– Я ещё не закончила, не смей увиливать от разговора. Про твои приставания к папе мы ещё поговорим. А пока мне нужно, чтобы ты уяснил: меня нужно слушаться! Иначе может быть беда. Ты это понимаешь?

– Про «слушаться» понимаю, про беду – не очень.

– Ты будешь послушным на улице?

– Буду.

– Громче, не слышу.

– Буду!

– Про беду потом расскажу. Это очень печальная история. Даже много историй, и все произошли с собаками, которые попали в беду из-за непослушания. Будет очень грустно, но ты должен это знать.

Куба внезапно кидается ко мне обниматься.

– Я тебя люблю! – говорит он. – Сильно-сильно…

– И я тебя. Будь умницей. Кошку не гоняй, а то она похудела от твоих гонок. Пожалей Маню!

– А чего она?!

– Ты меня услышал?

– Угу…

Так я и поверила его «Угу!»…

Спустя 2 дня Куба совершил первый по-настоящему плохой поступок за всю свою восьмимесячную жизнь – на дрессировке напал на маленького лабрадорчика, совсем малыша. Получил за это по рыжей попе, но, кажется, не осознал своего проступка.

Дома был отлучён от лежания на кухонном диванчике и отправлен на новое «место» в коридоре. Надолго ли…

Рассказала мужу о Кубином поведении на дрессировке и получила полную его поддержку. Обижать слабых – не в наших правилах.

Но вечером состоялся праздничный выход в свет: выбрались мы втроём в центр города – гулять по набережной. И провинившийся быстро воспрял духом.

Боже, как я люблю Севастополь! Мы с мужем – как Ах и Ох из одноименной сказки. Эдик видит преимущественно недостатки нашего города, я – только его достоинства. И сегодня достоинств было в избытке!

Особенно повезло с морем: оно было спокойным, как вода в стакане. Куба даже не поверил, что ему не разрешают поплавать возле памятника затопленным кораблям. Вода – чистый хрусталь, всех рыбок видно!

А тепло как! Даже после захода солнца воздух остался тёплым и одуряюще душистым. Что-то явно начинало цвести и благоухать.

Словом, день закончился блестяще! Начался не очень, а закончился просто потрясающе.

Наше дефиле с роскошной собакой по центру города заставляло всех отдыхающих поворачивать головы вослед Кубкиному колыхающемуся хвосту!

Куба же словно понимал, что стал любимцем публики. Шёл степенно, шею вытянул, ушки поставил. Артист!

А «артисту» тем временем вот-вот исполнится девять месяцев, он перейдет в класс юниоров. Сегодня у него последний день щенячества.

Смотрю, каким Куба становится уверенным, и кажется, что слышу мысли, бродящие в его голове: «Эй вы, салаги! Бобики-бэбики! Щенки-сосунки! А я-то с завтрашнего дня – юниор! Понятно? Юниор – это вам не бобик какой-нибудь! Это же юниор!!! Вот ночь пройдет, и уже завтра я – взрослый! Могу на выставки без родителей ездить. Плюшек будут больше насыпать. Бычий хвост папка купит! На дресплощадке переведут во взрослую группу или даже инструктором поставят – малышню воспитывать… Я ведь теперь взрослый!

Мне бы только эту ночь продержаться, а там и наши подойдут… поеду с ними на море! Если мама разрешит…»

Ххр-р-р… хр-р-р… Заснул мой юниор.

На следующий день, впрочем, последовало продолжение монолога:

«Вам-то хорошо… Вас-то ещё в попу целуют. А вот меня сегодня никто… совсем никто… и в никуда не целовал…

Жизнь изменилась. Даже хуже стала. Корм сегодня давали только за выполнение команд. Прямо с утра! Остался голодным. Вечером, что ли, докармливать будут? Опять, что ли, за команды?

Папка хвост не дал. Купил, но не дал. Сказал, что я испачкаю кровать. Поду-у-у-маешь… не очень-то и хотелось…

Что-то мне не нравится быть юниором.

Я пишу отказ. Хочу обратно в бэбики!».

Сегодня мы отправили Кубу на выставку. В далекий город, аж в Новороссийск. Сам поехал, без мамы с папой. Один. Ну, почти. С ним поехала заводчица, в доме которой Куба родился, и где живет его собака-мама Эля. Загрузили дитёнка в машину, пожали руку нашей заводчице и стали ждать их возвращения.

Куба уехал на целых три дня. Кошку, разумеется, мы в свои планы не посвящали.

А зря. Потому что Маняха вмиг напридумывала себе бог знает что.

– Ну что, я была права? – заявила она мне с вызовом. – И года не прошло, как вы это поняли! Скорость у вас, однако…

– Ты о чём?

– Да ладно, никогда не поздно признать свои ошибки. Как вы от него избавились? Не томи душу, рассказывай. Утопить уже поздно, выплывет. Отдали другим таким же наивным дурачкам?

– Ты про Кубу, что ли? – наконец разобралась я. – Так он на выставке. И, между прочим, скоро будет дома.

– Не поняла… – растерялась кошка. – Он – там, а вы почему здесь?

– Ты от нас опять хочешь избавиться?

– Так вы же всегда вместе! Где вы, там и он. Но вы-то мне не так мешаете, как этот белый.

– Он уже не белый.

– Ну рыжий, какая разница. Вернётся, значит?

– Вернётся. Сегодня ждём.

– Облом… – разочарованно фыркнула Маня. – Чего его туда понесло, на выставку эту?

– Я так захотела. А что?

– Да просто интересно.

– Завидуешь?

– Я?! Этому?! Окстись! Чему завидовать? Что ли я дура – из дома тащиться в синюю даль? Это только Кубка может. Я не такая.

– Ага, ты ждёшь трамвая.

– Какого трамвая?

– Это из песенки одной. Я не такая, я жду трамвая, ля-ля-ля!

– Понятно… А ты чего весёлая? Он, что ли, приз выиграл? Чем дали – деньгами или грамотами?

– Ничем не дали, он не выиграл.

Маня вытаращила глаза, которые стали уже не круглыми, а вертикально-овальными.

– Опаньки! Дармоед! Он ещё и не выиграл ничего! И ты его на порог пустишь? Деньги разбазарил и ничего обратно не привёз. Я тебя умоляю, пожалуйста, гони его в шею! Такой шанс!

– Маня, заткни фонтан своего красноречия! – не на шутку рассердилась я.

– Уй-й-й! Такой шанс, такой шанс… Вот как тебе это объяснить?! – продолжала причитать кошка.

– Слушай, моему терпению ведь может прийти конец. Куба тебя раздражает? А меня раздражает твоё нытьё. Я понятно выражаюсь?

– Итить… – возмущённо встопорщила усы Маняха.

– Поругайся мне ещё, поругайся! Отец придёт с работы – вынесем тебя на помойку! Там можешь материться сколько влезет.

– Я не матерюсь, я выражаю свой протест.

– Вот на помойке и будешь протестовать.

– На помойку я не согласна. Там собак много.

– Вот и молчи!

– Молчу. Давлю в душе протест – и молчу, – неохотно, но всё же сменила тон кошка. – Вырастили тунеядца. Молчу-молчу. И ничего не привёз… Да молчу я. Заболеешь тут с вами. У меня уже запор начинается на нервной почве.

– Ну-ну… страдалица ты наша… – потянулась я погладить пушистую макушку.

Она действительно страдала – это было понятно по опущенным усам, поникшему хвосту и вообще по всему её виду.

– Нет, серьёзно… ты зачем его туда отправила?

– Мань, ну как тебе объяснить?.. Отправила, потому что мы к нему относимся, как к ребёнку. Ребёнки ездят на экскурсии, в пионерские лагеря, на всякие свои детские тусовки. Вот и он поехал. Мы разрешили, он и поехал. Так понятно?

– Я этого никогда не пойму, – вздохнула кошка. – Просто принимаю твою информацию и буду жить с этим грузом…

– Вот это мудро.

– И пусть меня груз твоей несправедливости сведёт в могилу, над которой никто не заплачет, никто цветочка не поставит, никто не пожалеет о безвременном уходе бесталанной серой кошки!

– Иди сюда, бесталанная ты моя. Иди, пожалею.

Бедная мученица запора уткнулась мне мокрым носом в шею и запыхтела не хуже Кубы.

– Ну, не дуйся! Мы и тебя любим. Честное слово – любим! Сама удивляюсь! – не выдержала и улыбнулась я.

– Конечно, как тут не удивляться? Что во мне такого, за что любить можно? Ничего! А этот – и большой, и глупый, и белый… Люби – не хочу!