Из бортового журнала стало ясно, что в секторе, где двигался шаттл, установился штиль – биологи легко собирали данные. Но через какое-то время над поверхностью появилась красная дымка, которая быстро уплотнилась и дезориентировала группу. Все приборы начали сходить с ума, и Бертону пришлось взять ручное управление как наиболее опытному пилоту. Фехнер и Каруччи занялись изучением феномена и вскоре выяснили, что туман представляет из себя коллоидную взвесь. Мелкую и липкую – она быстро покрыла тонким слоем экраны, иллюминаторы и линзы внешних камер – биологам пришлось выбраться наружу, чтобы ее отчистить. Взвесь забивалась во все щели и вредила работе еще и двигателей, поэтому Бертону пришлось маневрировать, набрать обороты и, наконец сориентировавшись по просветам в тумане, подняться на более высокую отметку. Там они заметили пространства, свободные от тумана. Воронкообразные отверстия разного диаметра, сквозь которые проглядывал океан. Спустившись в одно из таких отверстий, биологи оказались как бы внутри медленно вращающегося смерча – по краям двигались потоки воздуха, а в центре было спокойно. Добравшись к середине воронки в несколько сот метров, ученые обнаружили область, полностью свободную от волн. На их глазах поверхность океана становилась полупрозрачной – замутнения исчезали, и через некоторое время толща очистилась настолько, что стал виден желтый ил на глубине нескольких метров. Этот ил походил на ленты водорослей, тянущихся по дну и шевелящихся от течения, но некоторые из лент поднимались вверх и всплывали на поверхность. Там они блестели как стекло, начинали бурлить, пениться, и быстро застывали, становясь похожими на раствор глюкозы, обработанный термически.
«Как сахарный сироп», – прокомментировал завороженный голос Бертона на записи, и Спок вздрогнул – он и не заметил, что был так же поглощен во время просмотра, как и биологи в тот момент. Больше всего это походило на зарождение очередной формации океана. Возможно, еще не классифицированной, потому что дальше все стало еще более необычным. Ил начал собираться на поверхности в большие комки, образовывал бугристые шарообразные скопления, а потом и более разнообразные формы. Из-за движения воздуха шаттл незаметно отнесло к стене тумана, и когда Бертон скорректировал курс и вернулся к центральной точке, перед учеными и объективами камер уже оказалось полноценное строение из желтого гипса – вещество не только разрослось почти на десяток метров во все стороны, но и успело затвердеть. Больше того – бесформенные, казалось, скопления обрели определенные очертания и стали узнаваемы. Споку они напомнили земной сад – он смог определить эти формы как карликовые деревья, небольшие кустарники и клумбы, между которыми были проложены дорожки. Очень четко была видна живая изгородь на тонких жердях в одной части этого «сада». В другой – оказался десяток небольших кубов с геометрически выверенными гранями – с маленьким отверстием на одной и немного покатой «крышей». За изгородью у кустов лежали орудия, напоминающие садовые инструменты: что-то вроде граблей и лопат. Бертон и Фехнер сравнили эту форму с моделью сада, выполненную в натуральную величину. Каруччи молчал, но только до того момента, как Фехнер предположил, что кубы – это старинные сооружения для определенного вида насекомых, занимающихся сбором пыльцы растений. «Пасека», – определил Спок, а Каруччи вдруг дрожащим голосом попросил своих напарников набрать высоту и улететь из этого места. Биологи пришли в недоумение и начали возражать, но вскоре им пришлось это сделать – желтый «гипс» вдруг стал трескаться и ломаться, из образовавшихся черных расщелин волнами повалили новые порции ила, часть которых застывала, а другая – растекалась, уничтожая предыдущие формы. Очень быстро вся эта предполагаемая «модель сада» забурлила и покрылась пеной. Одновременно с этим стены тумана начали сближаться, движение воздуха усилилось, и Бертон был вынужден набрать высоту. Он обратил внимание на Каруччи – тот нервно сжимал кулаки, хмурился, как будто обдумывал или вспоминал что-то, но на вопросы о своем состоянии ничего не ответил.
Недолго покружив над пеленой тумана, биологи заметили еще одну воронку – в ней тоже была формация из ила. На этот раз Бертон не спускался слишком низко, но и с высоты десятка метров в океане была четко различима новая «модель». Она представляла из себя часть стены какого-то здания, неглубоко погруженного в волны. В ней были ряды регулярно расположенных прямоугольных отверстий, похожих на окна. В которых, наверняка из-за помех на видеозаписи, казалось, как будто кто-то двигался… Почти сразу стена стала подниматься над поверхностью океана. По ней водопадом стекал ил и какие-то слизистые образования с прожилками. Через несколько мгновений стена треснула на две части и моментально завалилась на бок, уйдя под воду. Шаттл резко рвануло вверх, двигатели натужно заработали, и в кабине началась ощутимая вибрация, а Бертон, отцепив ремни безопасности, оказался на полу, заходясь в рвотных спазмах.
Фехнер пытался ему помочь: быстро сканировал, чем-то колол из гипошприца, но пилот только отирал обильно выступающий пот на лице и шокировано повторял фразу «этого не может быть». «Может», – вдруг ответил ему Каруччи, взявший на себя управление. «Как видишь. Но мы должны проверить еще раз…» На этом между ними возник бессодержательный спор, смысл которого Спок не понял так же, как и Фехнер.
Но когда они оказались в третьей воронке, покоя лишился и последний оставшийся вменяемым биолог.
Она была в несколько раз больше первой и второй, и издалека на поверхности океана был различим одиночный плавающий предмет. По цвету он был почти белым, а по форме напоминал человека. Каруччи сделал опасный поворот, боясь упустить из виду находку и резко снизился – шасси шаттла ударилось обо что-то мягкое – наверняка о гряду волн. И теперь биологи наблюдали модель, которая не то плавала, не то стояла по пояс в воде. Это определенно был человек. Без скафандра, но несмотря на это, он двигался. И был очень большим – около 10-13 метров в высоту – с шаттла, что находился почти на поверхности океана, размеры угадывались достаточно точно. Это был человеческий ребенок.
Его строение и пропорции были определенно детскими, соответствуя возрасту 2-3 лет. У него были черные волосы и голубые глаза. На нем отсутствовала любая одежда, а кожные покровы блестели, как будто ребенок был мокрым или скользким. А еще он постоянно, беспрерывно двигался. Теперь это напоминало уже не модель, а очень точную восковую куклу – ее руки и ноги двигались, а глаза и рот открывались и закрывались. Вот только характер этих движений не подразумевал кукловода – Спок видел, что они не естественны для того вида, что тот представлял, но быстро определил, что они методичны. Все движения мускулатуры проделывались по очереди, группами и сериями. Как будто ребенок, или кто-то отличительно иной, находящийся внутри, хотел выяснить, что он может делать этим телом – руками, торсом, ртом. Все это происходило одновременно, и хуже всего смотрелось лицо, которое попеременно выглядело то веселым, то грозным, то испуганным, то торжествующим. Его глаза, губы, щеки, нос были совершенно типичны для гуманоида, но мимика совершенно не соответствовала. Все эти движения происходили с необычной быстротой, но биологи и не наблюдали долго – всего через несколько десятков секунд, наполненных шокированными возгласами Каруччи и Бертона, Фехнер вдруг неистово закричал, схватился за голову и упал на колени. Каруччи тут же набрал высоту, Бертон подполз к Фехнеру, обнял и попытался успокоить коллегу, но тот лишь трясся, а потом начал отчаянно рыдать, сквозь всхлипы выдавливая из себя только одно членораздельное «нет».
После этого шаттл оказался в доках «Энтерпрайза» в считанные минуты. Его экипаж – у доктора Маккоя, а у Спока – записи и новый феномен Соляриса.
***
Штатный психолог предлагает ему поделиться своими переживаниями с близкими людьми – родными и друзьями. Как будто ему и так не хватало «исповедей» на назначенных сеансах. Павел уже рассказал об этом бабушке и ничего толкового в ответ не услышал. Друзья же… Многие из его знакомых в Академии с подобным наверняка не сталкивались, так что понять не смогут. Он неплохо сдружился с Сулу – тот тоже впервые оказался на флагмане, но ему и не нужно рассказывать – он в этом участвовал. Единственное, что остается Павлу – справиться самому. А еще – набраться смелости и подойти к коммандеру Споку. Но стоит только это себе представить, и Павла тут же начинает тошнить. Он знает, что будет не говорить, а блеять жалобным голоском, и это не просто выставит его некомпетентным офицером, но и оскорбит вулканца. Все равно правильных слов он подобрать не сможет – просто невозможно представить, насколько ему тяжело от смерти одного единственного человека. Чьей-то любимой жены и матери. Ему страшно представить, что бы он почувствовал на месте Спока. Когда кто-то молодой, неопытный, и плевать, что гениальный, ввязывается в то, что ему не по зубам. Павел считал себя готовым к службе, но такое явно не по плечу кадету, вчера вставшему из-за парты.
