Еще, помимо хлипкого шкафа да вязаного круглого половика, в глаза бросалась огромная книжная полка, с самого низу и чуть ли не до потолка заставленная потрепанными печатными изданиями. Мопассан, Дюма-младший, Драйзер, Хемингуэй -- эти и многие другие имена отчетливо проглядывались на потемневших переплетах. Казалось, души самих авторов витают где-то поблизости, время от времени вселяясь в собственные произведения.
-- Читаете? -- спросил Квашников более для того, чтобы заполнить неловкое молчание.
-- А что еще делать в моем-то положении? Некоторые уж раз по пять прочитал, сам же и комментирую прочитанное. Вслух. Чтоб не сойти с ума от полного одиночества.
Снова раздался стук костылей да скрип несогласных друг с другом половых досок. Хозяин квартиры присел на диван, и тот тоже скрипнул -- протяжно, даже ласково, будто по-своему мурлыкая.
-- Слышь, отец... водички бы попить, сушняк страшный, -- взмолился Контагин. Слипшиеся волосы да усталость в глазах превращали его и без того жалкий вид в откровенно жалостливый.
-- Я тоже не откажусь, -- вторил Косинов.
-- Там на кухне графин и стаканы. Мало будет -- из-под крана нальете, -- лицо хозяина, изуродованное жизненными катаклизмами, становилось наконец привычным для взора. -- Давайте хоть познакомимся, что ли? Меня Анатолий Ефимович... да зовите просто "дед", не обижусь.
-- Зом... то есть Вадим, -- Контагин протянул руку, удивляясь как непривычно для слуха звучит собственное имя.
-- Иван.
-- Юрий.
Вода оказалась горьковатой и какой-то протухшей, даже Зомби на шабаше нечисти такую бы пить не стал. Но жажда, оказывается, может быть сильнее самой сексуальной страсти, да и похмелья еще никто директивой свыше не отменял. Выпили по два стакана. Теперь самое время было заняться ставнями, но вот тут полный облом! Закрытые наглухо створки с этой стороны оказались заваренными железными пластинами. Заваренными на совесть и, кажется, навеки. Каких-либо приспособлений -- крючков, щеколд, петель -- с помощью которых ставни открывались бы изнутри квартиры, обнаружено не было. На кухне и в комнате -- одинаковая картина.
-- Здесь тюрьма, что ли, была?! -- Квашников сжал кулаки в совершенно бесполезном жесте.
-- Я знаю не больше вашего, ребята. Спасибо вот электричеству, иначе вообще б без света сидел.
-- Мудрена мать, куда мы попали?! -- Иваноид еще сильнее сжал кулаки. -- Прости, отец...
Затем он подошел к окну, открыл форточку и что есть силушки богатырской надавил на ставню... та даже не скрипнула для приличия. Пару раз стукнул ее тыльной стороной ладони и только взвыл от боли.
-- И так во всех квартирах? Ну не маразм ли? Можно ж было решетки сделать.
-- Постой-ка, -- Контагин подался вперед и прислонил ухо к форточке, -- о-го-го... да снаружи настоящий ливень!
Первыми пришли раскаты грома, взявшего власть во внешнем мире. Пару раз сквозь щель в ставнях сверкнула молния, безуспешно пытаясь проникнуть туда, где и так достаточно света. Снова гром. И снова молния. Кажется, они соревновались друг с другом за лидерство. И все это сквозь мощный шум дождя, реквием агонизирующего ветра и тихий-тихий шелест перепуганной листвы.
Контагин повернул голову, своим туповатым выражением лица озадачив себя и остальных:
-- А ведь если Идеальномыслящий пошел искать дорогу и заблудился, ему сейчас куда хуже, чем нам. Бедный-бедный Вундер...
-- Так ему, заразе, и надо! -- чуть не плюнул словами Иваноид.
-- А ты о нас подумал? Возможно, он для нас единственная надежда!
Истеричка-непогода что-то еще повыла, доказывая всем живущим, что они неправы. Ветер померился силой со створками ставней и похоже признал свое поражение. А дождь, лицемерно оплакивающий грехи всех людей, не имел ни начала, ни конца. Так казалось.
-- Ладно, отец, еще раз извини за беспокойство, мы пойдем пожалуй. -- Квашников сделал неопределенный знак рукой и направился к выходу, уже у порога он обернулся и спросил: -- Анатолий Ефремович...
-- Ефимович, но не суть.
-- Вам это странно будет слышать... скажите, а какой сейчас год?
Мужчина снова пытался улыбнуться -- может, расценил этот вопрос как проверку на здравомыслие? Физическая ущербность не отразилась ли на умственной? Впрочем, в голосе его не было ни тени обиды. Он слегка приподнялся на костылях, сделав для единственной ноги нечто вроде разминки, и произнес сквозь смех:
-- Ну вы даете, ребята! И трезвые вроде. На ваших ленточках какой год написан? Не 2013-ый?
Дверь медленно закрылась. Сначала исчезла одна половина лица -- та, что настоящая... нет, подробностей лучше избежать.
Все трое уселись на ступеньках между вторым и третьим этажом.
-- Ну дела... -- произнес кто-то.
Траурная тишина ненавязчиво окутывала сознание и колдовала над душой, словно и не было ничего: ни минувшего разговора, ни калеки с обожженным лицом. Ни выпускного, ни школы как таковой, ни самой жизни протяженностью в шестнадцать лет -- ничего, кроме этого склепа из бетонной лестницы да серого потолка.
-- Добро пожаловать в ад, господа... Что, Зомби, покурим перед смертью? -- Квашников похлопал себя по карманам в поисках зажигалки.
Каждый достал из своей пачки по сигарете, и язычок пламени, пару раз промелькнув у лица некурящего Косинова, совершил свой ежедневный ритуал -- столь привычный для поклонников табака. Две струйки дыма, извиваясь и закручиваясь между собой в сизом облаке, образовали под потолком некое подобие тумана чем-то похожего на искусственное небо. Хилая сорокаваттная лампочка пыталась подарить жизнь этому небу, но ее свет лишь разогнал нелепый оптический обман. Душа потребляла дым как фимиам от церковных молитв, ища при этом хоть временное да облегчение.
