«Иными словами, дом принял родственную душу, потому не вредит мне», – умозаключила я.
Хотя знакомым напряжением, какое источают чернокнижные предметы, не давило на грудь. Разве что в момент пробежек по шаткой лестнице мне было неуютно, но скорее из-за боязни сломать себе шею. Поэтому я списала рассказы о проклятии на домыслы суеверных жителей Капитска.
Всемил заходил ко мне редко (дом его пугал, пусть князь и был слишком горд, чтобы признаться в этом), зато частенько предлагал прогулки по вечернему городу или ужины в княжеском имении. Иногда я соглашалась, чаще предпочитала списать нежелание на «составление плана занятий». Но мы вроде как сдружились, что не могло не радовать. Я, обычная крестьянская девчонка, а в друзьях у самого князя!
Хотя, откровенно говоря, меня раздражала его заносчивость и самолюбие. А уж когда он отвешивал комплименты…
Все-таки зажралась.
Пару раз возле ворот ошивался тощий паренек, любопытствуя, не нужна ли мне починка какая али прочая подмога по дому. Давно скрипели ступени – одна разваливалась на глазах, – но от помощи я отказывалась. Потом не отвяжешься от назойливого кавалера.
Дела в школе шли сносно. К моему счастью, ни один ребенок не проявил даже намека на зарождающиеся способности, поэтому я вешала детям на уши лапшу, смешанную с байками о ведьмах и красочными описаниями собственных странствий по белому свету (которых, разумеется, не было). Ученики восторженно слушали, а я успешно завершала занятие, так и не дав никому стоящих знаний.
Не радовала только погода: Капитск, казалось, собрал все возможные невзгоды. Не снег, так дождь, не дождь, так град. Иногда вылезало припекающее макушку солнышко, которое превращало заледеневшую землю в водянистое месиво. Ночью холодало, и утром жители скользили по льду, который за день вновь становился кашей. И так день за днем.
Кот отъелся на дармовых харчах, потолстел, заметно округлился. Характер его оставался неизменно противным, а залезать на облюбованную печь он так и не научился без посторонней помощи.
В общем, я закрепилась в крошечном городке на задворках Рустии. Привычные проблемы забыли дорогу к моей бестолковой голове.
И это пугало.
***
То ли поздней ночью, то ли ранним утром меня разбудили шорохи. Внизу кто-то двигался. Практически беззвучно, тихо, но вначале скрипнула половица, затем открылась дверца шкафчика, брякнула тарелка. Я поднялась на ноги, зажгла магией свечку и смело понеслась на встречу к ночным приключениям.
Ибо подворовывать у ведьмы – это сильно. Уж больно захотелось глянуть на воришку перед тем, как испепелить его.
На первый взгляд ничего не изменилось. Входная дверь была плотно закрыта, окна заперты на засов. Я поставила свечу на стол, немного потопталась на месте и собиралась уже вернуться обратно в постель, но неожиданно темный силуэт пересек кухоньку, вплотную приблизившись ко мне. На разворот не хватило ровно мгновения, за которое к горлу было приставлено лезвие ножа. Оно надавило на покрывшуюся мурашками кожу. Холодное. Сердце остановилось и застыло комом у горла. Ночной гость обхватил мою талию второй рукой, мешая выскользнуть из цепкого захвата. Я замерла.
Грубоватый голос щекотал шею:
– Не кричи, и я тебя не трону. Пересижу тут и уйду. Возвращайся в кровать. Утром меня здесь не будет.
Конечно, не будет. Ты улетишь на крылатой корове к богам. Когда преступники исполняли обещанное? Во-во, никогда. Убьет, а никто и не узнает, в какой глупой обстановке погибла симпатичная молодая девушка с огромным потенциалом нерастраченных возможностей.
Мне стало так жалко себя, что я едва не разрыдалась от горя.
– Не буду, – искренне всплакнула я. – Только отпустите. Я жить хочу-у…
Услышав в голосе жертвы испуг, мужчина расслабился, ослабил хватку сжимающей тело руки. Но, к сожалению, нож оставался прижатым к горлу, перехватывая сбившееся от всхлипываний дыхание.
Срочно нужно спасать собственную шкуру. Если меня не подводит память, то сзади, прямо на полу, стоит горшок с тушеным мясом, принесенный очередной довольной пациенткой. Он оставлен там для постоянно голодного кота, и, если постараться, я смогу поднять горшок с пола, а после оглушить им разбойника.
«Детально представляешь вещь, пытаешься мысленно обхватить её руками», – в ушах ожил скрипучий голос ведьмы. Сознание вырисовало глиняный горшочек размером с ладошку, разрисованный желтыми цветочками. Вот я беру его, легонько приподнимаю. Пальцы незаметно рисовали замысловатые линии.
Неожиданно разбойник, неприлично выругавшись, обронил нож. По непонятной причине он перестал сжимать мою талию, и сомневаюсь, что добровольно. Я обернулась и содрогнулась от беззвучного хохота.
Разбойник завис в метре от пола головой вниз. Нескладный худощавый парень, черты которого было не различить в свете единственной свечи, смешно тряс ногами, размахивал точно птица длинными руками. Высоченный – он почти бился головой о потолок. И бранился такими словами, что появившийся из-за печи Кот подошел к нам поближе, словно стараясь запомнить забористые выражения в подробностях.
– Опусти меня! – верещал преступник шепотом.
– Знать бы, как… – честно призналась я. – Сам упадешь. Со временем.
Очевидно, уверенность в голосе показалась парню весьма сомнительной, потому как он задергался с удвоенным старанием. Наконец, мое терпение лопнуло. Я с тяжелым вздохом приблизилась к молодому человеку и дернула его под подмышки, не особо веря в успех данного начинания. К всеобщей радости, разбойник плюхнулся на пол. Выразился особо крепким словечком и замер.
– Как ты это сделала? – пробормотал он, не рискуя больше нападать на «невинную девушку».
– Я самую малость ведьма, – стеснительно приукрасила я.
– Бес тебя подери!
Его тон стал брезглив. Конечно, кто в здравом уме любит ведьм?
– А теперь поподробнее, от кого вы, молодой человек, бежите и почему избрали мой дом в качестве укрытия? – Голос окрасился сладостью и бескрайним уважением к потирающему отбитый зад «страдальцу».
– Не твое собачье дело, – окрысился тот.
Я издевательски склонила голову набок. Куда же ты от меня денешься, голубчик? Не на ту напал.
Пауза затягивалась. Я взяла со стола свечку и поднесла её к лицу зажавшегося в углу парня, на челе которого явно стояло клеймо невезения. Иначе он бы выбрал для разбоя дом поспокойнее, не обремененный мною. Предатель-Кот с нежным мурлыканием попытался усесться парню на колени, но тот отодвинул зеленоглазую тушку от себя.
При свете трепещущего огонька черты, конечно, не стали различимее, но я хотя бы перестала смотреть на хмурую тень. Парень оказался варреном. Угольно-черные остриженные пряди волос, круглые, будто монеты, жуткие глазища на половину лица, сжатые в нить тонкие губы, отчего-то неровные, не имеющие правильного изгиба, а словно пришитые нитями за правый кончик к щеке. Да, даже разбойник мне попался жутковатый. Парень отвернулся от пламени свечи.
– Дай пройти, – прошипел он, рывком поднявшись. – Ненавижу чернокнижниц.
– Губу раскатал, ага. – Я преградила дорогу. – Признавайся: почему забрался в мой дом?
– Пропусти.
Варрен застыл в локте от меня. Атаковать он так и не решился.
– Должна же я знать, кто покушался на мою честь, жизнь и здоровье в столь ранний час! – Я скрестила руки под грудью и трагично взвыла, становясь окончательно похожей на беловолосого призрака в ночной рубашке до пола.
– Сдалась ты мне! – выплюнул он, делая крошечный шажок по направлению к проходу.
Выдать очередную едкую реплику помешал дробный стук. Вся троица – я, кот и варрен – подскочила от неожиданности. Слабая вера в то, что стучащие одумаются и уйдут, испарялась с каждым новым ударом. Пришлось выбежать из столовой и распахнуть входную дверь, едва не вылетев наружу вместе с ней.
Подобно серебрянцам1, сверкали звезды – редкая краса для дождливого Капитска. Свежий ветерок обдувал ноги, надувал рубашку изнутри. Тишину прорезали единичные звуки: приглушенный лай, шепот листвы, стук ставней. И если бы не два плечистых мужика-стражника, загородивших собой всю веранду, я бы сказала, что ночь задалась прекрасной. Поэтичной, восторженной, свежей.
