- Дай мне время подумать, - тихо произнесла она, потупив глаза, как и всегда прежде, до появления Ии, до грозы, до «Зеленого Листа» и всего этого безумия, при общении с кем-то старшим. Непривычно властным движением Карл взял пальцами ее подбородок и повернул лицо к себе, глядя прямо в глаза решительно и почти сурово.
- О чем думать, Лада? Думать надо было раньше, а лучше - не думать, делать как положено женщине, и не шляться невесть где, цветы в парке сажать с какими-то школьниками. Ты взрослая, так и веди себя как положено взрослой.
- Я не шляюсь… - тихо возразила Лада после короткой паузы, постепенно отстраняясь. Слишком уж внезапным было такое поведение вечно пассивного и какого-то почти аморфного Карла. - И дело не в цветах… У нас, например, один мальчик уже почти закончил модель фильтра, которая поможет сократить количество дней вторводы во всем Среднем Секторе, если его выпускать… А деревья, между прочим, воздух очищают, ты знаешь? Представь, чем мы дышим, их же почти нет. И… - может, хоть этот странный аргумент подействует на него? - Представь, чем наши дети будут дышать… Ведь раньше, говорят, и воздух, и деревья…
- Лада. - Карл оборвал ее резко и серьезно. - Много что говорят. Но сегодня звонила твоя мать.
Что?
- …Твои родители крайне обеспокоены тем, что с тобой происходит…
- А что со мной происходит? - Не выдержав, перебила мужа девушка. Нет, дело не в протесте - с этим она давно уже в состоянии справиться куда лучше, чем прежде, - дело в том, что именно в её поведении они заметили…
- Да, - кивнул Карл, - что с тобой происходит?
Проклятье. Ладно, главное - держать лицо и изображать покорность.
- Карл, я впервые в жизни задумалась о той пользе, которую могу - и очень сильно хочу - принести людям. Всему нашему обществу, нашим потомкам, Империи… То, что я женщина, естественно, практически лишает меня возможности получить хорошее образование и устроиться на работу, которая мне позволила бы это… А «Зеленый Лист» дает мне шанс помочь многим людям, может быть, сделать чуть-чуть лучше или легче их жизнь… Поэтому я так ухватилась за работу с ними. Я знаю, я не такая, какой должна быть по Уставу, какой… ты меня хочешь видеть, - последние слова дались ей с явным усилием, - и мама с папой. Но я не хочу просидеть всю жизнь без дела, паразитируя на труде других людей. Это недопустимо для Средней. И сейчас, когда у меня есть, наконец, возможность быть полезной, я не хочу её упустить.
Ах, Карл, какое же счастье, что ты не знаешь истинного смысла всех этих слов.
- Прекрасно, - неожиданно кивнул головой Карл, - когда, ты говорила, у вас открытие парка?
- Первого марта… - Кажется, голос всё же выдал настороженность и недоверие девушки по отношению к внезапно бодрому тону мужа и сказанным им словам.
- Прекрасно, - повторил молодой человек, поднимаясь из-за стола, - значит, у
тебя времени даже больше, чем достаточно. До августа, девять месяцев. Не один, а два парка открыть можно. А в четверг я отпрошусь с работы раньше, и мы пойдём в ЦЗ.
Девять месяцев.
«Ты меня не сломаешь», - прошептала Лада беззвучно, одними губами.
Хотя её всё равно ликвидируют раньше. Или Ию – а тогда будет уже всё равно…
***
А осень так некстати выдалась холодная. В родном Среднем в декабре-то снег нечасто увидишь, а тут, оказывается, с середины ноября уже сыпет… Хотя теперь разве кто знает, чего вообще от погоды ожидать? В прошлом году вон ливни с января месяца начались – и закончились почему-то к сентябрю, когда им только следовало бы начаться, всю весну и всё лето прополоскав без остановки. В этом – то засуха, то шторм с глобальной обесточкой, то, видите ли, снег в ноябре – жуть, одним словом. Ни на улицу, ни на крышу не выйдешь лишний раз, и в комнате сидеть тоже тошно. А впереди еще целая зима…
Странно, чем больше Пан думал обо всем сказанном, тем меньше озвученная им самим идея виделась ему такой уж страшной и безумной, как, кажется, отразилось на лице Алексиса после того, как он услышал ее. Дело, наверное, просто в том, как долго уже Пан размышлял над ней – сперва праздно, словно беззвучно смеясь сам над собой и своим безумием, спрашивая себя, как далеко оно может зайти, потом – всё более и более рационально и серьезно, пытаясь представить, возможно ли такое на самом деле. Учитывая то, что вход в Низкий Сектор охраняется едва ли не строже, чем вход в Высокий… А выхода из Высокого другого и вовсе нет. «Другого». Из Низкого Сектора выхода вообще нет…
А Алексис, кажется, и правда был потрясен озвученной идеей. Хотя оно и понятно – это Пану легко было менять свой треклятый пятый квартал на блеск самого сердца Высокого Сектора. Ему-то времени «на подумать» никто не давал… А наоборот? Если он сам уже сейчас так прекрасно отдает себе отчет в том, что никак, никогда и ни за что не захочет уже вернуться туда, почувствовав и увидев однажды всё это, Высокий Сектор. Интересно, бывал ли Алексис когда-нибудь дальше главного плаца да Дома Управления в девятом квартале, понимает ли, о чем вообще идет речь? Хотя, судя по всему, он-то как раз понимает лучше Пана. Ведь никогда прежде, даже во время грозы, на пожарной лестнице, Пан не видел этих синих глаз такими.
Естественно, мальчишка не может и не имеет никакого права заставлять Мастера решать что-то сейчас – да разве его вообще возможно заставить? «Никуда он за мной не поедет, - мотыльком об лампочку билась в голове мальчишки отчаянная мысль, - да я и сам его не потащу… Кто я такой вообще, чтоб он весь свой мир по одному моему зову разрушил? Это я как идиот…» И от мысли этой хотелось просто тихо удавиться. Только вот чем дольше Алексис собирается молчать, тем выше риск для Пана заработать себе конкретную паранойю и забить и забыть, что вообще что-то предлагал. Потому что никакие слова Алексиса о том, что выбор уже сделан (сказанные, кстати сказать, немного о другом), не снимут с Пана этой ноши сомнения. Да уж, легко упрекать в недоверии другого, когда сам не можешь побороть в себе точно того же. Когда же уже хоть кто-то из них двоих махнет рукой на свою проклятую упрямую гордость и позволит себе поверить?..
Кажется, вот уже добрых полчаса мальчишка сидел на кровати, тупо уткнувшись в учебный планшет, и ничего не мог поделать с сонмом метавшихся в голове мыслей, упорно не дававших ему сосредоточиться на деле, когда голос пропадавшего где-то Антона возвестил из-за открывающейся двери о возвращении соседа.
- …нет, Николаш давно не звонил, но ты же знаешь, что он появляется только когда что-то не так. - Антон заметил Пана, сидящего на своей кровати, молча кивнул в знак приветствия и, протиснувшись в дверь (руки его были заняты посудой с кухни, а плечом он зажимал телефон), прошел к своему столу. - Как успехи с твоей частью исследования?
Стеф… Мысли мальчишки почти сразу же вернулись туда же, где были только что. Сколько ни кори себя в том, что нельзя на месте кадета Академии быть настолько невнимательным, а толку, судя по всему, так никакого и не будет. Признаться, Пан никогда не сравнивал себя со Стефом, никогда даже не задумывался о том, сколь похожими на самом деле выглядят их ситуации, и слова Алексиса – подтверждение собственной догадки – неприятно зацепили его. Рухнуть Империи, как Алексис вообще заставил себя сказать ему всё то, что сказал? Стеф и Дени были братья, невероятно к тому же похожие друг на друга… Пан никогда не знал, как это – расти вместе с кем-то каждый день, постоянно находясь вместе, наверняка действительно не представляя уже себя без другого… И всё же мальчишку это почти даже пугало, казалось чем-то совсем не тем, скорее, невидимыми физическими путами, связывающими людей, путами, от которых стоит как можно скорее отделаться, оторваться. Хотя, вероятно, он был и не прав. У Алексиса вот есть брат – только о семье он говорил неохотно и холодно на грани того раздражения, которое лучше в нем не будить, потому что закончится оно непременно приказами, против которых Пан по-прежнему почти ничего не может сделать. А если и может, то непременно в итоге выглядит идиотом последним. Только дело все равно не в Стефе, а в них самих.
