Валентина Константиновна хрипловато вздохнула, поправила платок и взглядом, в котором практически остыла жизнь, посмотрела по очереди на всех троих. Косинов, раз уж взял на себя роль переговорщика, решил ее и продолжить:

   -- Бабушка, а дайте я сам догадаюсь... Вы сейчас наверняка скажете, чтобы мы, бегая по этажам, нашли для вас скалку или кастрюлю, иль сковороду какую-нибудь... А, нет! Наверняка что-то в квартире надо починить. Правильно?

   Квашников не произнес пока ни слова, но скептически покачал головой, накрывая лоб ладонью: "ну какой же это подвиг?" Старушка приблизилась, совершив пару шаркающих шагов. В потухшем взоре ее глаз, где пелена уже закрывала от сознания часть реальной жизни, возникла легкая искринка. Трясущимися руками с почерневшей кожей она для чего-то поправила седые пряди волос и стала медленно говорить:

   -- Вы не угадали. Помирать мне скоро, внучеки, помирать... -- Она вздохнула и отвела взгляд в сторону. -- Я перед смертью сексу хочу. Вот так.

   Первые секунды никто из троих даже не сомневался -- по воздуху пролетела нелепая слуховая галлюцинация. Контагин даже рассмеялся:

   -- Ч-что?.. Может, кексу?

   Валентина Константиновна снова подняла глаза и с переменившейся интонацией, в которой звучали нотки чего-то зловещего, уверенно повторила:

   -- Сексу! Давно у меня его не было. И хочу, чтобы меня облюбовал вон тот голубоглазый красавчик...

   Косинов чуть не подавился собственной слюной:

   -- Бабуля! Вы в своем уме?!

   Старуха еще раз поправила седые патлы, небрежно свисающие из-под платка на лицо. Да неужто она и впрямь думает, что от этого становится немного привлекательней? Потом пару раз кашлянула, брызнув слюной как бесцветным ядом, и продолжила голосом, смешанным с астматической одышкой:

   -- Я в своем уме, внучеки. Желаю сексу -- это, если хотите, мое последнее желание перед смертью. Только предупреждаю: угрожать мне бесполезно. Даже если вы решите меня убить и обыскать мою квартиру, вы ничего не найдете. Ключа там нет, потому что он, -- Валентина Константиновна дотронулась до виска, -- в моей голове. Думайте, внучеки, а я буду ждать у себя.

   Старуха развернулась и медленно заковыляла к лестничному пролету. Там, спускаясь с одной ступеньки на другую, она постоянно стонала да охала. Лишь минуты две спустя послышался приглушенный хлопок двери квартиры N7. Квашников стоял изрядно вспотевший, словно его окатили сначала горячей, потом холодной водой. Ситуация сложилась беспрецедентная, поэтому он поначалу даже не знал, как на нее реагировать. При любых других обстоятельствах рассмеялся бы до коликов в животе. Сейчас же выплеснул эмоции лишь набором спонтанных слов:

   -- Обалдеть!! Ну и сюжет! Выберемся, надо будет все записать да в какую-нибудь редакцию отослать... -- Он осторожно глянул в сторону обомлевшего Косинова, "любимчика" дам предсмертного возраста.

   Тот ответил ядовитым взором, в котором проявилась вся темная составляющая его души:

   -- Даже не думай!

   -- Послушай...

   -- Стоп! -- Косинов выставил обе руки вперед. -- Запомните одно: ни при каких условиях, ни при каких обстоятельствах я не стану заниматься сексом с восьмидесятилетней старухой! И, если суждено нам всем здесь подохнуть, значит -- подохнем! Это не обсуждается!

   Контагин все последнее время постоянно дергал себя за волосы и пыхтел как паровоз. Таким странным образом со стороны выглядел процесс его напряженного мышления. Он по-своему попытался вырулить ситуацию:

   -- Послушайте, может, она не всерьез это сказала? Попробовать поговорить с ней еще?

   Квашников грязно сматерился и присел на одну из ступенек лестницы:

   -- Мы уже много раз пытались переиграть проклятого Сочинителя и поступить по-своему. Но постоянно все происходит так, как написано в его идиотских стихах! -- Иваноид выдержал паузу и продолжил более умеренным тоном: -- Давайте признаемся себе в одном: никто из нас уже не ждет помощи извне, от города или кого-то еще. Никто не сомневается, что все происходящее -- намеренно построенная ловушка. Со всех сторон мы окружены бетоном и железом, ну еще... есть шестеро сумасшедших, с которыми невозможно разговаривать как с полноценными людьми. У одного в голове мифическая Вторая Гражданская война, другой дрейфует на каком-то острове, третья вообще в Советском Союзе еще живет. Они нам не помощники, они -- просто винтики в глобальном механизме головоломки. Дверь на пятый этаж -- наш единственный шанс выйти наружу: выйти хотя бы для того, чтобы разобраться в происходящем. И отомстить!.. Разве вам не хочется отомстить?

   Контагин несколько раз сжал и разжал кулаки:

   -- Скажу честно, смертные: если бы я сейчас кому-нибудь свернул голову, мне б на душе полегчало.

   Квашников вновь решил осторожно затронуть больную тему:

   -- Косинус, ты ведь понимаешь, что другого пути нет: еда закончилась, двери нам больше никто не открывает. Это ты сейчас такой принципиальный. Страх перед мучительной голодной смертью рано или поздно тебя сломит, я знаю -- ты слишком любишь жизнь и своих девок. Так зачем откладывать неизбеж...

   -- Нет!! -- рявкнул Косинов. Его черные волосы закрывали большую половину лица, искаженного гневом, а аквамариновые глаза блестели теперь как у дьявола.

   Контагин даже не пытался как-то повлиять на ситуацию, он зло пнул цепи, перекрывающие дверь, внимательно оценил их взглядом и лишний раз убедился, что срывать их руками абсолютно бессмысленное занятие. Иваноид провел короткий сеанс мысленного аутотренинга и сделал голос как можно дружелюбнее:

   -- Послушай, Косинус, я могу поклясться, что об этом больше никто не узнает. Здоровьем отца и матери поклясться! Зомби тоже поклянется...

   -- Нет, нет и нет!

   Наступила долгая ничем не наполненная пауза. Все трое тупо смотрели в мертвые стены и потолки, излучающие унылые краски жизни или того, что здесь обманчиво именовалось жизнью. Зашарканные ступеньки лестницы символизировали некое восхождение к вершине (аж с первого на четвертый этаж), но вершина тут была странной и неправильной: вместо триумфа -- тоска, вместо пьянящей свободы -- тупик. И повсюду серая палитра бытия, в которой существование цветных красок являлось лишь простым черно-белым миражом. Порой человеческий глаз казался Иваноиду тем же детским калейдоскопом, только с очень-очень огромным количеством стеклышек. Повернешь глаз в одну сторону -- калейдоскоп крутанулся, стеклышки сложились в очертания каких-то мнимых предметов, повернешься в другую сторону -- калейдоскоп снова крутанулся, и предметы выглядят уже по-другому. Короче, какой только чепухи в голову не лезет, дабы усомнить самого себя в окружающей действительности и скатиться до позиций философского солипсизма.