- Прости меня… - шепот Ии выдернул девушку из омута воспоминаний. - Пожалуйста, Ладушка, прости меня… - только и твердила она, когда Лада взглянула ей в лицо и увидела дорожки слез на щеках девушки.
- Святая Империя, Ия, ты чего?.. – Ей стало вдруг как-то безудержно страшно, словно почву выбили из-под самых ног: Ия Мессель, суровая, волевая, гордая, живая, а теперь…
«Пожалуйста, прости меня…»
- Я не могу тебя спасти, ничего не могу сделать, не могу тебе дать, Лада, я не могу… ничего не могу для тебя… Только погублю…- шепот срывался, задушенный слезами, что всё еще текли так безудержно по ее щекам, дыхание сбилось, сотрясая плечи крупной дрожью, совсем как на День Славы Империи. - Девочка моя… Ладушка…
Что делать, когда ломается то, что всегда было самой надежной опорой? Как быть, когда плачет так безудержно тот, кто всегда утешал и поддерживал, не позволяя пасть духом? Пожалуй, Лада ожидала от Ии прежде всего злости: на неё, на Карла, на Империю, на что угодно, но это… Ия все плакала, и плакала, и утешить ее казалось совершенно невозможным. Тогда Лада просто взяла лицо девушки в свои ладони и поцеловала ее – крепко, долго, с каким-то отчаянным упоением, словно желая прогнать из ее головы все мысли и заставить забыть обо всем на свете, кроме ее, Лады, горячих и сухих губ.
Какой Карл? Какие дети? Системе никогда не победить бьющегося сердца.
- А теперь собралась и прекратила, - тихо прошептала она, отстраняясь и заглядывая в черные глаза, которые так хотела бы передать своему сыну, - я думала, ты рвать и метать станешь, а ты… Рёва-корова… - Тонкими, холодными пальцами – стирая со щек Ии дорожки слёз. - Разве можно так?.. Даже я не плачу, видишь? Это ведь я должна просить прощения, а не ты… Ия, не надо меня спасать, - произнесла она мягко, снова заглядывая той в лицо, - ты уже меня спасла… И не важно, что будет дальше. Правда. Потому что мы всегда будем вместе, слышишь? Мы с тобой - навсегда…
…Из непривычно маленького окошка подсобки наползала вечерняя темнота, чай стыл в крышке термоса, использованной вместо чашки.
- Его… будут звать Йонас, - тихо произнесла Лада, всё еще сомневаясь, стоит ли говорить обо всем этом снова, или станет лишь хуже, если бередить лишний раз то, что и без того болит. Они сидели на коробках с брошюрами, плечо к плечу, и никак не могли наговориться после затянувшегося молчания, - я подумала, может быть, когда он вырастет, буквы имени уже не будут тем, что они есть сейчас?
Ия почему-то усмехнулась, всё еще немного неровно после слёз, и подняла блестящие глаза на Ладу.
- А я думала, Кир. - С какой-то чуть озорной улыбкой произнесла она. Щеки Лады почему-то стали отчаянно горячими.
- Я тоже думала, - смущенно пробурчала она, потупившись, - но как-то это… неправильно. И всё-таки слишком опасно сейчас, особенно для него самого. Я бы назвала, конечно, Йоханнес, но это уж совсем ни в какие ворота, да? – Улыбнулась Лада. - Даже для Высокого. А Йохан мне не нравится.
- А что Карл?
- Плевать. – Мигом посуровела Лада. - Если он ставит меня перед фактом, то и я имею на это право. Считай, мы сейчас в состоянии холодной войны… Не лучшее, конечно, что можно было бы пожелать, но я не собираюсь идти у него на поводу, хватит с меня. Просто не знаю пока, как с этим жить, - чуть погрустнев, вздохнула Лада, - мне кажется, я уже люблю его, Йонаса, а я ведь никогда этого не хотела… Его ведь еще толком даже нет. И, как подумаю, сразу столько вопросов – а как потом? А как наш… замысел, мы сами? А как же Ина и мама?.. И хочется сразу спрятаться и сделать вид, что за тебя это всё как-то решится… само. Закрыть глаза, заснуть, а проснуться уже без проблем… - девушка потупила взгляд, словно стесняясь собственных слов, - я ведь не смогу уже от этого всего отказаться и забыть.
- Поражаюсь я тебе, Лада, - качнула головой Ия, глядя на нее долго-долго, словно не то искала какие-то перемены, которые могли произойти в лице девушки за этот бесконечно долгий месяц, не то пыталась запомнить каждую чёрточку её лица. Как бы то ни было, взгляд этот, зачарованный, почему-то отчаянно смутил Ладу. – Как тебе хватило мужества всё это принять? Как тебе хватило сил решиться – тогда, в первый вечер, да и потом… Выбрать… это, а не спрятаться от меня куда подальше, когда еще была такая возможность… Теперь-то уже нет, я тебя из-под земли достану. - Рассмеялась девушка, снова прижимая Ладу к себе. - Нельзя же так просто отпускать человек, который знает о тебе столько недозволенного.
- Да я и не выбирала ничего…
- Выбирала, Лада, - очень серьезно посмотрела на нее Ия, - и я до сих пор не понимаю, как ты решилась. Просто… ты самая смелая девушка из всех людей, которых я когда-либо знала. – Объятья её были тёплыми и самыми родными, успокаивающими и нежными на свете. - Чтоб мне провалиться, да я даже делать ничего не смогу сегодня, - брови Ии почему-то внезапно поползли вверх, словно девушка собиралась снова вот-вот расплакаться, и она прикусила все еще улыбающиеся губы, некстати дрогнувшие, - просто не отпущу тебя…
***
Чудеса начались сразу после полудня, когда Пан, официальным документом освобожденный от субботнего молельного собрания, собрав рюкзак, выскочил из общежития на побелевший после вчерашнего снегопада двор и, выйдя за ворота территории Академии, щелкнув дверцей и изо всех сил борясь с желанием нервно оглянуться по сторонам, опустился на пассажирское сиденье черного автомобиля, принадлежащего Алексису Бранту.
- Вижу, ты в духе сегодня, - едва заметная улыбка звучала в голосе Мастера вместо приветствия.
- Почему бы и нет? – Уклончиво ответил Пан. - Интересно же. Да и вообще…
Когда уже он научится говорить прямо, без этих тупых «вообще»? Или хотя бы сможет съязвить, как раньше, мол, кто бы говорил?.. Что бы он там ни сказал Колину в прошлом месяце, плюсов у этого дня явно было значительно больше, чем минусов, в чем бы ни заключалась суть этого самого выезда.
- Да всё там тоже самое, что и в школе было, - отмахнулся Алексис, словно прочтя его мысли, - только с ориентированием на местности, какой в пятом квартале нет. Но это тоже не страшно. Поехали, быстрее начнем – быстрее закончим.
Наверное, первый раз в жизни Пан не горел желанием закончить занятие как можно быстрее.
- Тогда почему всё окутано такой тайной – если то же, что и в школе?
- Потому что важно на самом деле не столько то, что делается, сколько то, что говорится, - отозвался Алексис, - когда еще Мастер может говорить с кадетами один на один практически без камер? И еще потому что едем мы в место, о котором не говорят.
- Умеешь ты нагнетать атмосферу, - проворчал Пан, - с кем из наших о чем вы говорили, ты тоже, конечно, не скажешь?
- Нет, не скажу, - качнул головой Алексис, - об этом – точно нет. Прости.
- И далеко нам? – «Прости», провалиться Империи, он еще и извиняться научился что ли? Мимо проплывали заснеженные силуэты Высокого Сектора, но смотреть отчаянно хотелось в другую сторону, на профиль человека за рулем, сосредоточенного на дороге. Смотреть приходилось в окно. В лобовое. Эдакий компромисс с самим собой.
- В Высоком всё близко, - отозвался Алексис, - даже испытательный полигон. А ты пока скажи мне, Пан, что ты думаешь насчет дальнейшего распределения?
- Ты знаешь, что я думаю, - внезапно напряженно и сухо отозвался Пан. Алексис бросил на него короткий, мрачный взгляд.
- И все-таки?..
- Да не знаю я. От медицины у меня мурашки по коже, экология или административные документы – скучно, от внедрения – тошно, а Мастер из меня не выйдет.
- Еще есть экономика и налогообложение.
- Ну-ну.
- Пан, цель Академии - не сделать вас Высокими. Цель Академии - научить вас мыслить как Высокие, оставаясь Средними. Достаточно хорошо знать Средний, но не быть и не считать себя его частью. Быть посредниками между теми и другими. Ладно, пойдем другим путем. Что ты умеешь? - Не отрываясь от дороги, спросил Алексис. Пан задумался и заметно погрустнел. Ничего он и не умеет на самом-то деле. Потом на мгновение воспрянул:
