То было вчера, а сегодня градусник показал с утра пораньше 38.9, и девушка, тяжело вздохнув, переоделась в свое серое уличное платье и, напялив ненавистную шляпку (зато не видно, что волосы не мыты), вышла на лестничную клетку, удивляясь, каким трудом, оказывается, бывает удержать равновесие собственного тела. Даже сейчас она не взглянула на ненавистный лифт и, мысленно проклиная отца за выбранный этаж, начала свой долгий спуск по лестнице, освещенной режущими глаза светодиодными лампами. Как ни крути, а на Прудах, когда они жили в пятнадцатом квартале, было всяко лучше – не потому даже, что в пятнадцатом уровень жизни повыше, а потому, что там были трехэтажные дома на несколько семей, а не эти чудовищные высотки с прозрачными лифтами, чтоб их проектировщикам самим так застрять…
Девятнадцать этажей вниз показались Ие не то пыткой, не то нескончаемым дурным сном, от которого голова шла кругом, и думать о том, каким будет обратный путь, не хотелось подавно. Этаж за этажом, снова по кругу. Мозг девушки отчего-то непроизвольно считал каждую пройденную ступень, но к четыреста восьмой, когда впереди уже виднелся белый пол проходной, залитый золотистым солнечным светом, ноги словно сбились с размеренного ритма, и девушка чуть не выпала в дверной проем, едва успев ухватиться за металлический косяк. Невольно выругавшись про себя и спешно вернув на лицо маску безразличия, она подняла взгляд…
…и встретилась с теми самыми светло-карими глазами, что около двух недель назад так потрясли ее своей глубоко спрятанной, затравленной добротой. Ия замерла на мгновение, с ног до головы покрываясь мурашками, но голова вдруг предательски закружилась, и девушке пришлось крепче впиться пальцами в дверной косяк, чтобы устоять на ногах. Ну почему каждая их встреча выпадает именно на те моменты, когда Ия выглядит полным убожеством? Гнев и обида бурно вскипели у нее внутри, но нездоровый румянец, пылавший на ее щеках, был и без того слишком ярок, чтобы выдать их.
- Добрый день…
- Эй, Вы в порядке? - Тревога коснулась только голоса тоненькой соседки, но в нем звучала на удивление отчетливо, совсем не так нерешительно, как в предыдущий, первый раз.
- Я… Да, все хорошо. – Ия хотела было обойти её (или попросту спастись бегством?), но что-то внутри не давало ей ступить и шага.
- У Вас же жар… Ия, - та вздрогнула, услышав звуки своего имени впервые из уст Лады, - у меня мама и папа врачи, я знаю… - речь ее звучала по-детски просто, когда девушка потянулась коснуться лба Ии, что стояла в паре шагов от нее, но та отчего-то невольно отшатнулась, тут же судорожно оглядываясь на окошко комнаты консьержа, которого, к ее облегчению, почему-то не было на месте. Вездесущие камеры, конечно, никто не отменял, но все же так отчего-то хоть каплю спокойнее.
- Эй… Ия, Вы куда собирались, я могу… Вам помочь?
- В аптеку. – Хмуро выдавила Ия, все еще не понимая, бредит она или нет, хотя и склонялась куда явственнее к первому варианту. Она сделала еще два шага, выходя за порожек лестничной клетки, и оперлась на подставленный локоть девушки, смутно удивившись, каким тонким и хрупким он был. Ия, конечно, и сама не была такой уж высокой, а тем более полной, но все же миниатюрность Лады, удивительно незамеченная в их первую встречу, теперь совершенно поразила ее.
- Садитесь и ждите меня, - голос той внезапно зазвучал решительно и даже вовсе командно, когда Лада твёрдым движение усадила Ию на узкую лавку у стены проходной, - что Вам купить?
- Ааа?.. То есть…
- Что Вам купить? - Повторила она свой вопрос, прямо глядя в мутные от жара глаза Ии.
- Вот, - сдалась та, протягивая вытащенные из маленького рюкзака деньги и называя лекарства. Лада кивнула сухо и поспешно выскользнула на улицу, оставляя растерянную Ию одну – удивляться, как просто она сдалась и послушалась мягкой настойчивости этой странной девушки.
Вернулась та быстро - благо, аптека располагалась в дальнем конце двора, противоположном от столь сильно не понравившегося Ие магазина, и, отдав Ие купленные препараты со сдачей, вызвала болтающийся где-то наверху лифт. Ия невольно поежилась – в равной мере от нездорового озноба и собственных сомнений – и замялась, когда через минуту или две лифт распахнул свои не очень-то гостеприимные двери.
- Ия?.. – Да что же за манера у нее звать людей по имени, словно они знакомы сто лет, а не по фамилии, как все всегда зовут? И почему только Ия чувствует себя так неловко от этого?..
- Я… то есть… - она замялась, тяжело дыша, как вдруг глаза Лады широко распахнулись от внезапного понимания.
- Так Вы поэтому по лестнице шли? С самого верху… Святая Империя… - выдохнула она, едва сдерживая потрясение, потом снова опустила глаза к полу, но в голосе ее, прежде тихом и покорном, больной девушке послышались приказные нотки, когда Лада, не поднимая глаз, нетерпеливой скороговоркой зашептала. - Ия, заходите же, камеры наблюдают! - Ия вошла внутрь, позволяя дверям тяжело захлопнуться за своей спиной и тотчас же поворачиваясь к ним лицом, чтобы не видеть стеклянных стен и города, вид на который открывался сквозь них.
- Все хорошо, - кажется, странная девушка стояла прямо за ее спиной, но у Ии не хватило ни желания, ни сил обернуться и посмотреть.
Опираясь на локоть соседки, она открыла входную дверь, все еще находясь в легком замешательстве, имеет ли она право пустить Ладу внутрь, но та сама решила все ее сомнения, проворно скидывая мягкие туфли на плоской подошве, проходя на кухню и включая чайник, словно давным-давно знала откуда-то, что где лежит и что откуда взять.
- Вам нужно лечь, Ия, Вы врача вызывали? Вы с кем живете? – Доносившийся с кухни голос девушки был звонким в шуме закипающей воды, и, несмотря на всю нелепость и даже абсурд ситуации, Ия вдруг почувствовала себя так уютно и спокойно, как не доводилось ей чувствовать никогда прежде, почувствовала себя по-настоящему дома – впервые в жизни – и сама подивилась этому неясному теплу внутри. Словно именно так всё всегда и должно было быть, единственно правильно. А может, - вероятнее всего, да, - это просто повышенная температура снова мутила её рассудок…
Лада тем временем принесла в комнату исходящую паром кружку с чем-то сиреневым, дурманяще пахнущим синтетическим ягодным ароматизатором, и, опустив на низкий стол возле дивана, замерла рядом, словно тоже не зная, что произошло и как быть теперь. Потом смущенно кивнула головой.
- Я попрошу отца завтра к Вам зайти, хорошо? Или стучитесь, если нужна будет помощь… У меня сестренка недавно болела, я знаю, как это бывает…- прибавила она спешно, словно оправдываясь за проявленную заботу. А Ия, по-прежнему сидевшая на самом краешка дивана, словно сама была в гостях, а не в своей квартире, всё смотрела снизу вверх на тонкое, бесцветное лицо соседки – лицо изможденной женщины, а не семнадцатилетней девчонки, запечатанное напряженной сосредоточенностью, не отпускающей ее разум ни на мгновенье. И каждая ресница, бесконечно длинная, прикрывающая ее почти постоянно опущенные глаза, казалась ей каким-то удивительным чудом, которого прежде Ие почему-то никогда не доводилось видеть и замечать.
За форточкой стеклостены, совершенно бестолково распахнутой из-за июньской жары, где-то вдали гулко грохнул пушечный выстрел. Лада чуть заметно вздрогнула и невольно обернулась в ту сторону, настороженно замерев, словно лисичка, услышавшая шорох мыши в жухлой траве. «В девятом Посвящение началось» - с тихим трепетом произнесла она.
***
Павильоны на плацу перед Домом Управления Средним Сектором поставили как всегда быстро и четко, за считанные два или три дня. Несмотря на то, что в этом году, как и в предыдущем и, наверняка, следующем, пятнадцатилетних было меньше, чем прежде, ибо демографическая яма прошедшего кризиса давала о себе знать, работы по доставке на плац и установке психоколб, павильонов, ограждений и всего необходимого было по-прежнему предостаточно.
Утро в день Посвящения выдалось жарким и каким-то томительным даже для тех, кто уже минул возраст пятнадцати лет и мог с чистой совестью не вспоминать о пройденном испытании – если, конечно, то возможно было забыть. Воздух пах плавленым асфальтом, пылью и всё нарастающим напряжением: несмотря на то, что успешное прохождение испытания являлось непререкаемым долгом каждого молодого гражданина Империи, день этот (к тому же выпадавший на самый долгий день года) считался торжественным, хотя и не праздничным, и бесспорно занимал центральное место во всех новостных лентах телевидения и компьютерной сети. Фотографы и репортеры беспрестанно сновали туда-сюда среди подтягивающихся к площади мальчишек, чтобы успеть запечатлеть начало церемонии и каждый её уголок, который только оставался доступен и дозволен Средним, не принимавшим в ней непосредственного участия.
