С В И Д А Н И Е

   За спиной обреченно лязгнула дверь. Почему обреченно? А у всех тюремных дверей такая особенность - тоскливо шкрябать по нервам. Ну, здравствуй, учреждение УЮ 4315/С - последняя пристань расстрельных преступников. Хотя, это раньше они были расстрельными, а с отменой смертной казни стали пожизненными заключенными. Нет, не подумайте, к ним я никакого отношения не имею, срок мой маленький и мы, слава богу, не в Китае, где за взятки казнят. И как я оказался среди расстрельных? Тюрьме всегда нужны рабочие руки: в столовой, прачечной, в конце концов, ее надо убирать. Потому-то в нашем только что прибывшем этапе нет ни одного "законника".

   Что ждет меня здесь, блатной беспредел или "пресс" Хозяина? Удружили друзья товарищи... Пообещали пристроить в спокойное местечко. Пристроили, называется... в местечко именуемое "Ад". Почему "Ад"? На пересылке никто не ответил, улыбались загадочно и поглядывали с сожалением.

   Дверь, коридор, снова дверь, за ним опять коридор. Тюрьма как тюрьма. И что в ней необычного? Забор с колючкой не выше, не ниже, узкие коридоры со стандартной краской грязно зеленого цвета. А в Аду все должно быть в красных и черных тонах и вместо вертухаев - черти с рожками. Здесь же охранники обычные, как и везде, не сытнее и не задроченнее - как всюду.

   Получаем постели. И снова коридор, дверь в хату.... А вот это уже интереснее - камеры-двойки. Захожу первый, за мной мужик с этапа, постарше меня, лицо, руки как у крестьянина. Пока он озирается, занимаю верхнюю койку. Мужик не возражает. Прикидываю - похоже, из интеллигентов, не бычара, - и это неплохо. Узнаю, сидеть мне с бывшим вузовским преподавателем, математиком. Лучше б с историком, все интереснее. И на что мне математика? На ум приходит анекдот о том, как алгебра выручала агронома. Упустив ведро в колодец, тот сгибал проволоку интегралом и подцеплял им утонувшее ведро.

   Как я и предполагал - весь этап определили в хозвзвод: моем, чистим, убираем. Не благородно, зато спокойно и, слава богу, "козлами" никто не называет, некому. В тюрьме три основных контингента: мы - уборщики, разнорабочие; другие - наглухо запертые по одиночкам "пожизненные"; и третьи - охрана, которым наш статус "до фонаря". В общем, порядок тут, тишина, как и обещали. Ну, почему же "Адом" это место называют? Спросил соседа по камере - тот не знает, хотя тут же родил сентенцию, мол, муки совести превращают остаток дней "расстрельных" в адовы. Отсюда, мол, и название. Математик! Философ со статьей об изнасиловании. Какие муки совести у маньяков и террористов-фанатиков? Что-то здесь не то. И спросить-то не у кого. Работаем поодиночке, в столовую не ходим - жрачку разносят по камерам, а если с кем и столкнешься, попробуй словцом перекинуться, когда рядом коршуном конвоир.

   И, вот, намываю, наверное уже сотый гектар опостылевших полов, вперед не гляжу - ничего нового, как вдруг натыкаюсь на рясу. Поднимаю глаза - поп, самый настоящий, с крестом на груди. Смотрит как на заблудшую овцу.

   - Новенький? Какая статья? - по-хозяйски так спрашивает.

   - В Аду поп? - у заблудшей овцы что-то нет желания тянуться перед кумом религиозным, - Здесь как, по службе или тоже срок мотаете? (Обращаю внимание на синие от старых татуировок руки священника).

   - Каждому на земле свой срок отмерен, своя судбьа - с напускной философией замечает поп.

   - Мойра Клото прядет нить жизни, - усмехаюсь, - А мы ее мотаем.

   - Какая мойва? - удивляется поп.

   - Проехали, - макаю тряпку в ведро.

   - Образованный, - кривится поп и уходит.

   А я корю себя за то, что не поговорил толком с ним. Он бы точно просветил почему это место "Адом" кличут.

   Рассказал математику, что видел попа. Тот оживился не понять чему, хотя раскаяньем не был томим. С его слов и попал он сюда случайно - студентки сами за экзамен секс предлагают, а его просто подставили. И то, что пьяный был в тот день, выглядело у него оправданием. Меня, как бывшего адвоката, история эта на слезу не пробивала. Кого подставили - так уж точно меня. И дорожка была протоптана, и люди знакомые.... Знать кому-то помешал. Предупредили бы - тут же бы внял, внес коррективы, исправился.... Ну, зачем же так! Потому-то, любитель молоденьких девочек, мы с тобой не одно и тоже. Хотя вслух я этого математику не говорю. Хуже нет - иметь врагом соседа. Лучше уж спать спокойно, а не в полглаза и быть уверенным, что в твоей кружке чай и только чай. Поначалу математик был напуган новым местом заключения, сейчас освоился, расчирикался. Господь с ним, пусть радуется, что не в общей зоне, с ее жесткими воровскими законами. Главное, что поговорить с ним можно на нормальном языке, а не по фене ботать. Хотя и он срывается на жаргон. Вот они, последствия предварительного заключения, пересылки, желания мимикрировать, в стае быть своим. Особенно это заметно, когда он волнуется.

   Вот и сейчас (через недельку после встречи с попом), вечером в камере, с горящими глазами он рассказывает:

   "Мою я полы в коридорчике, небольшом таком, слева от блока расстельных. Только начал мыть, как из дальней камеры вдруг раздались вопли, приглушенные такие, будто издалека, но все равно оттуда, слышу ведь. Перед закрытой дверью стоит невозмутимый такой охранник, как будто не слышит ничего. А за дверью разоряются так, словно там режут кого. Чую, мурашки по коже так и забегали. Шмурыгаю тряпкой, а сам прислушиваюсь, да на охранника посматриваю. А тому все нипочем, словно он в берушах. Дошел я до него, а он с места на место переступил, давая мне дорогу и вновь застыл истуканом. Как можно медленнее намываю - самому интересно, что же там такое? Но пол до дыр не сотрешь. Собрался было линять. А вопли стали как-то протяжнее, глуше. Разворачиваюсь, а вертухай окликает: "Смени воду и возвращайся". Я быстренько, быстренько за водой, возвращаюсь и жду себе в сторонке. Через какое-то время дверь той камеры открывается, выходит мужик, не наш, штатский, ряха красная, глаза блестят, на ходу манжеты застегивает. За ним появляется наш Айболит. У того глаза усталые, темные, тронул мужика за плечо, указал ему направление куда идти, сам двинул в другую сторону. Охранник, что у двери околачивался нырнул внутрь. Вдвоем с прапором (тот, оказывается, все время в камере был) они выволокли зека окровавленного, ну чисто партизана с допроса и потащили к лазарету. Мне маякнули, заходи мол, внутрь, прибирайся. Захожу - мраки, а там пыточная. В центре кресло с ремнями, перед ним столик с медицинскими инструментами, блестящими такими. Чего там нет - и щипчики, и ножички, и крючки с иглами. В углу дыба, самая настоящая, плети по стене развешаны, горн с углями рядом, в нем раскаленные кочерга, щипцы. Оттуда запахом паленой кожи тянет. И повсюду кровь разбрызгана. Поверишь, меня сразу вырвало. Прибираюсь, а у самого мороз по коже. Что ж такое здесь творится?.."