И все же нужно было что-то делать, не лежать же пластом в темной комнате до самого утра. Алексис поднялся, включил верхний свет и направился к встроенному в стену платяному шкафу, стягивая на ходу форменный бледно-серый пиджак вместе с рубашкой. На белом, как полотно, лице ненавистные веснушки выделялись еще ярче, чем обычно. Удивительно - кажется, ничего не изменилось, а в зеркале теперь кто-то другой смотрит на него этими до странности пустыми кобальтовыми глазами. Слишком громко хлопнув дверцей, молодой человек, неосознанно прокручивая кольцо на указательном пальце, направился на кухню готовить поздний ужин, по-прежнему погруженный в собственные мысли.
Взгляд Даниела будто бы все еще жег его затылок. Отлично, только паранойи сейчас не хватало… Оурман, проклятье, как так? Ты был единственным по-настоящему интересным человеком во всем Высоком Секторе… Быть может, вообще, если бы не твои слова – тогда, в машине, как снег на голову, - он, Алексис, так и вовсе не понял бы, что за бред заполоняет уже битый месяц его голову. Или… Быть может, Даниел лишь проверял его? Закинул удочку с наживкой, направил подсказкой ход мыслей куда надо (или не надо), а теперь смотрит и удивляется, каким идиотом может, оказывается, выставить себя Мастер Брант? Или, быть может, все это спланировано кем-то выше, а Вайнке – лишь кукла, очередная болванка, тупо исполняющая приказ?.. Нет, нелепо, глаза мальчишки говорили совсем о другом – и не только сегодня.
И все же страшно не было, было лишь какое-то блуждающее, эйфорийное безумие, заставляющее щеки теплеть.
========== Глава 13 И снова перемены ==========
Вероятно, это было чудом или сказкой - так, по секрету говоря, дикие называют нечто, чего по законам логики быть не может, а оно все равно происходит вопреки им. Как, например, разрешить женщине участвовать в делах управления Сектором. Или признать диких полноправными гражданами Святой Империи. Ну, по крайней мере, примерно так это самое загадочное “чудо” представлялось юной Ладе Карн из одиннадцатого квартала Среднего Сектора. Меж тем нечто подобное и происходило сейчас в ее жизни: на следующий после грозы и аварии день девушке позвонил управляющий небольшой хлебопекарни в конце улицы, где та прежде справлялась о вакансии работника кухни. И, кажется, Лада наконец получила место. Уставшая от постоянного поиска и гнетущего безденежья, она без малейших колебаний уцепилась за это внезапное своей простотой предложение и в тот же день буквально прилетела, окрыленная, на место, узнать больше о дальнейших действиях, которых от нее ожидало новоиспеченное начальство. Даже мокрый и хмурый после грозы, Средний Сектор, наверное, еще никогда не виделся девушке таким светлым и счастливым, словно искрящимся каждой невысохшей каплей, и она с трудом сдерживала рвущуюся откуда-то изнутри улыбку. А авария, судя по всему, сразу же перешла в разряд событий и явлений, о которых не говорят и словно бы забывают уже через пару часов после их свершения – и наиболее ясным сигналом к тому было отсутствие каких-либо упоминаний происшедшего в вечерних, а потом и утренних новостях. Потому что одно дело сказать, что за полдня выпала половина месячной нормы осадков, а другое – признать, что Система вот так просто дала сбой и вышла из строя. Удивительно всё же, насколько глубоко в черепной коробке каждого человека запечатлено это деление жизни на то, о чем говорить можно, и то, чего ты словно бы и не видел, не заметил, а так же насколько быстро, с первых же лет жизни юные люди усваивают это правило – и действительно перестают замечать.
Кроме того, Ладу не покидало чувство, что знакомство с Ией Мессель словно ознаменовало собою некий новый виток ее жизни – такой сложной в свой первый месяц и ставшей вдруг совершенно невероятно лучезарной за один-единственный вечер. Будто какая-то широченная черная полоса минула, наконец, в жизни девушки, только страшновато – да и сложновато – было искренне поверить, что это действительно правда, что и у нее, Лады, такой обычной и ничем того не заслужившей, есть теперь нечто невероятно теплое, согревающее изнутри вопреки самым холодным ветрам – если, конечно, уместно говорить о таковых в горячем воздухе июльского мегаполиса, пыльного и душного. Казалось, все сомнения, томившие девушку столько дней относительно соседки (Высокой? Средней? Внезапно стало как-то совершенно безразлично и даже странно вообще задумываться о том, куда и как формально принадлежит эта удивительная девушка), испарились за один вечер так резко, а в то же время естественно, что не возникало более и мысли о том, чтобы ждать от Ии обмана или предательства. Но самым же странным и фантастическим было здесь то, что никогда прежде Ладе не доводилось испытывать такого простого, а тем самым и такого удивительного доверия, какое лучилось теперь в ее сердце, словно освещая все вокруг, категорически затмевая здравый смысл.
Работа в пекарне оказалась делом куда менее простым, чем девушке думалось сперва, ужасно утомительным, но вместе с тем на удивление увлекательным. Вставать приходилось рано, чтобы поспеть к семи часам уже открыть прилавок магазина для спешащих на работу Средних. Ладе, и без того не имевшей никогда ни привычки, ни, как правило, возможности валяться по утрам слишком долго в постели, такой распорядок дня приходился по душе, ведь и освобождалась она на пару часов раньше большинства трудящихся взрослых, а, значит, успевала забрать маленькую сестренку из садика на другом конце ее родного одиннадцатого квартала, и имела вполне разумную причину поскорее лечь спать вечером, не засиживаясь с родителями за пустыми и безвкусными разговорами ни о чем. Для начала девушку обещали научить замешивать в нужной пропорции ингредиенты для теста, формировать и выпекать до румяных боков хлеб и всевозможные булочки, и лишь затем – работать с кассой, какой бы автоматизированной и упрощенной она ни была. Такое положение дел более чем устраивало хозяйственную Ладу, ничуть не заинтересованную в работе с деньгами и людьми, как правило, сонными и совсем мрачными поутру, что уже само по себе не вызывало у девушки энтузиазма иметь с ними дело.
Сама пекарня представляла собой три крохотные комнатушки на первом этаже жилой многоэтажки: первую, казавшуюся совсем маленькой из-за двух стеллажей и широкой витрины, «съедающей» собой добрую треть всего свободного пространства, вторую, оборудованную под кухню, и маленький склад, до самого потолка заваленный мешками с мукой, дрожжами, упаковками сахара и пищевых добавок. Работой Лады руководили Нина и Вея Вадич, сёстры лет тридцати пяти – тридцати восьми на вид, чей отец много лет назад и выступил перед местной администрацией с инициативой открытия магазинчика. Женщины понравились девушке с первого же взгляда: похожие как две капли воды, полноватые, и очень теплые. Да, это было, пожалуй, то самое точное слово, которым Лада могла бы описать своих новых сотрудниц – теплые и по-домашнему уютные. Даже, быть может, чуть более уютные, чем люди в ее собственном доме, да и приняли ее здесь куда мягче, чем она привыкла слышать о себе от своих родителей. Правда, думать об этом в подобном ключе было как-то почти неправильно, даже вовсе неприлично, если бы Империя, конечно, допускала возможность этого самого «неприличия», о котором Лада знала лишь понаслышке, с чьего-то лукавого шепота в школьные годы, и то слабо представляя себе, чем оно может так уж сильно отличаться от простых и общепонятных «ненормально» и «незаконно». Но уж думать о каких-то чужих людях, которых ты первый день знаешь, лучше, чем о собственной семье, где тебя всю жизнь воспитывали – точно относилось к последним.
И все же в пекарне девушке понравилось сразу, хотя и сложно было бы судить по первому дню, насколько утомительной окажется в дальнейшем эта работа. Конечно, огромную роль играло еще и то, что Вея с Ниной произвели на Ладу впечатление куда более приятное, нежели подавляющее большинство Средних, с которыми ей приходилось иметь дело на прежних работах или еще раньше, в школьные годы. Разумеется, это не давало ей ни малейшего повода расслабиться и дать волю всем тем чувствам, что бушевали теперь в сердце, затмевая пронзительный ум девушки, и все же некоторое спокойствие поселилось, наконец, внутри нее, вытеснив былые сомнения и тревоги. Наверное, никогда в своей жизни Лада еще не чувствовала себя такой взрослой и… самодостаточной, как бы странно и нелепо ни прозвучало это слово из уст семнадцатилетней Средней девчонки, незамужней, бедной и абсолютно бесправной волею Империи. И все же что-то в ее груди горело теплым угольком - не мертвенно-тлеющим, но готовым вот-вот вспыхнуть пламенем, засиять, опалить своим жаром все застарелое, застоявшееся… И, стоит сказать, Лада побаивалась этого огонька, побаивалась в равной мере, и того, что он может потухнуть, и вырваться из-под контроля, спалив пожаром все у нее внутри… Однако уголёк этот девушка лелеяла со странной нежностью, упоением и даже отчасти немного любопытством - столь новым и удивительным было для нее это ощущение. На узком крылечке черного хода, за тяжелой железной дверью, что вела в вечно сумеречный двор-колодец, девушка запалила тонкую сигарету, откинувшись спиной на прохладную штукатурку стены, и, даже глядя в серое небо, обложенное сегодня непроглядными тучами, Лада невольно почему-то представляла, что там, выше них, все равно всегда светит солнце. Должно светить каждый день, ведь его не спрятать и не погасить по велению Всеединого Управителя или по букве Устава.
