Слезы Ии ранили её ужасно. И слезы и слова, стоявшие за ними, потому что – как теперь? «Потом»… В своих грёзах девушка всегда и неизменно видела лишь их совместное будущее, будущее в мире, где нет ничего преступного в смехе или поцелуях, где закатное солнце грело пестрые занавески на кухне, где можно было…
А время всё шло и ничего не менялось. И даже если Ия, закрыв свои темные глаза, видит тоже самое, что и Лада, как достичь желаемого, если они, оказывается, собираются идти разными дорогами? Если на деле оказывается, что обе они настолько по-разному видят и воспринимают одну и ту же реальность?.. И даже теперь, идя в считанных двадцати сантиметрах от Ии, Лада не смела коснуться её пальцев своими. Как, как провалиться всему на свете, тут можно думать? И как, сколько еще притворяться «нормальными», притворяться лишь пушечным мясом Империи…
- Кто же тогда будет людьми, если нам запрещено ими быть? – Прошептала Лада, словно бы ни к кому не обращаясь. - Кто же проживет за нас наши жизни, если не мы сами? Кто исполнит наши мечты?..
***
Подводя итог, можно было смело сказать, что День Славы Империи прошел спокойно и, кажется, без особых чьих бы то ни было косяков – и даже вечер с Антоном не перечеркнул мальчишке хорошего настроения. Пройдя вместе со всей колонной до площади Учреждения Устава, Пан хотел было задержаться и разглядеть на трибунах Алексиса (какое же всё-таки счастье иметь, наконец, хорошее зрение), однако Колин и Ники, в последний момент почему-то изъявивший желание таскаться вместе с ними двумя, вынудили его поспешить и отправиться дальше по Большому проспекту, в центр Сектора – смотреть, что происходит там. Артура они сегодня даже толком не видели – только во дворе Академии, где он трепался с кем-то из старшекурсников («Наш пострел везде поспел», - не мог не съязвить Колин на сей счет). Противиться одногруппникам Пан не стал – не хватало еще вызвать у парней лишних дурацких вопросов, лучше потом уж как-нибудь спросит у самого Алексиса, как все прошло, если будет особенно любопытно.
Удивительно, насколько не похож был День Славы Империи в Высоком Секторе на то же самое событие в Среднем. Если Высокий в этот день оживал, переполненный невесть откуда возникшими людьми, то Средний, наоборот, словно вымирал – весь, кроме главных улиц кварталов. Вернее, нет, не так: люди шли потоками – не только на центральную площадь пятого, но иногда даже на плац, где проходил Обряд Посвящения, а он ведь располагался, ни много ни мало, в девятом квартале. В День Славы Империи в Среднем Секторе не ходил никакой транспорт, поэтому совершить такой поход было, пожалуй, целым актом паломничества. Пан только однажды был там в этот день – прошлой осенью, когда их потащили всем классом – мол, заодно посмотреть, где им предстоит быть во время грядущего Обряда. Однако ничего, кроме смертельной усталости, в нем этот поход не вызвал. Высокий Сектор сиял торжеством и полнился людьми, продолжавшими спокойно гулять с чувством выполненного долга после парада; Средний Сектор (по крайней мере, пятый его квартал) на этом контрасте походил больше на последствие всеобщего гипноза или душевной болезни, переполненный бессмысленными телами, блуждающими по улицам, потому что сегодня положено вместо работы блуждать по улицам. Нет, ничего шокирующе незаконного, разумеется, в Высоком не было и близко – ни слез и смеха, ни еще каких бурных радостей, но была какая-то удивительная атмосфера… спокойствия. Спокойствия, что хотя бы раз в году ты можешь отправить смс, которую не сможешь отправить ни в какой другой день, что ты можешь гулять, не вызывая сам у себя подозрений, не боясь косых взглядов людей вокруг. И пусть на самом деле это было нечестно до слез, Пан был счастлив находиться сегодня здесь, а не там.
Только вечером, возвращаясь в общежитие (удивительно, но впервые вместе, хотя и жили все, как оказалось, в одном корпусе), ребята столкнулись в толпе на проходной с Антоном. Пришлось представлять и знакомить, куда деваться. Его-то где носило так долго, парад уже часа два-три как закончился…
- Ну что, как вам День Славы Империи у нас? – Антон, как и все прочие студенты и сотрудники Академии, одет был с иголочки и почти светился изнутри распирающей его торжественностью. Честно сказать, Пан и не заметил бы его среди окружавших парней в такой же темно-зеленой форме с треугольниками белых вставок на плечах, отчего в очередной раз укорил себя за невнимательность. Вот и ври после этого, что хочешь заниматься внедренным наблюдением.
- Познавательно, разумеется, - тотчас отозвался Колин, кстати, на удивление молчаливый сегодня, - кто бы мог подумать, что нам выпадет такая удивительная возможность увидеть обе стороны этого дня.
- И как вам такое сравнение обеих сторон?
- Познавательно, разумеется. - С многозначительной задумчивостью повторил Колин, направляясь к лифтам в конце коридора. - Вынужден вас покинуть, но мне на седьмой. – Ники проследовал за ним молча, едва кивнув на прощанье головой. Смешно, но Пан до сих пор не знал, на каком этаже обитает последний присоединившийся к их группе мальчишка. А Колину, видать, Штоф тоже с первого же взгляда не понравился. Что это вообще сейчас было?
Антон лишь молча качнул головой им вслед и вернулся к прерванному разговору. Только теперь, вернувшись в комнату, Пан понял, как устал за этот день – в кои-то веки более физически, чем морально. Ну вот, завтра второй выходной, свободный с утра и до вечера, – невиданная роскошь! – а Брант, видите ли, занят…
День этот, правда, как и следовало ожидать, пролетел молниеносно – в домашках, интернете и очередных (как всегда неудачных) попытках научиться нормально готовить еду. За окном весь день лило как из ведра – оно и не мудрено, здесь, значит, точно так же, как и в Среднем, разгоняют тучи, проливающие на следующий день утроенную порцию осадков… Пан подумал о метеостанции на крыше Академии, и что-то внутри него сжалось холодной тоской. Странно, но даже отсутствие Антона, снова невесть где пропадавшего в такую «чудную» погодку, отозвалось внутри мальчишки странным холодом. Как же всё-таки здорово было бы жить вот так в одной (или хотя бы соседней) комнате с Марком и не дергаться от каждого шороха…
Первый после праздничных выходных учебный день принес сюрприз столь неожиданный, что на первую пару часов вызвал одно лишь обескураженное недоумение, и только потом – бурю прочих эмоций: Бранта не было. Мастер Берген просто пришел и, ничего не объяснив, начал вести занятия, которые, можно сказать, испокон веков находились в распоряжении Алексиса, и это, наверное, стало первой причиной для немалого беспокойства, закравшегося в сердце Пана. Куда, провалиться Империи, он мог деться? Именно сейчас, после Дня Славы Империи… Однако его не было и на второй день, и на третий тоже, и постепенно эти непонимание и беспокойство сменились тихой паникой, сжигающей Пана изнутри. Что такого могло случиться там, на площади Учреждения, что теперь его?..
Нет, стоп, стоп. Когда убрали Оурмана, об этом, хоть и бестолково, но объявили сразу же, и кабинет его опечатали в тот же день. Кабинет Алексиса, кажется, пока в целости (Пан специально пару раз за день невзначай прошел мимо него, прислушиваясь и принюхиваясь), и Виктор Берген ничего такого о напарнике не говорил. И все же спросить у него хотя бы что-то казалось Пану безумием чистой воды, всё равно что с повинной прийти, а звонить или писать самому Алексису (чей «неопределяемый» в Среднем Секторе номер, оказывается, был совершенно свободно доступен в Высоком)… Ну, знаете, ли. Сегодня, расколоться Империи, уже не День Славы, чтобы быть таким легкомысленным. Но ведь второго числа утром он ответил. Нормально ответил «добрым утром» и краткой поздравительной фразой, а, значит, еще тогда все с ним было в порядке.
Или это мог быть не он? Он-то нормально обычно отвечать не умеет…
А если он не появится? Вообще, совсем. Мысль эта ожгла мальчишку, словно кипяток, но так же быстро и схлынула. Нет, невозможно. Если что-то, правда, случилось, Пан будет едва ли не первым, кто отправится на допрос следом за Алексисом, слишком уж много к чему можно придраться, просмотрев одни только записи камер. Постепенно на смену аффекту пришел страх, пришел тошнотворным холодом – страх от осознания собственной беспомощности в этой странной ситуации. Что он может сделать сейчас? Один против… неизвестно чего в этом проклятом, равно любимом и ненавистном ему Высоком Секторе. Может ли он хоть как-то помочь Алексису – или тот специально оставил его за бортом, чтобы не впутывать в собственные проблемы? Признаться, второй вариант, даже будучи куда более безобидным, чем первый, вызвал в Пане лишь еще большую волну внутреннего протеста.
