Как и следовало ожидать, на стрельбище, вдали от посторонних глаз, маска болтуна очень быстро спала с паренька с этой кличкой, и Колин открылся Мастеру с новой стороны - которой тот прежде не видел, но давно уже ждал рано или поздно увидеть. Мальчишка был спокойным и уравновешенным, больше слушающим, нежели говорящим, и спрашивающим время от времени очень правильные и дельные вопросы. Слушая его и глядя на него, Алексис снова отчего-то невольно вспоминал бывшего напарника, Даниела, и сердце неприятно щемило. Даниел за партой Академии был как раз таким - даже если легкомысленным внешне, то внутри всегда очень взвешенным, анализирующим каждую мелочь, внимательным и честным. Всегда думающий куда больше, чем говорящий, даже если рот его не закрывался почти ни на минуту.
В этот день внезапное осознание того, насколько невероятно ему повезло встретить некоторых людей за какие-то лишь двадцать лет своей жизни, глубоко потрясло Алексиса.
Артур же и Ники были другие. Закрытый, холодный и почти даже высокомерный, Артур не раскрывал рта, пока ему не был задан конкретный вопрос, и даже тогда отвечал кратко и безразлично, словно показывая всем своим молчаливым видом, что знает даже более, чем то необходимо, и находиться здесь ему неинтересно, хоть он и вынужден пережидать всё это, чтобы достичь каких-то своих целей, давно уже поставленных на будущее. Ощущение того, что всё его поведение – так же, как и у Колина Кое, не более чем прочная маска, не только не пропадало, но лишь укрепилось в Алексисе после пребывания с мальчишкой один на один. Что ж, время покажет. Ники же, напротив, задавал много вопросов, пытливо заглядывая в глаза Мастеру, однако ответы на девяносто процентов этих вопросов узнать ему было еще рано – если вообще полагалось когда-нибудь узнать. Не укрылось от Алексиса и то, что на протяжении всего времени, проведенного с ним, мальчишка отчего-то заметно нервничал, то и дело принимаясь теребить что-то в пальцах и тут же бросая, и, кажется, злился на себя за это, не желая, что бы Мастер заметил его напряжения. Однако Мастер заметил, не подав, разумеется, виду, и не на шутку задумался, что же происходит с этим мальчишкой, таким разным в разных условиях, таким неожиданным теперь. Словно он всё время, ежечасно спорил о чём-то сам с собой и никак не мог прийти к согласию.
Несмотря на возраставшее с каждым днем напряжение, висевшее в воздухе, возрастало отчего-то и спокойствие внутри Алексиса, снежное, зимнее спокойствие, окутывавшее одеялом уверенности, что всё идет как надо, несмотря ни на какие сложности и ни на какую усталость сомнения. И, несмотря на подступавшую всё ближе дату еще осенью запланированного им безрассудства, внутри него было только спокойствие.
========== Глава 47 Forever’s gonna start tonight* ==========
[*Англ. «Вечность начинается этой ночью» (пер. автора)
Из песни Bonnie Tyler – “Total eclipse of the heart”]
Она прячет улыбкой слёзы,
Она редко мне смотрит в глаза,
Мы спешим разными дорогами
На один вокзал*
[*Из песни группы Високосный год – «Метро»]
Первым человеком, которого встретила Лада, стоило ей только оказаться на территории парка, была Эми Хансен, шедшая ей навстречу, кутаясь в широкий шарф, явно потрепанный временем, но по-прежнему красивый, с зеленовато-бордовыми полосами. Эми взглянула на девушку растерянно и невольно остановилась.
- О, Лада… - в голосе её слышались сожаление и даже, кажется, чуть смущение, - Тебе ребята не сказали, да? - Вообще-то да, действительно не сказали. Интересно, о чем это она сейчас?.. – Мы до следующего года уже не будем собираться, я вот только что как раз инвентаризацию провела и всё выключила…
- Оо… - Так вот, в чем дело. Интересно, выглядит ли растерянность Лады так же натурально, как у Эми? – Ладно, мне все равно надо было кое-что из вещей забрать, я там в подсобке кофту оставляла.
- Ты болела, да? Тебя подождать? Вместе поехали бы… - Эми, самая старшая из всех ребят «Листа», молодая женщина двадцати четырех лет, была не только руководителем организации, но и одним из главных активистов-инициаторов создания Парка. Лада знала о ней немного, но то, что знала, всегда отчего-то её вдохновляло и оставляло надежду, что вполне возможно совмещать семью, работу и любимое дело. Муж Эми, Янош Хансен, работал где-то в администрации парка, хотя жили они (с двумя милыми дочками – восьмилетней Римой и шестилетней Реей) в далеком четырнадцатом квартале. Однако Парк Славы Империи, даже голый и незавершенный, был для Эми и всей её семьи вторым домой, без преувеличений, и каждый день, проведенный здесь, девушка буквально излучала тепло и светлую женскую силу, о которой Ладе только мечталось.
- Вроде того, - опустила глаза Лада, - не нужно ждать, тебе всё равно в другую сторону ехать, мне же в одиннадцатый.
- Ладно, - отозвалась девушка, - не задерживайся там, холодно. Спасибо вам за проделанную работу. Хороших дней, отдохни.
- И тебе, Эми…
В павильоне было темно и тихо, спускавшиеся на Империю ранние декабрьские сумерки с трудом пробивались через стеклостену, выходящую на северную сторону. Едва не прильнув к ней всем телом, Лада сумела разглядеть фигурку Эми, покидающей территорию парка, затворив за собой половинки ворот, и выдохнула. Тишина звенела в ушах. Часы показывали без шести минут четыре, значит, звонить Ие еще рано. На душе было равно спокойно и почти страшно – едва ли сама Лада могла понять, как уживаются внутри эти такие разные чувства одновременно.
В подсобке тоже никого не было, и пахло пылью, холодом и какой-то бытовой химией. Пальцы мерзли. 16:01 на часах.
Ия появилась легкой тенью, с трудом различимой в сумерках, заставив Ладу невольно вздрогнуть.
- Привет, милая. - А Лада, кажется, уже успела совсем отвыкнуть от того, какими крепкими бывают ее объятья. Единственное, чего хотелось – чтоб время остановилось, закончилось, чтобы дальше этого момента уже ничего не было, но не смерть, нет, а по-другому, как в реальной жизни, конечно же, не бывает…
- Я так соскучилась, - только и смогла выдавить она, зарываясь лицом куда-то в ворот пальто Ии, - я так соскучилась…
- Я тоже, - выдохнула та, безуспешно пытаясь чуть отстраниться и взглянуть в лицо Лады, - столько всего было… - глаза её сияли. Лада с трудом сглотнула колючий ком, вставший почему-то поперек её горла и, тщетно пытаясь придать бодрости своему голосу, спросила:
- Может быть, всё-таки объяснишь, что здесь происходит?
- Идем. - Внезапно засуетившись, Ия увлекла её в подсобку, попутно изливая на ее голову необъятные потоки информации - про школу, про Кая с Роной, про каких-то рабочих, маячивших всю прошлую неделю «возле того павильона, который возле теплиц, ну, ты же помнишь». До того места, куда так уверенно вела Ия, девушки, правда, так и не дошли, потому что, несмотря ни на какую нежность, чуть ли не через край лившуюся, избавиться от ощущения, что молчание сейчас приравнивается ко лжи, было почему-то совершенно невозможно.
- Ия, Ия, послушай. – Лада остановилась, едва они вошли в подсобку и затворили за собой дверь, и, взяв Ию за плечи, заглянула в темные глаза девушки каким-то совсем детским, просящим взглядом, - ты… ты только не уходи сразу, ты послушай, ладно?
Та заметно напряглась, поддавшись перешедшей на нее нервозности, и спешно закивала, мол, не томи, Лада.
- У меня… мы… То есть, Карл хочет ребенка. Вернее… Он настоял… – Выпалила она на одном дыхании, отводя глаза и не имея смелости взглянуть в глаза любимой девушке. – Он говорит, дело не в деньгах, хотя и в них тоже, я же знаю, просто, ты пойми, он всё так рассчитал… - Ия вдруг сгребла ее в охапку и прижалась к ее груди, обрывая горячую и порывистую речь. Лада так и замерла, не закрыв рта, а потом уткнулась носом в шею той и замолчала, сомкнув глаза. В памяти почему-то всплыл тот сумасшедший летний вечер, когда гроза оборвала провода, словно специально давая девушкам шанс выяснить, кто и что для кого значит, вспомнились объятия Ии – впервые, - и показалось на миг, что с тех давних пор ушла уже целая жизнь, быть может, даже не одна…
