– А вольные?
– Да, это самое неприятное. Вольные или нет… некие силы здорово вложились в нашу поимку. Имя Беккер нас будет прикрывать еще максимум день, пока сюда не доберется хоть кто-то из тех, кто с нами сталкивался раньше.
Голова у меня снова немного пошла кругом от хитросплетений Нордвелловских интриг, но ясно было одно – задерживаться тут нам нельзя. И уходить мы будем отнюдь не в сторону родного Диаманта.
– Но почему? Оружие-то у де Гива?
– Вероятно, дело в чем-то, что мы прихватили из контейнера. Кроме оружия.
Он нахмурился, потер ладонями виски. Несколько раз измерил шагами пространство между окном и дверью.
Я попробовала вспомнить, что именно мы упаковывали как «личное имущество» перед регистрацией на барже Освальдеса. Но вспоминались лишь ящики с боезапасом. И оружие. Самое разное огнестрельное оружие, в футлярах и без. Как-то не успела я провести инвентаризацию…
Впрочем, там был еще сейф.
– Сейф? – Нордвелл посмотрел на меня непонимающе. – Это просто ящик для документов. Контрабандистам на происхождение стволов плевать. Но вещь сама по себе довольно ценная. Если вскрыть и перепрограммировать, будет весьма полезной игрушкой…
Я чуть водой не подавилась:
– А если его кто-то уже? Вскрыл, перепрограммировал и использует не по назначению?
– Вариант.
Он снова пробежался по комнате, потом остановился рядом со мной.
– Реми… я снова уйду. Нам нужны деньги, попробую найти, кому продать часть арсенала. Ты… ты вот что. Никуда не выходи. Шторы не откидывай… вообще к этой стене не подходи, у них могут быть тепловизоры. Я понимаю, что требую многого. Но лучше не рисковать.
– У них?
– У тех, кто доберется до нас первыми. Я постараюсь быстро.
Поймал мой взгляд. Снова, словно загадку разгадывает, или мысли внушает.
В такие моменты хочется или сбежать от него или сделать кое-что другой. Если честно, хочется подойти и обнять. Но… если это ему не надо, то зачем?
А через двадцать минут я нарушила его настойчивые распоряжения.
Началось с запаха. Где-то рядом что-то горело, источая ни с чем не сравнимую едкую вонь жженого пластика.
Я пробовала не обращать внимания, но через несколько минут в комнате появился дым. И становилось его больше и больше с каждой минутой.
Прихватив нордвелловскую глушилку – остальное имущество он унес с собой – я осторожно выглянула в коридор.
Там дыма было больше. Он клубился у осветителей, он тут же проник в легкие и заставил закашляться. Я вернулась в номер, в душевой прижала полотенце к испарителю, получился едва влажный фильтр, который чуть облегчил дыхание.
Тревожная кнопка у пожарной лестницы оказалась выломана, но где-то видимо, сработал датчик дыма – за переборками монотонно бубнил пожарный оповещатель.
Я свернула не в ту дверь, потому что не запомнила, через которую именно мы с Нордвеллом вчера сюда вошли, и неожиданно для себя, выскочила в кафе. То самое, что вчера приметила с улицы. Здесь дыма не было вовсе, люди продолжали спокойно завтракать. Всего человек десять: видимо, час был еще ранний.
А за окном кто-то что-то приметил. Я увидела прохожих, которые начали сдерживать шаг, останавливаться, показывать руками куда-то наверх.
Можно было просто уйти. Можно было – я чувствовала, что немного времени у меня все же есть – заказать себе какой-нибудь еды и эвакуироваться, когда кто-нибудь придет тушить.
Но я, ругая себя, напоминая себе о словах Нордвелла, все-таки решила предупредить. Прокашлялась, и громко (ну, как могла громко!) сказала:
– Внимание! В здании пожар. Необходимо срочно покинуть помещение!
Пара гостей подняла на меня непонимающие взгляды, а потом все вернулись к своим порциям.
– Серьезно? – я перевела взгляд с одного на другого. Крикнула, чувствуя себя полной дурой – Пожар! Надо убираться отсюда!
Для убедительности я распахнула дверь.
– Вы ведь недавно прилетели? – услышала довольно нервный голос из-за спины. – Прикройте двери, они защитят от запаха. Успокойтесь.
Я прикрыла, обернулась на голос.
Пожилой чернокожий мужчина в спецовке окинул меня хмурым взором. Говорил он на корпоративном английском весьма бегло, но явно это был не родной его язык – уж это-то постоянный житель многонационального и многовидового курорта может определить сходу.
– Это пожар в служебной части. Станция старая, здесь такое случается регулярно. Сейчас техник стравит воздух из системы, и все наладится. А запах сюда действительно лучше не пускать.
– Это не опасно?
– Я родился на этом куске космического мусора, мадамис. Поверьте, это обычное дело. Хотя, конечно, третий раз за две недели – перебор.
– А отремонтировать?
Эти люди живут в постоянной опасности всю жизнь и настолько к ней привыкли, что не замечают!
Мужчина дернул щекой.
– Ремонтируем. Все время ремонтируем. Но станция старая, материалов мало. Люди годами живут без зарплаты. Детей кормить не на что. Никто не будет перетруждаться в таких обстоятельствах.
– Но если кто-нибудь погибнет?
В ответ – пожатие плеч. И я поняла, что наверняка бывало и такое.
Над дверью тускло загорелся красный огонек. А потом оповещатель включился уже в кафе. Техник посмотрел на него в удивлении и покачал головой:
– А ведь вы были правы, мадамис. Это не внутренний пожар. Могут заблокировать всю секцию! Выходите! Немедленно!
Он повысил голос:
– Господа, все на выход! Опасность разгерметизации. Немедленно покиньте здание!
На удивление, вот его – послушали.
Мы выскочили на улицу одними из первых. Там уже собралась небольшая толпа, которая глазела на что-то, происходящее уровнем выше.
Кто-то что-то прокричал на незнакомом языке. Из соседней двери гостиницы, из других зданий, начали выскакивать люди. Все они, не мешкая, поспешили в одну сторону. Даже зеваки забыли про зрелище и включились в общий поток.
Я изо всех сил крутила головой, надеясь высмотреть Нордвелла, но его нигде не было. Людей становилось все меньше, чтобы не отстать, я побежала следом.
Поняла, что они все заскакивают в открытые вдоль улицы одинаковые двери, оформленные яркими желтыми и красными полосами, правда, в большинстве – и эти «украшения» не выглядели новыми. Когда я подбежала к одной из таких дверей, ее как раз закрывали. Я мельком увидела небольшое квадратное помещение, заполненное людьми.
Дверь захлопнулась перед моим носом. Рядом с ней крупно чернела надпись на нескольких языках. Нижняя строка – корпоративный английский. Я прочитала: «Аварийная камера. Вместимость сорок человек. Срок автономного жизнеобеспечения 24 часа».
Я огляделась в поисках других открытых дверей. Но большинство по улице уже было заперто. Побежала вперед – мне казалось, что раз дело дошло до аварийных камер, то опасность действительно существенна. Тем более что запах дыма отчетливо ощущался уже и на улице, по которой я бежала.
На Фелице такие аварийки тоже есть. Они в основном расположены в магазинах, общественных зданиях и в жилых отсеках. Но я не помню, чтобы на Фелице хоть раз кому-то когда-то пришлось ими воспользоваться.
Где-то близко шипела гидравлика, блокируя жилые здания. Вдруг кто-то сзади дернул меня за руку.
Я обернулась и увидела давешнего подростка. Он выразительно показал пальцем, куда бежать, и помчался сам, первым.
Мы оказались у разломанного входа в метролифт. Я, не раздумывая, залезла в темный туннель, и поняла, что он не такой темный – свет проспекта пробивался сюда сквозь обшивку корпуса, давая возможность видеть происходящее. Он блестел на полозьях магниток, которые когда-то удерживали сферы метровагонов на расстоянии от стен туннеля. Сейчас гравитационные контуры станции работали и в тоннеле.
Мой провожатый уже бежал по рифлям, набросанным кем-то на полу желоба для удобства передвижения. Рифли гремели.
Я припустила следом. Кишка метролифта, я помнила, тянется вдоль проспекта, так что заблудиться было бы трудно. Вдруг сзади раздался еще один механический звук. Обернувшись, я поняла, что аварийные системы заблокировали вход в лифт, а значит, немедленной гибели от разгерметизации нам не грозило.
