И с каких только пор она стала такой романтичной дурочкой?..

***

Have to look away before it’s too late

Have to put out the fire and memories will fade

And tears will stop flowing and tears will stop flowing

And memories will fade and memories will fade*

[*Англ. «Нужно отвести взгляд, пока ещё не поздно,

Нужно затушить пожар, и воспоминания померкнут,

И перестанут литься слёзы, перестанут литься слёзы,

И воспоминания померкнут, воспоминания померкнут». (пер. автора)

Из песни группы Deine Lakaien – «Over and done»]

- Послушай, мам, - спросил внезапно Пан, чуть убавляя звук привычно бормочущего телевизора, - мааам, - позвал он, привлекая внимание родительницы, не отрывавшей взгляда от экрана, - а что бы ты сделала, если бы я нарушил закон, а ты бы узнала, а?

- Ты? Закон? – Майя Вайнке перевела на сына взгляд светло-зеленых, словно бы водянистых и уставших, но по-прежнему красивых глаз. - Что ты, Пан, ты же никогда не нарушишь закон.

- Почему? – Мальчик пытливо всмотрелся в её лицо, быть может, даже чересчур серьезно и нетерпеливо, запоздало осознавая, насколько провокационно сейчас звучат его легкомысленные вопросы. - Я что, настолько трусливый?

- Ты настолько умный, Пан, - просто пожала плечами та, – надо быть действительно дураком, чтобы пойти против служителей Империи и Системы. – Её тусклый взгляд вновь устремился в жидкокристаллический экран на противоположной стене. Пан подтянул колени к подбородку и уткнулся в них носом.

Да уж. Надо быть действительно дураком. Или психом. Или Высоким, которому всё сойдет с рук…. Что за бред творится? Настроение скакало как сбесившийся баскетбольный мяч – от гнева и ярости к панике, от подкрадывающегося тошнотворными приступами страха к недоумению, от обессиливающего смущения к странному самодовольству. Ненормальный…

День этот, что теперь подходил к концу за совместным с родителями просмотром вечерних новостей, следующий после не дававшего мальчишке покоя инцидента на лестнице, принес иные новости, мысли и сомнения, нежели Пан ожидал накануне. В вестибюле учебного корпуса, на главной доске объявлений, появился приказ о заселении в общежитие кадетского корпуса всех нуждающихся и желающих первокурсников. Не то, чтобы Пан давно и серьезно думал о том, чтобы съехать от родителей, однако, как знать, выпадет ли в его жизни другая такая возможность стать еще ближе к Высокому Сектору? Каким бы оглушительным градом ни сыпались теперь события на голову парнишки, судьба странно благоволила ему в последнее время, и он был готов поверить, что всё это – не просто так, что нельзя закрывать глаза на подобные ее подарки, даже если теперь они заставляют немало поволноваться… С другой стороны, и решиться на переезд было, признаться, страшно, ведь – что, если он всё же не оправдает ожиданий Империи, и ничего не выйдет? Или разочаруется сам в собственных порывах? И как, в конце концов, быть с этим парнем, Алексисом Брантом?

Пан отчего-то очень ждал, чтобы Алексис Брант подошел к нему первым – более того, он отчего-то даже был почти уверен, что так оно непременно и произойдет… Однако он явно ошибся – вопрос с переездом, не говоря уже о другом, куда более важном немом вопросе, застывшем между ними в воздухе, остался открытым, а подходить к Мастеру самому мальчишке страшно не хотелось. Он даже попробовал обсудить тему общежития со своими новыми одногруппниками, однако и здесь получил совершенно разочаровавший его, слабый и неопределенный отклик: братья по-прежнему держались особняком, явно не намереваясь делать ни шагу в сторону сближения с остальными ребятами, Артур и вовсе проигнорировал его вопрос, словно не услышав, Колин, судя по всему, сам пребывал в таком же растрёпанном сомнении, как и Пан, и только Кир отозвался чётким «да». Кир, кстати, из всей группы Пану нравился больше всех – будучи, кажется, единственным, кто не пытался строить из себя невесть что. Кир создавал впечатление нормального взрослого человека, для которого требуемое Уставом спокойствие - не натужная маска, а естественное состояние жизни. Парень, пожалуй, даже немного напоминал этим Марка, невозмутимого, что бы ни происходило у него под самым носом. Только внешне выглядел его полной противоположностью: если Марк был коренастым, хорошо развитым физически, каким-то словно бы квадратным по всем направлениям, то Кир, напротив, выглядел не просто тощим, но даже почти по-девчачьи изящным, что наводило на мысль, что мальчишке не пятнадцать, а от силы тринадцать лет. Однако по поведению он явно оказывался старше них всех, хоть и держался всегда тихо и неприметно. А всё-таки похоже, если так и дальше пойдёт, они до самого выпуска не узнают друг о друге ничего, кроме имён и фамилий, так что разговор этот - какой уж там разговор, пара фраз – отозвался в мальчишке досадой и почти что грустью от какого-то внезапно болезненного осознания собственных одиночества и неприкаянности. И почему на решение такого важного вопроса кадетам отводится лишь несчастных три дня? Специально, чтоб не давать им лишний раз думать? Неужто даже здесь, в Академии… Пану стало тошно от этой мысли. И ведь посоветоваться-то не с кем: к родителям бежать гордость не позволяет (хотелось, конечно, сказать “и статус”, но здравый смысл скептически подсказывал, что до статуса Пану еще как до солнца на воздушном шаре), писать так уж часто Марку тоже не стоило из банальной предосторожности… Одно дело, торчать на уроках и переменах вместе, а другое - проявлять к Среднему товарищу интерес, находясь в Высоком Секторе. Ну и западня эта Академия. Ни себе, ни людям, честное слово. Да и что Марк скажет? Какое вообще право имеет Пан нагружать его своими заботами, когда у него и самого достаточно собственных?

Наконец, многим после полудня, поняв, что нет больше сил бороться с грызущими мозг мыслями об одном и том же, мальчишка собрался с духом и постучался в тяжелую дверь кабинета Алексиса. И как теперь быть вообще?.. Несмотря на ознобом бьющие нервозность и мутный гнев, Пан выбрал путь деланного безразличия.

- Мастер… - начал он, замявшись на пороге совсем как школьник, не решающийся начать разговор перед столом директора, и все горячее закипающий внутри от злости на собственную нерешительность, - по поводу общежития… Вы же в курсе, верно?.. – Святая Империя, каким жалким ребенком он, должно быть, сейчас выглядит.

- Снова ты со своим «Вы», Пан. – Бодро отмахнулся Алексис Брант, вытаскивая кипу каких-то папок из высокого, отблескивающего серебром металла шкафа. На лице его, абсолютно бесстрастном и безупречно правильном, ни один мускул не дрогнул, дабы выдать хотя бы секундное замешательство при виде Пана. О, да мы, кажется, теперь играем в непринужденную самоуверенность! Ну-ну, надолго ли тебя хватит, ненормальный… - Решился переезжать?

- Да, наверное, да… - как-то слишком неуверенно кивнул мальчик, провожая его глазами до стола, куда с шумом опустилась вся извлеченная стопка, - хотел уточнить, что с документами. И вообще… - как-то неловко вырвалось у него.

- «И вообще»? – Вопросительно вскинул брови Мастер. - Документы все у нас, Пан. – Мальчишка всё никак не мог привыкнуть, что в Высоком Секторе наличие полного досье на каждого не является делом негласным, но само собой разумеющимся; его это по-прежнему коробило и отчего-то немного смущало. И еще не мог привыкнуть к тому, как прямо и пронзительно смотрят на него синие глаза Мастера, словно пытаясь проникнуть в самую глубину, под кожу, в самую кровь. Или снова ему невесть что видится?.. - Пан, если ты ждешь моего совета, то, думаю, ты его и так уже знаешь. И вообще, о чем ты думаешь? О будущем? Или о своих сомнениях? Чего ты хочешь – жить в Высоком Секторе или лишь ездить сюда учиться, оставаясь Средним? У тебя есть планы на жизнь? Цели, амбиции?.. Чего ты хочешь, Пан Вайнке? Взвесь всё, и, думаю, ответ так или иначе придет сам.

Пан смотрел на молодого человека перед собой почти до неприличия внимательно и всё отчего-то не мог представить, как его рациональное спокойствие может сочетаться с тем безумным блеском глаз, который ему довелось видеть на пожарной лестнице так недавно. Просто снова всё виделось сном и бредом, в который наутро не верится самому… Да и о том ли он говорит сейчас, о чем кажется?