– Не по адресу, Урахара-сан.

– Чего там вякнул?

Джаггерджак не собирается обращать внимание на пустые обвинения, а Панамочник таки приносит еще один меч.

– Улькиорра, продолжим?

Гриммджо уязвленно замирает вместе с Исидой. Ах так, значит… Ну, держись, Куросаки.

Улькиорра бросает взгляд на Исиду, но меч поднимает и блокирует удар шинигами. А Джаггерджак решает не оставаться в долгу. Он разворачивается к квинси, и тот тут же возводит глаза к искусственному небу подвала. И Сексте более ясного ответа не надо.

Исида легок и быстр. Ловчее Куросаки, и предпочитает в кулачном бою защищаться и уворачиваться, а не нападать. Чем злит арранкара до невозможности. В течение пяти минут ему надоедает бегать за ним. Квинси пытается вымотать его, но и не пропускать удары не может. Слизывает кровь с разбитой губы и опять лишь блокирует, а у Гриммджо в ушах стоит гулкий стук дерева да веселое чертыхание Куросаки.

– Улькиорра, хватит отвлекаться.

Кватро действительно смотрит, косит взглядом на квинси как завороженный, и действительно зря отвлекается. Потому что рыжий на самом деле неплохо владеет мечом и может удивить арранкара. Что и случается, когда Куросаки начинает его прессовать. Джаггерджак почти любуется сильными, отточенными движениями и удивлением в чуть распахнутых глазах четверки. А потом сам удивляется, получая ощутимый удар в челюсть. Ну ничего себе, квинси атакует! Джаггерджак начинает ржать, чем выводит из себя и Исиду, и Шиффера, и шинигами, и бросается на противника.

– Закончили, квинси.

Он удовлетворенно рычит, отправляя того наземь в пыльное крошево.

– Еще нет.

Исида сплевывает кровь, утирается и гневно смотрит на шестерку. Ой, как страшно. Если не умеешь рассчитывать свои силы и не знаешь, когда остановиться, то не стоит и вступать в ближний бой.

– Закончили.

Улькиорра цедит сквозь зубы, и Куросаки еле удерживает довольную улыбку. Ну конечно. Закончили. Только ты еще не знаешь, что значит довести Исиду.

Гриммджо ловит кулак в последний момент, но все равно пропахивает спиной добрый пяток метров. Ничего себе! Кто это и куда дели квинси? Он обидчивый какой оказывается. Проигрывать не умеет вообще. Джаггерджак щерится, моментально оказывается на ногах, но перед ним уже спина Улькиорры – тот все равно сделает по-своему. Куросаки бросает меч Исиде, и тот ловит, все еще недовольно посматривая на всех троих. Хватит с тебя. Не тот ты боец, чтобы валяться в грязи и ломать пальцы о чужие зубы. Лучше, чем у Куросаки, у тебя все равно не получится, на вкус Гриммджо. И Секста послушно разворачивается к рыжему.

Еще примерно два часа они неустанно гоняют друг друга, пока не приходят Иноуэ и Урахара со своим надоедливым «ярэ-ярэ».

Что-то он упускает. Что-то происходит между этими двумя такое, что Панамочник вдвойне энергичнее начинает помахивать своим веером, а Куросаки отводит взгляд. Что-то прямо витает в воздухе, а Гриммджо все никак не может поймать за хвост. А потом доходит: понимание. Улькиорра принял квинси так же, как Куросаки принял их с Джаггерджаком. И что-то еще. Где-то там, в глубине пустых зеленых глаз. Что-то помимо. И вот это остается загадкой. Он еще недолго пытается выяснить, а потом машет рукой – можно подумать, это так важно. Гораздо важнее это то, как Куросаки реагирует на Кватро. Он относится к нему не просто как к равному, а как к кому-то, кто ближе. И вот это отчего-то злит. Куросаки, кажется, начинает забывать, кому он должен и перед кем обязан. Что ж, придется еще раз напомнить. На следующей «тренировке» в подвале.

Гриммджо

***

Ночью что-то происходит. Джаггерджак просыпается от смутного беспокойства, свербящего в затылке, а потом слышит тихий осторожный голос Карин, будящей Куросаки.

– Ичи-нии… Ичи-нии, там Юзу…

Рыжий подрывается на автопилоте. Пару секунд осоловело хлопает глазами, а потом выдыхает, медленно успокаиваясь. Уходит следом за сестрой, а Гриммджо вперяет взгляд в темный потолок. Проходит почти час, и он уже устает ждать, чтобы спросить, но рыжий не возвращается в комнату, а спускается на кухню. И Джаггерджак раздраженно встает. Ну не уснет он, пока не выяснит, что там опять с беспокойным шинигами происходит.

Он уже по привычке запинается о футон у дверей и чертыхается – как бы хорошо он ни видел в темноте, а парадокс в том, что матрац как будто специально цепляется за ноги. Это глупо и по-детски, но Ишшину надоело слушать, как они делят кровать, в первую же неделю и он предложил простой выход: кто проиграет, тот и спит на полу. И Куросаки всенепременно отдавливает ему ногу в свой редкий выигрыш, когда с утра ломится в школу.

Рыжий – в полутьме от кухонной подсветки. Плечи напряжены, взгляд пустой – за окно, а пальцы, сжимающие кружку с молоком, подрагивают так, как будто он после недельного запоя.

– У Юзу иногда бывают кошмары…

Он хрипит надсаженным голосом, как если бы орал часа полтора где-то в песках Уэко, а Гриммджо оставляет стратегический пост у косяка и валится на табуретку.

– А выглядит так, как будто это ты их видишь. Что-нибудь типа восставшего Айзена или голого Ямми.

Джаггерджак ерничает, но он уже говорил, что не умеет и не будет его успокаивать.

– Есть кошмары пострашнее Айзена.

Куросаки вымученно улыбается, оборачиваясь к нему – и вот такое выражение на его лице Гриммджо навряд ли когда-нибудь видел. И наверное, и не увидит больше никогда. Только если рыжий опять не разнюнится.

Гриммджо молчит. Если шинигами хочет, то пусть рассказывает сам, тянуть из него насильно он ничего не будет.

– Ей снилась мама…

Справедливый вопрос: «Мама что, страшнее всемогущего монстра?» он успевает удержать на языке. Потому что Куросаки еще не закончил.

– Она не может ее помнить, ведь слишком маленькая была. Только по фотографиям. Она не рассказывает, что именно видит, но наверное, как та умирает…

Голос Ичиго падает до мертвого шепота, а Гриммджо, похоже, сейчас расскажут самую страшную тайну семьи Куросаки.

– Ее убил пустой. Из-за меня. Я всего лишь хотел помочь девочке, что упала в реку… Мне было девять лет. Мама меня спасла.

Секста осторожно сглатывает. Куросаки сейчас похож на хрупкое стекло, которое может рассыпаться на кусочки от любого неловкого прикосновения. И чем это чревато, ему слишком хорошо известно.

– Знаю, знаю, ты не подряжался мне сопли вытирать. Да мне и не надо.

Куросаки горько усмехается. Тянет губы через силу, вздыхает и медленно направляется на выход. А Гриммджо ловит его за локоть, останавливает, но не знает, что сказать. А нужно. Хоть что-то. Срочно.

– Я отнял у них маму. А у отца – любимую…

Теперь он точно готов сорваться. И Гриммджо почти в панике от бессилия. Иногда он забывает, что чертов рыжий на самом деле – всего лишь ребенок. У него нет за плечами сотен лет битв, пожирания себе подобных и медленной эволюции. Нет сотен лет жизни в Сообществе, как у его дружков из Готея. Все они: и квинси, и деваха, и силач – просто дети, втянутые в большую игру своими способностями и чужими амбициями. Но даже за этот краткий промежуток своей жизни каждый успел испытать личную трагедию, которая оставила глубокие шрамы на их душах. И никаким «вытиранием соплей», пожалуй, не победить такое сильное чувство вины. Нужно хотя бы попытаться отвлечь. Хотя бы сейчас.

Джаггерджак не отпускает его руку, резко поднимается, а потом перехватывает за шею локтем.

– Я и не собирался, Куросаки. Но если и дальше будешь сковытать, я откушу тебе голову. В прямом смысле.

Он фыркает и начинает кулаком левой руки натирать рыжую макушку. Он – не Абараи, он его просто отвлечет, перекинет мозги в привычную ненависть и избавится от угрозы, зависшей над их головами.

– Ай! Джаггерджак, прекрати! Да понял я, понял!

Куросаки дергается, вырывается из хватки, но Гриммджо держит крепко и продолжает превращать и без того лохматые вихры в безобразный колтун.