А если не пройдёт? (Опять это проклятое «а если?»)

Нет, серьезно. Если не пройдёт? Вырасти, жениться, упахаться на работе и сделать вид, что ты как все, ты нормальный, что так всегда и было, что никогда не был живым? Никогда не чувствовал, не любил и не хотел удавиться от всего этого? Только делать вид тогда нужно уже сейчас – полгода назад нужно было делать вид, а теперь поезд ушёл, теперь остался только тот треклятый вопрос: «а дальше-то что?»

А ничего.

Дальше – ничего. Дальше по кругу – не сломаешься сам, так сломают тебя.

А если «пройдёт» только у кого-то одного из них – тогда что? Если у кого-то «пройдёт», а у кого-то нет. «Пройдёт», слово-то какое идиотское – мимо, что ли пройдёт? Мимо уже не пройдёт, поздно… А, может, он вообще не хочет, чтоб у кого-то что-то «проходило», может, ему так хорошо? С чего он вообще должен этого хотеть? Нет, а правда, лучше же, чем не чувствовать вообще ничего, будучи нормальным…

А ведь кадеты, все как один в идентичной чёрной форме, стекающиеся одной и той же тропой к молельному дому, и правда похожи на муравьёв.

Откуда они взялись, Пан, полностью поглощённый собственными недобрыми мыслями, понять не успел. Два рейдера со здоровой овчаркой – кажется, именно рейдера, а не коменданта ВПЖ, чья форма была так похожа на их. Различать их было всё еще слишком сложно, даже изучая все эти иерархии в Академии, однако кое-что во внешнем виде двоих не позволяло их перепутать ни с кем: лица мужчин были наполовину закрыты черными платками, так, что виднелись лишь глаза, хотя у второго и глаза было видно с трудом из-за надвинутого низко капюшона. Пан слышал, что многие рейдеры, выполняя задания («по зачистке», можно было бы продолжить негласно) среди гражданских, носят такие платки, желая скрыть свои лица и оставаться в дальнейшем неузнанными, однако в живую мальчишке этого видеть никогда не доводилось – а выглядело это, признаться, жутковато.

- Пан Вайнке? – Глухо произнес тот, что был выше и стоял ближе к кадету. Голос говорившего, и без того низкий, тонул в ткани платка. Тот лишь кивнул. Не нужно было даже оборачиваться, чтобы заметить и понять, сколько взглядов было обращено сейчас на них троих. – Следуйте за нами.

Внутри что-то похолодело, замерло… и ухнуло вниз. Глупо было бы спрашивать себя, что случилось, но ноги идти категорически отказывались, словно онемев.

- Но… - Рейдерам сопротивляться бессмысленно, это и трехлетний знает, Пан и сам едва ли смог бы объяснить, что хотел сказать или спросить, - говорили в нем, скорее, растерянность и накативший внезапно страх, льдом сковавший всё тело. Странно, как может черепная коробка быть разом и такой пустой, и переполненной какими-то разодранными ошмётками мыслей?

- Выполнять без вопросов, - рыкнул тот, сжимая сильные пальцы на его плече. Всё вокруг словно исчезло, непослушные ноги вдруг сами повели туда, куда направился рейдер. Второй, в капюшоне, с собакой на широком поводу, шёл с другой стороны, по правую руку, на пару шагов позади. Тишина, опустившаяся, оказывается, на двор Молельного Дома, внезапно оглушила Пана. Перед глазами предательски темнело. Бесчисленное множество вопросов носилось в голове, сминая друг друга. Кто? Куда? А как же?.. Наверное, единственный вопрос, которого не было в этом жутком месиве – «Почему?» Это мальчишка и так знал слишком хорошо.

Машина – такого же, как и форма мужчин, грязного желтовато-зеленого цвета фургон с решетчатыми окнами – стояла чуть дальше за входом на территорию молельного дома, за рулём, кажется, ждал еще один человек. Отворив тяжелые двери кузова, второй из конвоиров проворно забрался внутрь и, подхватив Пана под локоть, словно какую-то вещь легко и бесцеремонно втащил внутрь фургона. Потом, промедлив полминуты в ожидании запрыгнувшей вслед за ними овчарки, закрыл двери на тяжёлую щеколду и постучал в закрытое решеткой окошко, смежное с кабиной водителя. Первый, очевидно, уже успел занять пассажирское место в ней, потому что машина, чуть дёрнувшись, тотчас тронулась с места. Мужчина едва уловимо потрепал пса по холке, опустился на металлическую скамью возле слабо соображающего Пана и очень тихо произнес, стягивая на шею черный платок:

- Прости, что пришлось тебя так напугать, это было необходимо. - Синие глаза встретились с широко распахнувшимися серо-зелеными. – Я принимаю твоё предложение. – Улыбка Алексиса Бранта, измученная и изможденная, сквозила теплом и смущением.

========== Глава 60 Непокорëнные ==========

Комната была маленькая, с узким, вытянутым горизонтально окном под самым потолком. В комнате все было белое – пол, потолок, стены, постельное бельё… Окно, шедшее словно бы щелью вдоль потолка, проливало тусклый свет, но в комнате всё равно было полутемно. Сколько же времени прошло? Кажется, только что они вышли из зала суда, а теперь, оказывается, уже совсем вечер…

Лада лежала на узкой койке, что крепилась прямо к обитой каким-то мягким материалом стене, и бессмысленно смотрела в потолок в двух метрах против своего лица. Слёзы, которых, пожалуй, девушка была готова ожидать сама от себя теперь, не шли. В общем-то ничего не шло, отчего невольно закрадывалась мысль – а не таким ли и должен быть идеальный Средний? Таким, чтоб не нужно было бы прятать эмоций просто потому, что их вовсе не будет?.. Что же надо сделать с человеком, чтобы довести его до подобного?.. Лада содрогнулась внутренне и где-то в самой глубине души вздохнула с каплей облегчения: она еще может чувствовать, она еще жива, она еще человек. И это – самое важное, что ей нужно сейчас знать и помнить.

«Не надо ярлыков, мы просто люди! Мы люди, чтоб вам провалиться, даже если все будут это отрицать…»

Когда они покинули Дом Управления, плац был залит солнцем, совсем уже по-весеннему тёплым и по-весеннему оранжевым. «И куда только всё это вмещается… - подумала она, зачарованно глядя куда-то вверх, возводя глаза к небу. - Вся эта любовь внутри меня? Такая огромная, словно вот-вот разорвет на части…»

- Я люблю тебя, Ия. – Тихо позвала Лада, едва только их пальцы, соскользнув, расцепились.

- И я люблю тебя. Навсегда… - было ответом той. Лицо её, тоже залитое закатным солнцем, было светлым и спокойным, и губы, тронутые мягкой улыбкой, почти не дрожали.

- Отставить разговоры. – Холодно одёрнул их голос одного из рейдеров, уводя Ию вперед, вниз по широким ступеням. Грегора, оставшегося с комендантом в зале суда, с ними уже не было.

- К кому Вы обращаетесь? – С деланным удивлением обратила на него девушка дерзкий взгляд чёрных глаз. – Мы ликвидированы. Нас нет.

Ну конечно, кто еще, кроме неё, будет способен сейчас на такие слова? Сейчас, когда уже никто ничего не может им сделать, находясь в тисках Системы, потому что они двое, Лада Карн и Ия Мессель, ей больше не принадлежат… Смех и слёзы разом подступили комом к горлу девушки, искажая её лицо неровной улыбкой. Всё еще видя в паре шагов перед собой темноволосый затылок любимой, Лада вдруг почувствовала, что ужасно устала и проголодалась, ощутила жуткую слабость, от которой ступени поплыли перед глазами, пульсируя черными кругами, и, наверное, лишилась чувств, поддавшись переполняющим ее все эти бесконечные часы страху и волнению. «Навсегда, Лада, слышишь?» – Эхом донеслось до неё уже где-то на границе сознания, и злая весёлость звучала в этом голосе.

Пробуждение приятным назвать было бы сложно – Лада очнулась в кромешной тьме, не сразу понимая, что её глаза завязаны чем-то, не пропускающим света. Странно, если она, судя по беспощадной решетке скамьи, в одном из тех фургонов, то он почему-то стоит на месте, а не едет… Голова соображала с трудом, но, судя по отсутствию боли в каких бы то ни было частях тела, там, на крыльце, девушку успели подхватить, не дав ей упасть.

- …да, да, двое, обеих разом… - говорил чей-то голос в отдалении. – …куда ж еще?..

Лада неуклюже пошевелилась, пытаясь выпрямить затёкшие ноги, и другой, незнакомый голос, совсем молодой, прямо возле нее произнес как-то слишком громко: