Утром третьего дня жар у Файлэнга спал, и он открыл глаза. Огляделся мутным взглядом, долго рассматривал спящую рядом с ним девочку, не узнавая и силясь вспомнить, что с ним приключилось. Вспомнил, ощупал полотенца на груди, попытался подняться, застонал и повалился обратно на солому. Йена вздрогнула и проснулась. Она приподнялась на тулупе, на котором лежала и внимательно посмотрела на него. От резкого движения полотенце на груди Файлэнга снова набухло кровью.
— Тебе нельзя двигаться, — мягко сказала Йена.
Файлэнг скосил на неё глаза, нехорошо прищурился.
— Я в плену? — угрюмо спросил он.
— Тогда и я тоже, — Йена слабо улыбнулась. — Нам пришлось тебя спрятать здесь, чтобы подлечить.
— А не надо было калечить, — огрызнулся Файлэнг. — И лечить бы не пришлось.
— Не злись, Йома думал, что ты враг…
— Я и есть враг!
— Но ты сказал…
— Что ты мне не враг. Но что я тебе — не говорил!
Файлэнг скривился от боли и скрипнул зубами. Йена растерянно смотрела на него. Чувство стыда противным червячком снова зашевелилось в ней.
— Я принесу тебе поесть, — тихо, почти шёпотом произнесла она и встала. Ухватилась руками за лестницу, поставила ногу на нижнюю перекладину, обернулась. — Только не убегай никуда, ладно? Пожалуйста…
Файлэнг хмыкнул и отвернулся.
Йена принесла завёрнутую в бумагу печёную рыбу с луком и растёртые с тюленьим жиром ягоды черники и клюквы. Файлэнг с жадностью проглотил рыбу, понюхал жир, сморщился.
— Что это? — он брезгливо отодвинул от себя плошку.
— Это очень вкусно и полезно, — Йена пододвинула плошку обратно. — Так ты быстрее поправишься. Кушай.
— Воняет несъедобно!
— А что ты привык есть?
— Мясо, — Файлэнг задумался. — Твари приносят нам оленей, белок, зайцев, иногда птицу и рыбу.
— Твари?
— Вы их называете осквернёнными. Они служат нам, кормят нас, защищают. Мы их тоже кормим в ответ. Только питаются они… по-другому.
— Как?
— Ты не захочешь этого знать.
— Но я хочу.
— Не сомневаюсь, но потом пожалеешь. И вообще, чего ты ко мне пристала с глупыми расспросами?!
Йена надулась и замолчала. Файлэнг поковырял пальцем жир, слизнул его с ногтя, почмокал, пробуя на вкус. Вскинул брови и подцепил пальцем размятую ягодку, сунул в рот. Глянул на обиженную девочку.
— А ничего, даже вкусно, — сказал он уже мягче. — Ты сама-то ела?
Йена кивнула.
— Когда успела? — пробурчал Файлэнг, рукой выскребая кушанье из плошки, проигнорировав лежащую рядом деревянную ложечку. — Ладно, давай мучай меня своими вопросами. А то спать не будешь, а я потом виноватый.
Йена упрямо поджала губы. Файлэнг поглядел на неё, усмехнулся.
— Какие мы гордые. Дело твоё, потом не допросишься. Точно ничего знать не хочешь? А то я бы вздремнул.
Файлэнг прикрыл веки. Йена помолчала немного и, не вытерпев, спросила:
— Как ты стал извергом?
— О, какой неожиданный вопрос! — Файлэнг открыл глаза и ухмыльнулся. — Не стал бы — не сидел бы тут. Нигде бы не сидел. Дальше.
— Но ведь…
— Не повезло мне, ясно? Поводыря не было. Другие изверги нашли меня и забрали в лес. Всё.
— А как вы там живёте? В лесу?
— Неплохо. Делаем, что хотим, планируем нападения на деревню, нападаем на деревню и опять делаем, что хотим.
— А зачем вам нападать на деревню? И вас там много?
— Тебя послали ко мне с допросом или ты сама такая любопытная?
— Сама, наверное…
— Тварям надо есть. А пока они насыщаются и отвлекают вас, мы добываем всякое. Одежду, например.
— В деревне?
— А где ж ещё? У нас мам и пап нету, чтобы приносить всё на блюдечке.
Йена задумалась. Она смотрела на изверга с жалостью и сочувствием. Файлэнгу этот взгляд не понравился, и он раздражённо хмыкнул.
— Ты меня утомила, — сказал он. — Я устал отвечать на твои вопросы. Сыграй мне лучше.
— Что? — Йена хлопнула ресницами и широко раскрыла глаза.
— Ты же подобрала флейту? Сыграй мне.
— А… я…
— Ты поэтому потеряла своего ведэ? Потому что не умеешь играть?
Йена покраснела, подняла с пола тулупчик и вытащила флейту из внутреннего кармана. Робко поднесла к губам, положила пальцы на дырочки. И заиграла. Файлэнг чуть склонил голову набок, слушая. Взгляд его подобрел, в уголках губ появилась тень улыбки. Когда Йена окончила играть, он тряхнул головой и посерьезнел.
— Странно, — произнёс Файлэнг. — Я слышу твою музыку, как если бы я был твоим ведэ. Но у тебя уже есть ведэ, а мне не полагается поводырь… Странно…
Йомаль пришёл к Файлэнгу только через несколько дней, когда Йены не было. Принёс целый ворох одежды.
— Шили на вырост, тебе подойдёт, — буркнул он и кинул охапку на солому, даже не взглянув на изверга.
Собрался уходить, когда Файлэнг бросил ему в спину:
— Ведэ долго не живут, зря старались. Особенно глухие.
Йомаль нахмурился и обернулся:
— Что ты сказал?
— Точно глухой, — Файлэнг насмешливо фыркнул и, повысив голос, повторил. — Ведэ долго не живут, говорю!
Йомаль сделал шаг к нему и остановился, глянув на бурую от засохшей крови повязку на груди у изверга. Файлэнг проследил его взгляд.
— Ещё и мазила, — улыбаясь и щурясь, произнёс он. — Сердце, оно во-о-от тут, — он ткнул пальцем в своё родимое пятно.
Ноздри Йомаля заходили ходуном, в глазах загорелся красный огонёк злобы. Он с силой сжал руку в кулак, больно впившись ногтями в ладонь, чтобы сдержаться и не броситься на обидчика. Файлэнг с усмешкой наблюдал за ним.
— Ну, давай, выплесни свою ярость! Ты же так хочешь врезать мне. Или даже убить? — он растягивал слова, говорил медленно и вкрадчиво. — Ах, да! Ты же не можешь. Ведь ты ведэ, ручная собачонка, а не свободный волк. Может мне посвистеть, чтобы ты полаял?
Йомаль зарычал и прыгнул. Файлэнг ударил его ногами в живот, откинув к противоположной стене. Он дотронулся до своей маски. Волчья морда клацнула зубами и рассыпалась чёрными искрами, которые вмиг окутали его облаком непроглядного мрака и быстро рассеялись. Вместо юноши на соломе лежал самый настоящий волк. Чёрный с ног до головы. Он вскочил, грудью налетел на поднимающегося мальчика, сбил его с ног и прижал лапами к полу.
— Ничего не можешь без своей девчонки, щенок? — кривясь и морщась от боли, прошипел волк в лицо Йомалю. — Да ты и с ней-то не особо преуспел тогда ночью.
Глаза Йомаля стали бешеными. Вены на его лбу вздулись и запульсировали. Собаки наверху в сарае залились отчаянным лаем, переходящим в истошный визг. Йомаль задёргался под волком, но Файлэнг держал крепко.
— Ведэ все ненавидят. Только дай повод, и люди, которых ты защищаешь, разорвут тебя в клочья и потом даже не вспомнят, — зло продолжал Файлэнг. — Ты — волк, которому нацепили ошейник и заставили пасти овец! Ничтожество, позорище!
Огненное сияние окутало Йомаля, родимое пятно на его груди осветилось изнутри красным и стало заметно даже через рубашку. Он дико закричал, выгнулся. Волк отскочил, не в силах удержать его. Лапы у него подкосились, и Файлэнг, обратившись снова юношей и откинув появившуюся в руке маску, со стоном повалился на пол. Йомаля скрутило, на его руках и ногах полезла серая шерсть, лицо вытянулось, уши заострились. Он перекатился на бок, скорчился, замер. И вдруг выпрямился. Тьма хлынула от него в разные стороны, вдавив лежащего Файлэнга в пол. Файлэнг закрыл голову руками.
Йомаль стоял над ним огромным серым волком в мареве блестящего тягучего мрака, тяжело дышал и капал ему слюной на скрещенные на затылке пальцы.
— Тьма великая, вездесущая, — зашептал Файлэнг в пол. — Матерь свободы, покровительница ночи и защитница тварей, обитающих в ней. Прими своё дитя и даруй ему силу поглотить Солнце! Да исполнится пророчество! Да померкнет свет!
Мрак вокруг волка зашевелился, потянулся к извергу чёрными щупальцами, коснулся головы и рук, пополз по спине и жадно присосался к открывшейся под повязкой ране. Щупальца подняли Файлэнга над полом, раскинув ему руки, будто распяв в воздухе. Родимое пятно на его груди вспыхнуло огнём и, обгорев, осыпалось золой, оставив на бледной коже толстый уродливый рубец. От изверга к волку потянулись тонкие струйки Тьмы. Волк впитывал их, как губка впитывает воду. Насытившись, мрак отступил, и Файлэнг, опустошённый и лишившийся покровительства скверны, без чувств упал на пол. Волк равнодушно посмотрел на него, развернулся одним движением и выпрыгнул из землянки. Прибежавшую на лай и в ужасе закричавшую Йену он даже не заметил и скрылся в ночи.
