Волк даже немного удивился:

— А про меня уже легенды слагают? Не слыхал. Что ж, лестно. И что рассказывают?

— Ты, правда, не знаешь?

Волк отрицательно покачал головой.

— Как-то не довелось послушать сказочку на ночь, — сказал он. — Просветишь вкратце?

— Если совсем кратко, то говорят, что от тебя олень в зазеркалье сбежал, ты его оттуда выкурить хотел, но первый Хранитель тебе навалял, и ты, поджав хвост, смылся.

— А-а-а, — протянул волк разочарованно. — Так то не легенда. Пустые сплетни.

— То есть, ты не гнался за олень-бабой?

— Олень-бабой? — волк поднял бровь и ухмыльнулся. — Так вы её называете?

— Это я так её называю. Кого её, кстати? И так ты гнался или нет?

— Я… преследовал, но не её. А тех, кто её похитил. Та, кого ты называешь олень-бабой, — богиня, Созидающая миры. Теперь богиня. А раньше была простой девушкой, поводырём одного талантливого ведэ, которого я… кхм… не важно. И когда-то эту девушку звали Йена, Йена Лань.

«… И меня потеряли… А те, кто нашёл, заперли меня здесь… Я Йена, Йена Лань», — промелькнуло в голове у Михея. Он моргнул, и зыбкое воспоминание о прозвучавшем когда-то разговоре, растаяло. Волк внимательно посмотрел на него.

— Услышал что-то знакомое? — проницательно спросил он.

— Возможно, — не стал скрывать Михей. — А что за веде… вэдэ?

— Ведэ, — поправил волк. — Долгая история. Если пожелаешь, я расскажу, но в другой раз. Мои уши говорят мне, что твой дракон уже совсем близко. Забьёмся на завтра? В это же время и в этом же месте?

— Договорились.

Волк выскочил из оврага и бесшумно шмыгнул в кусты как раз в тот момент, когда из-за набежавших облаков с неба спустился Хранитель. Он опустился на землю, подозрительно оглядел овраг, глянул на Михея.

— Мне показалось, что ты с кем-то разговаривал? — спросил Саартан.

— Не показалось, — Михей хитро улыбнулся. — Внутри меня идёт вечная борьба лиса и человека, приходится иногда выплёскивать их диалоги в монолог, изрекаемый в полном беспорядке вот этим ртом. Ничего не могу с собой поделать!

Хранитель поджал губы.

— Тут странный запах…

— А ты поползай в этой грязи и в мокрой крапиве, сам, знаешь, не ландышами пахнуть начнёшь! Но, если честно, я пробовал превращаться обратно в лиса. Вроде у меня начало получаться.

Михей действительно значительно продвинулся с превращениями и почти не соврал Хранителю. Саартан с сомнением оглядел его.

— Ладно, — сказал он. — Ты тут закончил?

— Ага, — Михей незаметно вздохнул. Пронесло? Не учуял волка? — Поможешь дотащить эту охапку до дома? Малясь просушить надо и обмять. Я потом верёвки наплету, сплету их в сеть, а завтра убегу ловить тебе ворону.

— Ворона. Нужен именно ворон.

— Ладушки, ворона — так ворона.

На следующий день Михей сплёл верёвку, связал её в сеть и отпросился у Саартана ловить птицу.

— Овраг же — вон он! Недалеко совсем, — канючил он. — Зачем тебе со мной летать? Я пока крапиву резал, ни одной живой души не заметил. Разве что жуков. Можно я один? Ты же не нянька!

— Нянька, — отрезал Саартан, но согласился отпустить мальчишку одного — дел по дому за зиму накопилось невпроворот. И Михей радостно унёсся на охоту (свидеться с волком).

Волк ждал его у оврага. Только это уже был не зверь, а человек. Подросток. Юноша сидел на земле, откинувшись спиной на камень, полуприкрыв веки и меланхолично жуя длинный стебелёк. Он выглядел сонным и расслабленным, даже на подбежавшего и запыхавшегося от волнения Михея среагировал не сразу: медленно вынул стебелёк изо рта, покрутил его на бледных пальцах, разглядывая, выбросил и только тогда поднял взгляд.

— Ты всё-таки пришёл, — сказал Файлэнг, насмешливо щуря серые глаза на чуть ли не подпрыгивающего от нетерпения Михея.

— Конечно, пришёл! — возмутился Михей. Он беспардонно глазел на преобразившегося волка. — Я же обещал!

— Исполнительный какой, — усмехнулся Файлэнг, откинул со лба чёрную чёлку, кивнул. — Присаживайся.

Михей без раздумий плюхнулся рядом, подтянул ноги и положил голову на колени так, чтобы лучше видеть собеседника.

— Рассказывай, — попросил он. — У меня не так уж много времени, а нужно ещё поймать ворону. То есть ворона! Если вернусь с пустыми руками, Саа точно чего-нибудь заподозрит.

— Твой дракон?

— Не то, чтобы он мой… но да.

Файлэнг хмыкнул.

— Давай так, — предложил он, слегка разворачиваясь. — Я расскажу и даже покажу тебе свою историю, а ты потом ответишь на некоторые мои вопросы. Идёт?

— А если я не захочу отвечать? Или не смогу?

— Не отвечай.

— Хорошо.

— Тогда, — Файлэнг протянул руку к лицу Михея, — тебе придётся мне довериться. И ты увидишь всё сам. Согласен?

Михей улыбнулся и закрыл глаза. Он почувствовал, как удивительно горячие для такого бледного юноши пальцы коснулись его щеки, как с их подушечек прямо под кожу побежал импульс, щекоча и покалывая мышцы, как…

На самом крайнем севере Тэрунги, где лютуют морозы и воют ветра, где моря скованы льдом, а земля мёрзлая даже летом, на одиноком острове в льдистых горах растёт диковинный цветок — Маэли Тэлу, из которого рождается Солнце. Каждое утро бутон Маэли Тэлу раскрывается на вершине горы Аторга Варт, и Солнце величаво выплывает из его лона, чтобы обогреть весь мир и вечером вернуться обратно.

У подножья Аторга Варт расположилось небольшое поселение людей, которые называли себя тэлу-актан, что значило у других народов примерно следующее: «защитники священного цветка, из которого выходит Солнце». Сами тэлу-актан считали себя скорее созерцателями, так как каждый день они наблюдали великое таинство рождения светила и никаких действий по этому поводу не предпринимали. Тэлу-актан ловили рыбу, охотились на оленей и моржей, обучали собак возить сани, выделывали шкуры, натягивали тетивы на луки, стучали в бубны и мастерили обереги из волчьих клыков. В общем, жили себе и жили.

Пока однажды по весне не вспучилось море, ощетинившись острыми зубьями ломаного льда, не вскипело и не выбросило на берег скверну. Скверна долго пузырилась, шипела, булькала и тянула в разные стороны лапы-щупальца, подёргивала ими, словно принюхиваясь, и вдруг обратилась чёрным туманом и расползлась по округе. Те, кто вдыхал этот туман, будь то звери или люди, становились безумными, злыми и алчными до крови. Они ненавидели солнечный свет, а солнечный свет испарял их и немилосердно жёг. Осквернённые рвались к Маэли Тэлу, дабы уничтожить цветок и тем самым навсегда погасить ненавистное им Солнце.

Ужас и смятение охватили тогда тэлу-актан, но нашлись среди них храбрые охотники, сумевшие подняться на защиту поселения и горы Аторга Варт. Многие из этих охотников отдали свои жизни, чтобы отогнать Тьму обратно к морю. С тех пор прошло немало лет, Тьма укоренилась в прибрежных скалах и совершала редкие набеги на поселение, а по лесам и горам скитались её разрозненные осквернённые, не причиняющие особого вреда людям. Так было до недавнего времени.

Среди тэлу-актан стали рождаться дети, отмеченные Тьмой. Чаще всего это происходило в семьях потомков тех охотников, кто когда-то сражался со скверной. Родимое пятно под самым сердцем чёрной некрасивой кляксой в виде тотемного животного, свойственного каждому ребёнку, уродовало младенцев, наполняя их неокрепшие души затаившейся злобой и яростью, которые выплёскивались из них в полной мере, когда им исполнялось одиннадцать лет. Таких детей боялись и ненавидели, зачастую ещё маленьких относили в лес и оставляли там на произвол судьбы. А от тех, кто постарше старались избавляться другими не менее суровыми методами. Некоторые отмеченные Тьмой дети сбегали в лес сами, обретали новую семью среди осквернённых и становились извергами. Говорили, что они обрастали чёрным мехом, отращивали себе клыки и когти, а вскоре и вовсе превращались в ужасных кровожадных зверей.