрекоз, бабочек и переливчатых трелей соловьев. И он еле дожидается лейтенанта, чтобы вернуть покой своей душе и буйному лету. И Абараи приносит с собой прохладу, пронизывающий ветер и собирающуюся грозу, набухающую тяжелыми каплями ливня. И все только потому, что он почти не скрывает своей радости и задорного веселья – к гадалкам не ходи – Абараи опять виделся с риокой и Ко. И это бесит, гремит раскатисто и заставляет сжать зубы и отвернуться. Он сейчас пытается ограничить его общение с друзьями – Абараи это не примет. Но Кучики хочет его себе и делить его с кем-то не намерен. Он ведь пытался быть «покладистым». Пытался поощрять его увольнительными, чтобы тот понял, что капитан на самом деле ценит его и не такой уж и бесчувственный чурбан. Да только Абараи стал пропадать в Генсее, и это его не устраивает. Он запутался в своих чувствах, мотивах и поступках. Как ему отвергнуть это? Как перестать обращать внимание? Как перестать чувствовать? Ведь здесь нет и двух вариантов – только убрать все ненужные эмоции и вернуться к тому, что было. Да только сделать это невозможно. Можно только признать, что все его поведение на самом деле являлось отголосками скрытой одержимости офицером. Они как черное и белое – они слишком разные, и всего, что есть у Абараи – всю жизнь не хватало Бьякуе. Не хватало простого… Тепла, общения, крепкого плеча, искренности и бесхитростности поступков. Хоть чего-то, что снова стало бы по-настоящему значимым в его жизни.

Он теряет покой, сон, аппетит. Из рабочего кабинета почти не выходит. И доводит до того, что даже Рукия перебарывает свое смущение и идет к нему с вопросом о самочувствии. Бьякуя отнекивается, отмахивается в своей привычно-строгой манере, но это-то уж точно тревогу из глаз сестры не уберет. И он вообще зря это сделал, потому что Рукия идет спрашивать Ренджи, а тот, конечно же, является к нему на порог кабинета.

– Разомнемся, Кучики-тайчо?

И улыбается предвкушающее, оголяя ровный ряд зубов. А Бьякуе от этой улыбки ударяет в виски так, что он боится, как бы из носа и ушей не потекла кровь от зашкаливающего давления. Что ж, ты сам напросился. Ох, он «разомнется» сейчас…

Лицо умудряется держать только чудом. Кивнуть, не дрогнув ни единым мускулом, а Абараи чуть ли не светится от счастья. Что же ты со мной делаешь?

А потом накаляющуюся обстановку спасает ежеквартальное собрание в Клане. Кучики уезжает на несколько дней и почти рад сменить безумие унылой скукой длинных вечеров в главном поместье. Он почти приходит в себя, но стоит вернуться – и чувства возвращаются. Да еще и с удвоенной силой – Абараи опять был на грунте. Хвастается Рукии веселыми посиделками у Урахары и зовет с собой в следующий раз. А Бьякуя понимает, что так больше не может продолжаться. Если он сорвется, то натворит таких дел, что заварушка у Соукиоку покажется «цветочками».

И спасает его Укитаке. Капитану вновь нездоровится, и он просит «дорогого Бьякую» отправиться в Академию вместо него. Походить, оценить студентов, присмотреть новые кадры, «развеяться и отдохнуть от отрядных дел». Укитаке болезненно-слабо улыбается, абсолютно бесхитростно, но Кучики кажется, что бывший наставник что-то подозревает. Смотрит на него и, как обычно, видит и понимает гораздо больше. И Бьякуя соглашается. Снова почти неделю проводит вдали от отряда, снова приходит в себя, но на деле получается, что то, что казалось спасением – становится еще большей мукой – он начинает скучать. Нелепо, недостойно, недопустимо. А выдержав весь срок «передышки», в шумпо возвращается в отряд. Нет у него больше никаких сил. Почти не осталось. И все опять начинается заново.

Гриммджо

***

После ночных посиделок на кухне Куросаки начинает странно на него смотреть. Зависает взглядом, задумавшись над учебником, и Гриммджо терпит до последнего, а потом кидает в него подушкой. Рыжий улетает со стула и тут же возвращает ее обратно.

– Какого хрена?

– Будешь так на меня пялиться, протрешь еще одну дыру.

Джаггерджак ржет на розовеющие скулы, но его действительно раздражает этот вдруг проснувшийся интерес. Он что, думает, если Гриммджо один раз вытряхнул его из кошмара собственного самобичевания, то арранкар на самом деле – «белый и пушистый»? Как бы ни так. И ты вроде никогда не обольщался на его счет, Куросаки, так что нечего теперь смотреть.

– Пошли к Урахаре.

– Нет, завтра контрольная – буду готовиться.

– Нахрен.

И подушка в этот раз летит вместе с кулаком. Куросаки дергается, прикладывает руку к случайно прокушенной под ударом губе и опять смотрит.

– Нет.

– Ну и черт с тобой! Сам пойду.

И действительно уходит.

Вечером подмораживает. Дыхание вырывается облачком пара, а он вдыхает поглубже, принюхиваясь к новым ароматам: свежесть зимней ночи, застывшая грязь и что-то еще, покалывающее легким морозом обратную сторону грудной клетки. Он поднимает глаза к небу и щурится – сверху начинает падать мелкое крошево. Снег. Слишком похожий на белые пески Уэко. Он чертыхается и отбрасывает прочь эти глупые сантименты. Раз собрался, то надо идти. Выместить навязчивое раздражение, неизвестно от чего проснувшееся, хотя бы на квинси. Ну смотрит и смотрит Куросаки. Что в этом такого? Джаггерджак ему тоже ни в чем не врет, так что, если рыжий начнет заблуждаться в своей оценке арранкарских поступков, то это – его проблемы. Гриммджо ему ничего не обещал. И здесь он только ради того, чтобы вернуть свою силу. Все. Точка.

Джаггерджак спускается с крыльца и направляется в сторону магазина. А на полпути ощущает, что квинси и четверка сегодня остались дома. Что, тоже из-за контрольной? Чертовы дети!

Он злится, останавливается возле моста через канал и досадливо сплевывает. Попробовать Урахару раскрутить на поединок? Навряд ли получится – добиться чего-либо от Панамочника почти невозможно. Гриммджо смотрит на темный, ленивый поток и зачем-то вспоминает рассказ рыжего о матери. Может быть это даже где-то здесь произошло… И конечно же, на невеселую мысль тут же откликается холодная темнота: противным чавканьем огромной челюсти и смрадным дыханием гниющей шкуры – кажется под мостом пустой нашел какого-то бедолагу-бездомного. Джаггерджак несется под опору почти с радостью и почти моментально его догоняет знакомая рейяцу.

– Йо, шинигами!

– И тебе не хворать, Джаггерджак!

Абараи скалится, выхватывает меч, останавливаясь перед пустым, и Гриммджо понимает, что наконец может нормально «поохотиться».

– Вот он куда забрался, а я уже четверть города оббегал.

Жажда Абараи почти такая же сильная, но он ему уступит эту добычу. И даже говорить ничего не надо – понимает интуитивно. Слишком хорошо понимает, как Секста соскучился по простому, первобытному инстинкту убивать. Лезть специально не будет, но в развлечении поучаствует с удовольствием. Не видел он эту сторону шинигами. Плохой день?

– Действительно, как кошка с мышкой.

Абараи фыркает, когда пустой, обессиленный и загнанный, исчезает под его мечом, почти моля о пощаде, а арранкар устало приваливается к стене. Лейтенант достает сигареты и продолжает веселиться.