Раньше народ тусовался под автодорожным мостом, только об этом быстро не то разнюхали, не то настучали, и лавочку пришлось экстренно сворачивать. Пану тогда как-то совершенно случайно повезло, он в день облавы внезапно слег с температурой под сорок и вместо моста пошел в поликлинику, а то кое-кому, говорят, и не поздоровилось. До ликвидации, конечно, не дошло, но у страха глаза велики, да и что с них, двенадцати-и тринадцатилетних сопляков было взять, но проблем разгребать всё равно пришлось достаточно. Здесь же ребята никого не встречали, только однажды какую-то девчонку, испуганно выбросившую недокуренную сигарету при звуке их шагов – хотя и сами бывали здесь далеко не часто.
Марк Моро не заставил себя долго ждать: в неизменной серовато-зеленой школьной форме, вечно взлохмаченный пятнадцатилетний мальчишка с очень темными, почти черными глазами и такого же цвета волосами, густыми, торчащими в разные стороны, словно он только что оторвал голову от подушки.
- О-оу. - Присвистнул Марк, окинув чуть прищуренным взглядом кадетскую форму Пана, в которой мальчишка на бетонном остове фабрики и без того чувствовал себя крайне неловко и напряженно (хвала Империи, большинство Средних хотя бы не знает, что эта форма значит), и едва заметно качнув головой. - Однако ж ни шиша себе ты теперь мажорчик. - Пан почувствовал, как отчаянно горячеют его уши от этих слов товарища, и сам не понял, что означает эта странная неосознанная реакция. Взгляд Марка меж тем снова стал привычным, почти что по-братски мягким, хотя и жутко усталым, и Пан вдруг ощутил себя таким же школьником, как и бывший одноклассник, словно не было всего этого наваждения с Посвящением, с кадетским общежитием, Высоким Сектором и Первым Мастером.
Марк говорил немного и все больше спрашивал – как и родители, хотя, в отличие от последних, явно ожидал, что не получит и половины желанных ответов; Пан отнекивался ровно настолько, насколько позволял здравый смысл.
- Говорят, в четвертом квартале позавчера разоблачили группировку бунтовщиков, вдохновленных той историей с вашим мальчишкой, слышал?
- “Нашим мальчишкой”?
- Ну… А нет? - В голосе Марка слышалось сомнение, граничащее с недоверием. - Разве не кадет типа тебя воду замутил? У нас, знаешь, всякие ходят слухи…
- А ты их поменьше передавай, дружок, - хмуро отозвался Пан и отвернулся, - и что за группировка?
- А что за история с мальчишкой?
- Марк, я не могу, ты же понимаешь…
- Что, не знаешь? Вам тоже, значит, самим ничего не говорят, да?
- Немногим больше. - Нехотя отозвался мальчик. И как он так все видит? - Но он с нами учился. Со мной, в одной группе, ясно? - И что это за холодная ярость внезапно прорвала деланное безразличие его голоса? - Пацан как пацан, чего ты хочешь услышать? Историю а-ля “я-то сразу понял, что к чему, и помог разоблачить преступника”? Ни хрена я не понял, никто ни хрена не понял - просто не успел, ясно? Никто и подумать не мог, что мальчишка в пятнадцать лет пойдет и пожертвует своей дурацкой жизнью, чтобы изменить хоть что-нибудь в этом треклятом мире! - Кипя, слова лились из Пана горячим шипением. – И, что бы вам о нем не наплели, я учился с Киром в одной группе, и никаким монстром и чудовищем он не был.
- Стой, стой, ты чего так завёлся-то? - Марк поежился и хмуро посмотрел на товарища, потом себе под ноги, куда на несколько метров вниз спускалась разбитая бетонная стена, исписанная у основания яркими пятнами букв. Где-то поодаль залились лаем сторожевые собаки фабрики. - Я ничего и не говорил вроде…
- Да, прости, - тихо отозвался Пан, с усилием выдавливая из себя каждое следующее слово, - я как не в себе со всем этим… Знаешь, как сложно? Да и вообще… Слушай, я ведь… скоро не смогу сюда просто так возвращаться.
Марк удивленно взглянул на собеседника.
- Ну да, такие вот правила. – Нехотя бросил Пан. - Предки еще не знают. Мать разноется… Хотя она теперь всегда ноет, они ж с отцом мне младшую заделали. Такая сразу стала… Как клушка, Всеединый, прости.
- Да ладно?
- В июне еще… Только, наверное, я ее никогда не увижу. Нам, говорят, со следующего года - обычного, в смысле, не учебного - только раз в месяц можно будет в Средний выбираться… А там, глядишь, и того меньше.
- Да уж, - поежился Марк, сосредоточенно туша хвостик сигареты о бетонный парапет и наблюдая, как он улетает вдоль стены вниз на добрый десяток метров, - как-то никогда не верилось, что это все правда, да? – Со странной тенью улыбки произнёс он, изо всех сил отводя глаза. – Ну, что каких-то счастливчиков действительно забирают из Среднего. А тебя тут на нашем фоне уже и не отличить от урожденных Высоких.
- «Счастливчиков»? – Пан не то хмыкнул, не то хрюкнул от вскипевшего возмущения, потом задушил что-то внутри себя кратким усилием воли и продолжил спокойно и тихо. - Не говори так, ладно? Высокие все такие… такие… ты себе не представляешь, Марк. Я не хочу быть как они. – Чтоб ему провалиться, что он несёт? – Там всё другое, все… Святая Империя, - прошептал Пан едва слышно одними губами, - они же ничего не знают о жизни и не понимают…
- Совсем спятил, Вайнке? – Марк закурил очередную сигарету (даже проклятый Алексис не курит столько, сколько делает это Марк) и встретил взгляд мальчишки очень пристальным взглядом своих черных глаз. - Тебе повезло так, как почти никому никогда не везло, а ты смеешь заикнуться, что тебе не нравится происходящее? Тебе завидуют все, кого ты знал в Среднем Секторе, они не боятся того, что из тебя вырастят там, Пан, они завидуют! А ты… Только вякни при мне еще раз, что ты чем-то недоволен, только попробуй… – Марк говорил горячо и хлестко, но вместе с тем ровно и абсолютно беззлобно. - Другое дело, что ты сам себя боишься – но только тебе же и хуже от этого. Даже думать не смей сдаваться, болван, уж если ты выжил в пятом квартале, в Высоком Секторе выживешь подавно. Не знаю я, что у вас там происходит, что ты сам не свой с тех пор, как был выбран, но слить такое я тебе не позволю, и не надейся – первым по шее дам, когда приедешь сопли на кулак наматывать на моем плече, имей в виду. Знал бы ты, как мне всё это не нравится – но я же молчу. Так что не смей, слышишь? Даже думать не смей отступать, Пан, лучше покажи им там всем, чего стоят Средние и чего стоит наша жизнь. Чтоб хоть всё это было не зря.
========== Глава 26 Бунтари ==========
Do you live, do you die, do you bleed
For the fantasy
In your mind, through your eyes, do you see
It’s the fantasy*
[*Англ. «Живешь ли ты, умираешь ли ты, истекаешь ли кровью
За свою фантазию?
Понимаешь ли ты, видишь ли,
Что это лишь вымысел?» (пер. автора)
Из песни группы 30 Seconds to Mars – “Fantasy”]
- Их звали Кир и Абель. – Темные глаза Ии сверкнули странной смесью гордости и сожаления. - Тех ребят, которые напали на Всеединого. И я обещаю не забыть этих имен.
В пять часов пополудни девушки стояли во дворе детского сада номер четыре, ожидая окончания занятий у маленькой Ины и делая вид, будто встретились случайно, ведь Ия пришла обсудить со старшим воспитателем условия приема своего (разумеется, несуществующего) двоюродного брата на будущий год. Двор, пока что пустующий, был достаточно большим: напротив ворот, у дальней части забора, стояло само трехэтажное здание, имевшее, как и все прочие детские сады, форму буквы «Т», с правой стороны от него, ближе к воротам, располагался небольшой спортивный комплекс турников и лесенок, с левой же возвышалось несколько раскидистых каштановых деревьев да стояла тройка давно не крашеных скамеек. Девушки остановились поодаль от скамеек, зная, что в любую минуту их могут занять другие пришедшие за детьми мамочки (хотя едва ли их будет так уж много, ведь ребенок, занимающийся в детском саду, уже достаточно самостоятелен, чтобы запомнить номер квартиры и дойти домой), ближе к спортивной площадке, памятуя, однако, и о том, что на нее по банальным правилам техники безопасности непременно будут смотреть камеры. Девушки, конечно, понимали, что негоже им, взрослым, а тем более Ладе, носящей черное платье замужней женщины, висеть на детских лесенках, но соблазн был всё же крайне велик. Разумеется, они сдержали себя.
