– Не ори. «Комшариков» своих разбудишь.

– Да отпусти же! Больно.

И только когда отбиваться он начинает в полную силу, арранкар выпускает его из своих рук. Толкает в спину для ускорения и сам топает следом в спальню. Куросаки падает на простыни, Джаггерджак опять запинается. Рыжий вздыхает, укладываясь – Секста чертыхается, вздрагивая на холодной постели.

– И не вздумай реветь там, а то собственной кровью умоешься.

– Дышать-то хоть можно?

– Можно. Только негромко и через раз.

– Кошак драный.

– Кретин рыжий.

И это у них будет вместо «спокойной ночи». Зато Куросаки действительно пришел в себя. Бурчит вон что-то привычно-сердитое в подушку, и Гриммджо улыбается. Если Ишшин, а это именно его рейяцу почти «незаметно» фонила из гостиной, делал ставку на него в забеге «Куросаки – чувство вины», то зря старается. Он ему не нянька и не сторож. Но и не признать не может, что эта маленькая победа приятно греет самолюбие. Черт с ними, с комплексами Куросаки, если понадобится, то Гриммджо действительно не поскупится перегрызть ему горло. Даже если в ущерб себе.

Ренджи

***

После «отсидки» тайчо смотрит волком. Цедит приказы сквозь зубы, отводит взгляд и загружает работой так, что Ренджи, приползая домой, просто проваливается в забытье, даже не в сон. А утром все начинается по новой. Кучики держит его в «черном теле», как бы двусмысленно это ни звучало из уст Рангику, но Ренджи лишь отмахивается – не впервой. Надо просто перетерпеть. Через неделю ледяной взгляд перестанет жечь спину, градус презрения опустится до приемлемого уровня, а голос вернется к умеренно-строгому тембру. Скоро все пройдет. Да только ощущение надвигающейся лавины крепнет день ото дня и ни в какую не хочет исчезать. Странно и почти пугающе. Ренджи было попробовал понервничать, да быстро отказался от бессмысленной затеи. Уж сколько бы он уже ни служил под его началом, а все равно Бьякуя иногда такой фортель выкинет, что за голову хватаешься. И он перестает обращать внимание – перебесится. Стоит поменьше мелькать у него перед глазами да выполнять все приказы беспрекословно. Скоро туча минет, а разбираться в причинах и следствиях они будут потом. Кучики, хоть и дикий, но, как только приведет в порядок свое настроение, сам объяснит, что Ренджи сделал не так. Хотя, чего уж тут – и так понятно – нарушил приказ. Да только приказ этот странным был. Абараи не хотел тогда накалять обстановку и спорить, потому что капитану опять «вожжа под хвост попала». Успокоился бы и даже не заметил «самоволки», если бы не треклятое нападение. Только почему-то не успокоился и не забыл.

Ренджи вздыхает, игнорируя Забимару, скулящего о послеобеденном часике законного отдыха, и собирается на тренировочный полигон. У новобранцев – часы изучения гарнизонного устава, а он с удовольствием погоняет воображаемых пустых. Но мечтаниям сбыться не суждено – у ворот отряда его перехватывает холодная волна капитанской рейяцу, и он спешит обратно.

– Звали, Кучики-тайчо?

– У вас мало обязанностей, фукутайчо?

Вопрос риторический, и лучше бы Ренджи вякнуть что-нибудь нейтральное и вернуться в каптерку, но Забимару подзуживает ехидцей абараивское самолюбие и дергает за язык.

– Никак нет. Хотел немного потренироваться на закрытом полигоне.

Да, только Забимару виноват в том, что у Ренджи замашки смертника-камикадзе. Сам он ни за что не признается.

– Потренироваться? Что ж, отличная идея. Идемте.

Кучики выплывает из-за стола, а лейтенант прикусывает язык. Нет, они частенько тренировались вместе, да только Абараи такие тренировки чуть ли не на коленях у него вымаливал. А тут, надо же, сам предложил. Хотя… Если подумать, то это – неплохой способ спустить пар. Пусть уж он один раз вдоволь погоняет своего лейтенанта, чем будет неделями выкипать, как походный котелок над костром.

Полигонный плац застроен искусственными препятствиями. И если у Урахары в подвале – хаос и дикая идентичность пересеченной местности, то здесь – бардак продуманный, все устроено именно для тренировки. Хитрой, эффективной и с многообещающим развитием событий.

Ренджи выпускает шикай не задумываясь. Раскручивает удлиняющийся меч вдоль тела и метит прямо в сердце капитана. Тот жест оценивает и, с легкостью уворачиваясь, отвечает ножнами так, что Ренджи тут же заходится кашлем. Вот это скорость и сила… Давненько Бьякуя не был «в ударе». «Скорее – «в угаре»», – поправляет себя Ренджи и тут же уходит в защиту. Что ж, пусть побесится – им обоим это пойдет на пользу.

Бьякуя загоняет его до седьмого пота с таким остервенением, что под конец Ренджи подумывает уже использовать банкай, чтобы «угомонить» капитана. Сенбонзакура хлещет волнами, но он еще может дать отпор. Уж в чем в чем, а в выносливости он, с недавнего времени, ему не уступит. Не после многочасовых пробежек по Уэко. И не после спаррингов на грунте. Но когда внутренний часовой механизм уже выходит на четвертый круг, Ренджи останавливает тренировку. Кучики усиливает напор жалящих лезвий, но Абараи и не думает выбираться из кокона своего меча, кидая все силы на поддержание защиты.

– Может хватит на сегодня, тайчо? Мне еще с новичками тренировку проводить.

– Сбегаете, Абараи-фукутайчо?

– Нет. Предпочитаю рационально использовать свои силы.

Ренджи улыбается, делает неожиданный выпад и рассекает кромку капитанского хаори в районе голени.

– Вернемся?

Кучики теряется только на миг. Уже через секунду опять – собранный и хмурый. Он уже не просто теряет над собой контроль, раз лейтенант смеет ему выговаривать.

– Успокоились?

Абараи продолжает скалиться, и Бьякуе нестерпимо хочется ударить еще раз. Исподтишка, но точно промеж глаз непутевого лейтенанта. Или хотя бы уйти в шумпо на территорию отряда.

– Вашими молитвами, фукутайчо. Кровь.

Он презрительно хмыкает и указывает на разодранный рукав формы Ренджи.

– Пустяк.

Тот веселится так, как будто лишнюю порцию окономияки слопал на обед, но Бьякуе, как ни странно, легче. Легче, когда улыбка Ренджи обращена к нему.

Бьякуя

***

Легче, когда он такой – сосредоточен только на нем. И ни на что не отвлекается: ни на отряд, ни на друзей-офицеров, ни на риока, ни на арранкаров. И это уже ни в какие ворота не лезет – помешательство какое-то.

Тренировка проходит в алом тумане. И он еще никогда настолько не терял над собой контроль, сражаясь со своим лейтенантом. Только улыбка и задорное лукавство в словах выводят из штопора, которым вращается его разум. А вот теперь ему нужно несколько дней спокойствия и медитации, чтобы навести во внутреннем мире порядок, а мысли вернуть в привычное русло.

Лейтенант благодарит за тренировку, кланяется и исчезает возле казарм, а Бьякуя возвращается в свой кабинет. Плещет в лицо из кувшина, заглядывает в зеркало и застывает – стекляшка возвращает полыхающий огонь в глазах, раздувающиеся крылья носа и закаменевшие скулы. Он одержим – понимает он с кристальной четкостью. Одержим этим шинигами. То, что раньше казалось лишь раздражающим фактором, постепенно настолько врослось в кожу, что стало необходимым как кислород, если это определение можно применить к шинигами. Но иначе и не скажешь. Он не осознавал этого, но тело, душа и чувства следовали своему инстинкту без участия его разума. Он до последнего оставался в неведении, а когда ударило, ему только и оставалось, что судорожно цепляться за край раковины, а потом разбить чертово доказательство собственной слабости.

А доказательства были. И еще какие. Взять хотя бы последний инцидент: весьма красочно обличает все его некапитанское поведение. Больше похоже на озабоченную молодую мамашку, ревниво трясущуюся над своим чадом. Хорошо, не совсем молодую, но, по сравнению с ним, Ренджи – действительно ребенок. Яркий, открытый, в чем-то наивный, но где-то и больше него понимающий. Странно так думать про своего офицера. А вместе с тем он может быть и жестоким, и непреклонным, и сильным, и самоотверженным. Кладезь противоречий и сплошная открытая эмоция. Как риока. Столько лет они уже служат вместе, уже притерлись, привыкли друг к другу, и для Бьякуи уже любое его поведение должно перестать быть в новинку, но лейтенант опять его удивляет. Удивляет этой реакцией на самого себя. Почему же только сейчас? Почему ударило именно теперь? Наотмашь да с такой силой, что перевернуло весь внутренний мир. Конечно, опять из-за риоки. Возможно, в нем он нашел именно то, чего не видел в своем капитане? Друга? Родственную душу? Товарища? Но Бьякуя никогда и не стремился стать кем-то из них для него – у них все было проще, им хватало положенного уставом. Почему же сейчас так отчаянно хочется быть кем-то большим? И в нем видеть больше, чем просто офицера. Бьякуя не может найти ответ, но и отпустить эти мысли не может. Абараи Ренджи. Его чертово проклятие. И что теперь делать? Как быть дальше? Забыть? Да, забыть. Выкинуть из головы, перестать думать о нем, сосредоточиться на работе. Получится? А что, он – не хозяин собственным чувствам? Столько лет удавалось держать жесткий контроль, так неужто сейчас не выйдет? Один раз он уже поддался своей страсти, и закончилось это смертью Хисаны. Больше он такой ошибки не допустит. Больше он не позволит страдать ни близким людям, ни самому себе. Он так решил.