А потом из-за угла, едва не врезавшись в Ладу, вывернулась, вслед за двумя какими-то незнакомыми женщинами, спешившими к третьему подъезду, Ия Мессель, безуспешно пытаясь справиться с большим, рвущимся из рук сине-черным зонтом. Она замерла на мгновение в удивлении и нерешительности, будто не веря, что перед ней и впрямь стоит Лада, и вдруг едва ли не улыбнулась - совершенно неслыханно! Что-то в груди ёкнуло, и все страхи и сомнения в мгновение ока вернулись в сердце девушки.
- День добрый, как хорошо, что Вы здесь, я с Вами который день хочу поговорить, - Ия опередила едва успевшую открыть рот Ладу, голос ее звучал мягко, без тени волнения по поводу яростной бури над ее головой, словно все шло именно так, как она того и ожидала.
Лада почувствовала, как кровь мигом отхлынула от ее лица и похолодели и без того замерзшие пальцы рук. Нет. Нет-нет-нет, это она сама, Лада Карн, должна начать этот разговор, сама должна сказать, что все поняла, а не оправдываться потом в ответ на упреки Ии, или как бы там ее ни звали по-настоящему!
- Нет, постойте, это я! - Почти горячо воскликнула она, потом спохватилась, испугалась и, сжав за спиной подол юбки, чтобы только не выдать странной соседке своего напряжения, сделала шаг, не то два назад, в пустоту подъезда.
- Я знала, что Вы заметите, - почти прошептала Ия, делая шаг в сторону девушки, - я не сомневалась, что Вы поймете, с самого начала…
Ее невысокий темный силуэт против открытой двери подъезда, отблески грозы, ходившей за спиной. Напряженная до предела, Лада вдруг поняла, что не помнит, когда и из-за чего вообще нервничала бы так сильно, что словно тряслась изнутри как теперь. Вот тебе и хорошая ВПЖ… Ведь все началось именно в тот день, верно? В день последней ВПЖ, в лифте. Что “всё”? Лада осознала внезапно, что запуталась в себе за ушедший месяц так сильно, что сама не понимает собственных мыслей, сумбурных, смятенных и совершенно не поддающихся логическому осмыслению. И дело было не в страхе. Не в страхе оказаться под подозрением этой Высокой (или кем бы там она ни была), или не найти работу и своего места в Системе, не в страхе навязанного замужества, давно ставшего привычным безденежья, нет. Дело было в чем-то совершенно ином, неподвластном логическому осмыслению, навязчивой идее, застрявшей в мозгу, от которой не было спасения ни днем, ни ночью. Лада смотрела на Ию - её невысокий силуэт в форменном учительском костюме, прямые волосы, едва доходящие до плеч спереди и еще короче сзади – и понимала, что, если вся эта заваруха со внедрённой окажется правдой (а она, несомненно, окажется), то сама она, Лада, наверное просто двинется умом от того, что останется в ее бесполезной жизни. А вернее, от того, что в ней уже не останется ничего, стоящего продолжения. Лада не могла этого объяснить, едва ли могла даже понять, но была абсолютно уверена в одном - когда эта девушка исчезнет из ее жизни, все остальное не вернется на круги своя, как было прежде последней ВПЖ, но совершенно потеряет свой смысл - если он вообще когда-то был.
И это осознание, пришедшее так внезапно, совершенно потрясло девушку.
- Тогда, в лифте, Вы мне сказали… - Быть может, Ия говорила что-то после, но Лада уже не слышала того: слова девушки прервал раскат грома поистине оглушительный, и снова далекий отблеск, грохот и - темнота. Лада, все еще стоявшая почти в дверях, не сдержавшись, вздрогнула от неожиданности и изумленно огляделась по сторонам. Весь двор (вернее, та большая часть его, что по-прежнему была видна с порога проходной), окруженный, помимо ее родной тридцатиэтажки, еще четырьмя домами по двадцать с небольшим этажей, погрузился в кромешный мрак: ни в одном из окон, стеной высившихся вокруг, не было ни огонька, как не горели и уличные фонари, и черная дыра проходной за спиной промокшей девушки.
Ия озиралась по сторонам, кажется, не менее ошарашено, чем и сама Лада, потом, задержавшись взглядом на чем-то позади соседки, сделала шаг в сторону, пропуская едва не бегом вылетевшего из проходной консьержа. Тот лишь кивнул в знак приветствия, не прекращая набирать на мобильном телефоне чей-то номер, и заспешил в сторону пятого подъезда – к заведующему домом, наверняка, - даже не оглядываясь по сторонам, даже не захватив зонта, чтоб укрыться.
- Это авария? – Вопрос Лады повис в воздухе, когда она зашла в пустой темный подъезд, обводя его изумленным взглядом. - Провода оборвало? – Голос ее звучал глухо, как-то безжизненно. Проблема скачков напряжения или даже перебоев с электричеством была обязательным пунктом техники безопасности, наизусть заученной еще со школьных уроков ОБЖ, однако в реальности она всегда казалась Ладе бессмысленной и ненужной по той причине, что ни разу за всю жизнь девушки не возникала. Теперь же ей вдруг стало почти страшно от неожиданного ощущения полнейшей собственной беспомощности. – И, что, никто не наблюдает? Сейчас, в смысле… - девушка обернулась на Ию, но увидела лишь слабые отблески её зрачков. Глаза постепенно привыкали к темноте, сумерки, лившие свой тусклый свет через стеклостену, придавали вещам мутные очертания, становившиеся все более и более ясными. – Тогда я сразу скажу, - Лада вдохнула грудью побольше воздуха, набираясь смелости, - Вы были правы, Ия, с самого начала. Система всегда права, а я об этом едва не забыла, - подняв подбородок, девушка внезапно заговорила все решительнее, а вместе с тем и напряженнее, - Вы мне не дали, Ия Мессель, совершить чудовищную ошибку. Я знаю, что Вы – Высокая, но дело не в этом. Дело в том, что я забыла свой долг Средней – и я признаю эту ошибку, непростительную, признаю перед Вами, Ия, потому что хочу выразить свою благодарность, что не дали мне сбиться с пути Империи…
- Довольно, - прошептала Ия едва слышно в шуме грозы и ветра, словно бы чужим голосом, - пожалуйста, довольно.
***
The harder harder you fight
The deeper deeper you get sucked in*
[*Англ. «Чем отчаяннее, отчаяннее ты сопротивляешься,
тем глубже, глубже тебя затягивает»
Из песни проекта Violet UK – «Sex and Religion»]
За окном вагона, если чуть пригнуться, видно второй ярус дороги, внутренний монорельс Среднего Сектора, на котором можно домчаться из второго квартала в шестнадцатый едва ли дольше, чем за полчаса – вместо добрых часов четырех, что потратишь на автомобильные пробки. Белые разделительные линии проскальзывали время от времени на асфальте тут и там между машин, почти бесшумно кативших по нижнему ярусу дороги, сетью извивающейся под колоннами опор двух уровней монорельса.
Пан сидел, прижавшись лбом к оконному стеклу, и внимательно разглядывал ту автомобильную суету, которую столь стремительно оставлял позади себя поезд. Не сказать, что всё это и впрямь так уж интересовало его – просто ужасно хотелось занять голову хотя бы чем-то помимо назойливых мыслей о Высоком Секторе, Академии и Алексисе Бранте. Пан сонно откинулся на высокую спинку: ехать ему было порядка сорока минут, даже дольше, и поезд, бесшумно скользящий по монорельсу, убаюкивал мальчишку.
Утро понедельника, спать хотелось отчаянно. Началась вторая неделя его жизни в качестве кадета, а он всё словно не понимает, что это действительно не понарошку. Подавив очередной зевок, от которого едва не свело челюсть, парнишка вызвал калькулятор на своем старом, избитом и исцарапанном телефоне и принялся считать. Восемьдесят крон на монорельс. Дважды в день. Пять дней в неделю. Четыре недели в месяц. Итого три тысячи двести крон в месяц на один только проезд – да и то если кроме того всюду ходить исключительно пешком. Три четверти всей его нынешней зарплаты! Да что там, почти вся… Пан сжал зубы и мысленно выругался. Интересно, а сможет ли он вообще продолжать работать с нынешней учебной нагрузкой, успеет ли? Снова садиться на шею родителям казалось совершенно немыслимым: клянчить деньги – да на что, на проезд в Академию! – у родителей, которые, как и большинство нормальных Средних, считают дополнительное образование если не блажью, то как минимум странным капризом… Совершеннолетний к тому же. Пан выругался про себя еще раз. Закончил бы школу как все люди и сидел в своем телесервисе с гибким графиком работы, не зная бед…
