– На «губу». На трое суток.

И Ренджи даже не спорит. Отрешенно думает о том, что с легкостью избавился бы от охраны, если бы хотел сбежать – лейтенанта они бы не удержали. Но думает он так не всерьез – усугублять положение не имеет никакого смысла. Гораздо больше его интересует реакция капитана. К чему был этот дурацкий запрет? Он ведь совершенно не обоснован. И он прекрасно знал, что Абараи его нарушит. А потом его приводят в камеру, и думать больше не хочется – жесткие нары кажутся райским ложем для уставшего тела. А поразмышлять об очередном «сдвиге» своего капитана у него еще будет время.

Высыпается он на неделю вперед. Забимару блаженно жмурится где-то на краю сознания и переворачивается вместе с ним на другой бок. Еще бы кормили прилично, а то баланда надоедает уже на следующий же раз. Да только в детстве у них иногда и этого не было, так что он давно уже не гнушается качеством пищи. Чаще – количеством. Он скидывает форму, оставаясь в хакама, и начинает отжиматься. Локоть прошел на утро, так что он может занять себя физической нагрузкой, а мозг – размышлениями о парадоксальности капитанских поступков.

Их отношения всегда были достаточно сложными. И это знал почти каждый. Да только его это мало заботило. По первости – да, еще как. А потом на смену максималистским комплексам пришло слепое восхищение, потом – уважение, а потом и вовсе – понимание. Принятие, сопереживание, поддержка. И только отношение Бьякуи не менялось. И это ошарашивает, а потом наводит на тяжелые подозрения в тихой, скрываемой ненависти. И слишком уж многим позже он осознает, что тайчо-то на самом деле никогда и не думал ненавидеть или презирать. Старался, воспитывал, тянул до должного уровня, пока он бесился, как глупый мальчишка. И не прогнал ведь сразу, хотя кандидат был тот еще. Но Ренджи понял наконец. Осталось только раскусить последнюю выходку.

После освобождения, у ворот казармы его встречают Хисаги и Мадараме.

– Привет, рецидивист. Мацумото там «поляну» накрыла, только тебя ждем.

Мадараме радостно ухмыляется во весь рот и хлопает его по плечу.

– Я не рецидивист, я – уже «бывалый».

Ренджи скалится в ответ, но не может не радоваться старым друзьям. В отряде его Кучики сейчас навряд ли ждет, так что неплохо бы пропустить по стаканчику для снятия стресса.

Столовая 10-го отряда разделена ширмой. Мацумото в компании Нанао усердно спаивает Юмичику, и Иккаку тут же бросается к ним, а Хисаги спрашивает вполголоса, отвлекая Ренджи от созерцания пьяного веселья.

– С чего это Кучики-тайчо наказал тебя?

– Да чтоб я знал, Шухей.

Абараи устало потирает затылок, и ему действительно нечего ответить на этот вопрос.

– Ни с чего вдруг запретил ходить на грунт. А когда я, естественно, приказ нарушил – посадил под арест.

– Ревнует он тебя, что ли?

– Очень смешно, Исане.

Оказавшаяся поблизости девушка пьяно хихикает, а он лишь фыркает на дурацкое, неправдоподобное предположение.

– Чем черт не шутит…

Хисаги задумчиво осматривает его с ног до головы и уводит девушку отдыхать на скамейки, поближе к окну.

– И ты туда же?

Он такое заявление только как шутку может воспринимать. Абсолютно не смешную и ни разу не возможную. Глупость какая. И он отмахивается от нее совершенно равнодушно, предпочитая саке и пьяный дебош идиотским подколкам. В конце концов, Мацумото и Мадараме куда больше них понимают в веселье и приколах.

Улькиорра

***

В ночной тишине слышится приглушенный звук мотора. Отсветы фар ползут по потолку, и он сосредотачивается на них, отвлекаясь от холодного, липкого пота, испариной выступившего на лбу. Он тяжело садится на постели и медленно выдыхает застрявший комом воздух. Озноб пробирается по позвоночнику, и он морщится от неприятного ощущения. Хочется уйти от него. Хотя бы на кухню.

Теплый свет приглушает судорожный страх. Улькиорра застывает над столом и долго не может пошевелиться. Точнее, не хочет. А потом оцепенение рушится от сонного голоса Исиды.

– Ты чего?

Говорить не хочется. Язык прилип к нёбу; и сейчас он, наверное, выдал бы только сухой хрип вместо ответа. И тогда испугался бы квинси. Поэтому, он качает головой и собирается вернуться в постель, но тот его останавливает.

– Сядь.

И он послушно садится обратно – сил спорить тоже нет. Исида кипятит чайник. Разводит заварку молоком и ставит перед ним кружку.

– Кошмар.

Он констатирует со знающим видом, а Улькиорру наконец перестает мучить забытый термин. Квинси садится напротив, греет пальцы о свою чашку и всем своим видом показывает, что готов выслушать, если надо. Но Улькиорре говорить не хочется. Просто посидеть, растворить комок в горле горячим чаем и послушать тихое, размеренное биение рейяцу соседа. Этого вполне достаточно. А еще он знает, что квинси не уйдет, пока арранкар сам не поднимется на ноги. Он скорее боится возможного срыва из-за нестабильного состояния, чем сопереживает ему. И от этого почти обидно. Почти, но не совсем. И все же он решает озвучить одну из терзающих мыслей.

– Он действительно его убил.

– Без вариантов.

Исида делает неторопливый глоток и кивает. Он настолько в этом убежден, что Улькиорре становится легче. Совсем чуть-чуть, и в то же время весьма ощутимо. Он не видел снов настолько давно, что даже забыл само определение сна. А когда в сознание вторглись леденящие картинки страшного монстра, он еле вырвался из плена кошмара. Это – лишь затянувшаяся реакция на произошедшее. Всего лишь ответ на пережитые события. Пусть даже и такой запоздалый. И внезапный уход Абараи с Кучики-младшей здесь вовсе ни при чем. Совершенно. Абсолютно. Точно.

Исида видит это нежелание говорить и послушно ничего не спрашивает. Хотя у него с логикой все в порядке, и он наверняка уже связал два происшествия. И тогда тем более нет смысла что-либо объяснять. Просто, надо же было этому умению вернуться именно так и именно сейчас.

За окном начинает тихонько шуршать дождь, а Улькиорра наконец согревается. Больше он не уснет, но можно просто расслабиться, вытянувшись на постели, и постараться больше не думать ни о чем. Да и квинси еще в школу надо…

До утра он слушает мерное тиканье старенького будильника, а потом поднимается Исида. Плещется в ванной, возится с завтраком, а перед выходом из дома негромко стучит в дверь его комнаты. Три четких удара, которые попадают в темп сердца чертова гигая.

– Звонил Куросаки – с Абараи все в порядке.

Квинси уходит, и он почти сразу же проваливается в неглубокую дремоту. На этот раз без сновидений.

Улькиорра

***

Туман плавает на поверхности сознания весь день. Не дает окончательно прийти в себя, обволакивая мысли сонным мороком. Он встряхивается всем телом, но даже после холодного душа оцепенение не исчезает. И в голову приходит только один вариант, как можно снять напряжение.

Куросаки он перехватывает почти у самого дома. Тот удивленно вскидывает брови, но Улькиорра знает, что ему не нужно придумывать отговорки – тот действительно сможет понять, что бы он ему ни сказал. Понял же один раз, значит и сейчас есть все шансы.

– Улькиорра, ты чего?

Удивление Куросаки неподдельно и бесхитростно. Тревога мелькает в распахнутых глазах, и он привычно моментально подбирается.

– Что-то с Исидой?

– Нет. Нет.

А ведь он всегда зовет его по имени. Не отдавая дань дурацким традициям – и Улькиорре почему-то нравится. Это квинси по большей части общается безлично, как будто они ведут долгий, непрекращающийся неделями разговор. Необычное ощущение на фоне вольготности рыжего.

– Я хочу размяться.

Рот Куросаки приоткрывается, и вот тут он действительно понимает. Слишком много и одновременно ничего. Урахара предупреждал его, что у арранкаров могут быть проблемы с адаптацией. Даже если они здесь временно, это не отменяет того факта, что им придется контактировать с этим миром. Подстраиваться под него и ситуацию. Пока Джаггерджак был без гигая, речи об этом не шло, а Улькиорра молчал. Но, похоже, всему есть предел.