В голове было удивительно пусто и спокойно, словно сейчас всё это происходило не с ней, а с кем-то другим, не настоящим, туманной фигурой, которая не может вот так просто кануть в небытие, проиграв это странное сражение, эту безмолвную войну, которую они с Ладой затеяли, оказывается, всерьез и по-настоящему, и которая не была детской игрой, как порой казалось девушке. Мысли о том, кто, куда и, главное, зачем мог забрать их с Ладой провокационный плакат маячили где-то на задворках сознания, едва ли представляясь сейчас такими уж важными. Так, значит, тогда, под новый год, ей действительно не показалось, что кто-то кроме них двоих был в тёмном павильоне… Ия думала о том, что она может предпринять сейчас, что может изменить – бежать? Сопротивляться? Молчать? – и приходила в итоге лишь к спокойному принятию происходящего. Страха не было, только минуты текли мучительно долго и медленно, пока телефон одного из мужчин не зазвонил, и они не направились в сторону выхода, отослав рядового Курсваги с сестрой в административный корпус, к остальным.

На пути до ворот Парка Славы странной делегации повстречался из всех знакомых девушкам ребят только Кай – замерший на миг, словно запоздало понимая, что могло произойти, и тотчас со всех ног бросившийся куда-то в глубь аллей. Что ж, если знает Кай, то знают, можно считать, все. Возле самой ограды Парка стоял припаркованный фургон серо-желтого цвета, такой же пыльный и грязный, как и сухой, почти уже весенний асфальт под их ногами, возле открытых дверей кузова двоих девушек и их конвоиров ожидал среднего роста мужчина в подобного же цвета форме.

- Ты?.. – Только и смогла выдавить из себя Ия, которая едва ли могла сама понять, что именно потрясло ее сильнее: то, что это был её отец, Грегор Мессель, или что он, как и прочие, был одет в рейдерскую форму, какой до этого она на нём никогда не видела. – Почему ты?..

- Помолчи, пожалуйста, - тихо произнес он, подхватив под локоть и подсаживая в высокий фургон обеих девушек по очереди. На какое-то мгновение взгляд Ии встретился со взглядом Лады, отряхивающей подол своего чёрного платья прежде чем опуститься на скамью, привинченную ко внутренней стене фургона, и вместо былого спокойствия девушка увидела в нем теперь мрачную, почти злую решительность, уверенность и удивительное достоинство, с которым та расправила юбку и выпрямила спину, сев в фургон.

Словно её едут короновать, а не ликвидировать.

Ия почувствовала, что едва сдерживает улыбку, глядя на свою спутницу, и поняла, что на самом деле не имеет ни малейшей крупицы надежды на спасение.

- Что происходит, пап? – Негромко произнесла она, когда двери кузова затворились, тяжело стукнув друг о друга, и клацнул засов снаружи. Девушки сидели на неудобной металлической скамье, узкой и решётчатой, холодно врезающейся в кожу даже через юбку и колготки, и двое мужчин сидели напротив них – Грегор Мессель и Альберт Лоу, до ужаса похожие друг на друга в своей одинаковой форме.

- Ты смотрела то, что не имела права смотреть, – коротко бросил первый. Потом пояснил так же сухо, - мой компьютер. По крайней мере, с этого всё началось. Ты же помнишь, что как-то просила проверить почту, а мне нужно было уйти?

Святая Империя сохрани, нет даже смысла отпираться. «И это всё? - больше всего хотелось сказать ей, - несчастный компьютер полгода назад – это единственное, из-за чего вы развели тут такую шумиху, не зная о плакате?»

- …а потом всплыло много другого, - добавил Грегор куда более мрачно, - всплыло, когда я подал апелляцию, и они начали всё проверять. Твои сомнительные вопросы на уроках, твой страх, из-за которого ты пешком таскаешься на девятнадцатый этаж, общение с этой… девчонкой… - мужчина качнул головой в сторону не отрывавшей от него глаз Лады, по-прежнему не проронившей ни слова, - у меня нет слов, сколько всего всплыло. Я-то уже как наивный школьник поверил, что сейчас всё, наконец, образумится… А потом пошли камеры в Парке. И ваши… поцелуи. Смех. – Ия ощутила, как резко горячеют её уши от этих слов. Проклятье, как они могли?.. Девушка вдруг почувствовала себя словно облитой грязью и ужасно, невыносимо уставшей. Так вот, значит, что они нашли. – Ваше счастье, что звук на тех камерах еще не отлажен – представить дурно, что там можно было бы услышать.

- Теперь твою апелляцию отклонят, да?

- А ты как думаешь? – Холодно отозвался отец, потом чуть смягчился, и голос его зазвучал не более чем устало. – Ах, Ия, ты вообще понимаешь хоть чуть-чуть, во что ты ввязалась?

- Конечно, понимаю. В том-то и загвоздка, что я слишком много понимаю, пап. – Девушка говорила спокойно, но решительно, без излишней горячности, однако достаточно эмоционально, чтобы напроситься на замечание. – С нами или без нас, но Империи не выстоять, потому что однажды люди поймут, что их дурачат. Что невозможно взять и выключить то человеческое, что Система зовёт диким. А главное – что такая жизнь не стоит и выеденного яйца. Мы такие, какие мы есть, мы люди, а не просто куски мяса – к сожалению для Империи. И когда люди это поймут, вам лучше бы быть на нашей стороне.

- Довольно об этом, - холодно посмотрел на нее Грегор Мессель, - ваша эмоциональная нестабильность и без антиимперской агитации является достаточным основанием для обвинений.

- Мы стабильны, папа. – Мягко, уже без былой режущей холодности отозвалась девушка. – Наша стабильность – чувствовать, ваша – делать вид, что не чувствуете. Мы с вами одинаковые внутри, только по-разному себя ведём. И не потому что вы можете сдерживать себя, а мы – нет. Потому что мы хотим счастья, а вы – покоя. Знаешь, пап, беда ведь не в том, что тысячи людей взяли за аксиому, что им всё равно, - беда в том, что им не оставляют выбора, не показывают другой путь, не позволяют выйти из замкнутого круга – наоборот, только глубже и глубже заталкивают назад…

- Но почему, Ия? – Совсем тихо произнёс Грегор, непонимающе качая головой. – У тебя прекрасное образование, хороший уровень жизни, интересная работа… Почему ты оказалась на этом пути? Таком глупом и безумном… Из-за неё? – Глаза мужчины скользнули взглядом в сторону Лады.

- Потому что я дикая, папа. – Горячо прошептала Ия, с вызовом глядя в глаза отца, такие же тёмные, как и у нее самой. – И всё, что я делаю, думаю и говорю, - это мой собственный, осознанный выбор, и я готова им гордиться.

- Мы готовы. – Поправил её тихий, но твёрдый голос, и холодные пальцы Лады сжали ладонь Ии.

- Мы готовы, - эхом повторила за ней Ия, - потому что нам не всё равно.

Грегор Мессель набрал полную грудь воздуха и медленно-медленно выдохнул. Потом извлёк из нагрудного кармана пачку сигарет и, щелкнув зажигалкой, закурил. Не спросив позволения, Лада последовала его примеру, улыбнувшись самым уголком губ, когда Ия удивленно взглянула на нее, но мужчина не дал девушкам продолжить этого безмолвного разговора.

- Не помню, Ия, может быть, я упоминал уже… - Медленно и словно бы всё ещё неуверенно произнёс он. – Макс Герц – сын Адриана Герца, моего бывшего сослуживца, мы всё еще поддерживаем общение… Нас – и вас – было пятеро в эксперименте. Макс – тоже сын Низкой. Я думал… когда это всё еще не всплыло, что, если вы с Максом поженились бы, это могло бы стать продолжением эксперимента – и последним аргументом для меня самого. Но она все-таки оказалась права… - Грегор Мессель качнул головой и поднял на дочь глаза, полные такой безнадежной и темной горечи, что Ие стало почти страшно, и сердце, и без того глухое, пропустило удар.

- Кто? - Выдохнула она, заранее зная, какой ответ получит. - Скажи, мне же теперь нечего терять. Да и тебе.

- Твоя мать, конечно. - Грегор выдохнул облако дыма, разглядывая неровный пол у себя под ногами. - Когда сказала, что ты будешь похожа на нее, а не на меня. Накануне ликвидации.

- Как ее звали? - Воздух сипло прошелестел по пересохшему горлу.

- Я не помню. Для нас она была Номером Два.

Слабая улыбка, теплым цветком распустившаяся внутри девушки, не смогла заглушить хлынувших из глаз слез, которых теперь уже не было смысла скрывать.