— А я катался на лыжах в Альпах! — неожиданно басом высказался Омельчук. — Это кайф. А жариться на солнце ненавижу!!!

Маринка взвизгнула и страстно впилась ему в губы.

— Понты, — сообщила Милевская, продолжая ласкать Ногину. — Он просто плавать не умеет.

— Я?!!!..

Омельчук встал, стряхнув с себя Маринку с такой легкостью, что я искренне позавидовал. Попутно задел бутылку красного; она покатилась по столу, роняя кровавые кляксы, и с грохотом свалилась на пол. Все (кроме спящего Артура и Ростика с Тонькой, пару часов как намертво замкнутых друг на друге) резко повернули головы. Образовалась тишина, в которой очень отчетливо щелкнул выключенный компьютер.

Андрей Багалий шагнул вперед и ненавязчиво занял позицию за спиной Омельчука — в гневе, как известно, злобного и отвратного, особенно по пьянке. Кревный попытался поднять тост, но никто и не подумал его слушать. Милевская и Ногина издевательски похохатывали. Вадик допил из горла «Хеннесси» и задумчиво взвесил в руке бутылку. А на мне, как назло, каторжной гирей висела Лизка, т.е. я пребывал в полном ауте. Ну вот, только мордобоя тут не хватало.

Обстановку разрядила Маринка:

— Цыба, а у тебя ведь озеро на территории! Пошли купаться.

Трудно было придумать что-то более дурацкое — в первом часу ночи. Но сработало. Я ощутил это в тот же момент: Лизка подорвалась с восторженным воплем и сразу же, чтоб не успел опомниться, вцепилась мне в запястье и чуть не сдернула со стула. За спиной Омельчука переглянулись Багалий и Санин; в восторг от идеи они не пришли, но в общем и целом одобрили. Черненко присоединился. Вадик поставил коньячную емкость на стол. Ногина что-то шепнула на ухо Милевской, и обе, поднимаясь, зашлись в беззвучном хохоте.

— А у меня купа-а-альника нет, — многосмысленно сообщила мне в ухо Лизка.

— Переживу, — сказал я. — Ну что, идем? Только, чур, держимся все вместе, а то дальше частные владения Базаева, у него там по ночам гуляют четыре питбуля.

— Чхать, — провозгласил Омельчук.

И мы нестройной толпой поперлись к выходу. Как ни странно, даже Артур проснулся и присоединился к коллективу, причем на ногах он держался вполне уверенно. Только Тонька с Ростиком так и остались на диване по ту сторону стола, сползая все ниже; когда я обернулся, на видимой части Тоньки имелся один ярко-красный бюстгальтер.

А Веры не было. Нигде.

— Девочки, вода теплая — не могу! — вопила в темноте Лизка, и с того берега ей отвечали базаевские питбули. — Ну иди, Цыбулечка, ну чего ты упираешься?!

Вероятно, она думала, что тащит в воду меня, но, к счастью, это было не так. Не знаю, кому там повезло попасться в ее цепкие пальчики. С шумом и визгом плескались барышни, с середины озера что-то орал несомненно водоплавающий Омельчук. Хоть бы не перетопились, что ли. Отец не поймет. А впрочем, по фиг.

Я встал с травы и отправился искать Веру. В том, что она сбежала из-за стола, ничего удивительного не было: Вера в принципе не такая, как все, поэтому со всеми ей очень быстро становится скучно. Вера очень романтичная, и выйти побродить в темноте у озера вполне в ее стиле. У нас тут частные владения, охрана, забор под сигнализацией, так что ничего с ней не случится, разве что забредет на базаевскую территорию, но Вера не такая идиотка. Наверняка сидит в беседке и смотрит на луну.

Посмотрим вместе.

От этой перспективы я очень повеселел и чуть ли не начал напевать в голос, когда, подходя к беседке, разглядел внутри темную фигуру. И оказался бы последним лохом. Потому что, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, это был Андрей Багалий.

— Чего не плаваешь? — Я надеялся, что по голосу он не отследит моих истинных чувств.

— Смеешься? — Багалий и впрямь смотрел на луну, скрестив руки на парапете. — Мне столько не выпить.

Я прислонился к деревянному столбу, прикидывая, куда еще она могла пойти. А может, все-таки была здесь, а Багалий ее спугнул? Как бы поаккуратнее расспросить?..

— Теплый в этом году сентябрь, — заговорил Андрей. — Прямо как летом. Надо будет организовать общаговских на шашлыки.

Что меня в нем удивляло, так это способность — и желание — тусоваться со всеми подряд. Андрюха с самого начала органично вписался в нашу компанию: так и радовался бы, блин!.. Нет, ему зачем-то надо было еще и корешиться со всякими социальными отбросами, принятыми в МИИСУРО только благодаря комбинаторной психике, т.е. на статистическую массу для эксперимента. Непонятка. Лично я давно для себя решил, что я не сто долларов, чтобы всем нравиться. А Багалий, похоже, стремился именно к этому.

— На фига?

— А любопытно. Хочу разобраться, что представляет собой новый набор, первокурсники. — Он описал в воздухе рукой неопределенную восьмерку. — Они ведь совсем не то, что были мы… и даже вы год назад. Они пошли на это сознательно. А ведь гарантий, если разобраться, никаких. И отношение в обществе… гм… так себе.

Я пожал плечами:

— Расслабься. Отец говорил, там две трети отказных.

— Как это?

— Элементарно. Пишут заявление… чаще, конечно, предки пишут. Типа что отказываются от комбинаторики.

— Боятся… — задумчиво проговорил Андрей.

— Имеют право. А диплом «Миссури» и без того крут. И потом, как они рассуждают: все шито-крыто-конфиденциально, а потом, в процессе, можно будет и сменить ориентацию. Когда проект даст первые результаты, когда общество дорастет и т.д., и т.п. В любом случае нам-то что? Со следующего года все равно свертываем и переходим на контрактную систему. А сейчас нам бы только восполнить недостачу за счет…

И я прикусил язык — не сказать, чтоб вовремя, но все-таки. Нельзя мне пить. Кто-то от водки начинает бушевать, как Омельчук, кто-то вырубается, как Артур, в ком-то, не будем показывать пальцем, бесятся гормоны, а я с виду будто ничего, но зато в упор перестаю отличать темы для светских бесед от секретной (ладно, пусть очень конфиденциальной) информации. Еще, блин, и кайф ловлю: типа нет в «Миссури» никого осведомленнее и круче Цыбы. НАМ!.. вот идиотизм. Да отец меня убьет. И будет, черт возьми, прав.

Багалий слушал как-то чересчур внимательно. Он был заметно разочарован, когда я осекся. Но ненадолго.

— …за счет процента пошре… прогре… по-грешности.

Неизвестно откуда взявшийся Санин ввалился в беседку, бесформенным кулем рухнул на лавочку и по-собачьи встряхнулся. Текло с него в три ручья: успел искупаться, притом в одежде. А еще говорят, что от этого трезвеют.

— Процент погрешности? — заинтересовался Андрей. — А что, там большой процент?

Санин с готовностью позволил взять себя на понт:

— А ты думал?! Старый Цыбельман ва-а-аще офигел, когда мы нейронки перешерстили. Это ж сколько народу зря комбинари… комбатори… тьфу ты, черт. В общем, ты понял. Только оно… того… между нами. — Он воровато огляделся по сторонам.

И увидел меня:

— Ой.

Следующие минуты две он бессвязно, но очень пламенно клялся в вечной любви и уважении к своему шефу, т.е. моему отцу. Какового назвал «старым Цыбельманом» (он повторил это словосочетание раза три-четыре, и не без удовольствия) исключительно по ошибке, а сам ничего подобного, разумеется, и в мыслях не имел. Короче, все сводилось к горячей мольбе не заложить его, бедного программиста, перед благодетелем-работодателем. Я поморщился:

— Пить надо меньше.

— А кем ты там вообще, Влад? — подал голос Багалий. — Я имею в виду, чем занимаешься?

Санин захихикал. И снова начал отвечать раньше, чем я, тормоз, успел его остановить:

— По-всякому. Недавно сообразил прогу для лохов… типа кто хочет за бабки ком-би… ну ты понял. Слушай, Цыба, а сколько твой батя с этих… как их… центров стрижет? — Он зашелся в совершенно идиотском хохоте.

— Не твое дело. Заткнись.

Вышло не очень уверенно. По правде говоря, я уже сомневался, хочу ли его заткнуть. Этот наклюкавшийся задохлик, похоже, был способен навыдавать куда больше секретов отцовской фирмы, чем я сам при всем желании. Черт возьми, если б не Багалий…