— Кристоф Шнайдер, — ответила девушка. — Запомни это имя, Райми, ибо тебе предстоит помочь ему. Он по глупости своей заглянул туда, куда ему смотреть не следовало, и злой человек теперь охотится за ним. Ты должен помочь, ведь Бог выбрал тебя.

— Я не могу помочь, я не знаю, что я должен делать.

— Не отступай с пути своего, испугавшись фантома дьявольского. Не отступай, а иди и не бойся преград, ибо Господь Бог отведёт от тебя врагов твоих и предаст их в руки твои, ибо путь твой праведен, ведь на благо народа твоего направлен он.

Девушка, как и в предыдущий раз, говорила на наречии дживаро, Райми показалась кощунством говорить на языке индейцев о Боге, и он перешёл на французский.

— Какой бог? Чей бог? Я не верующий! Я верю в силу науки, и Бог мне неведом.

— Бог один, и вера твоя ничего не значит, — она тоже с легкостью перешла на французский. — Ты лицемеришь, Райми, когда говоришь людям своим, что изгнал злого духа из тел их, ведь не веришь ты ни в Дьявола, ни в Бога, ни в духов, что народ твой так боится. Но ты лицемеришь и когда говоришь себе, что не веруешь, ибо ты веруешь, и в час опасный взывал ты к Богу и просил помощи, и Бог помогал тебе, но ты забывал и снова шёл путём своего неверия. Сейчас ты должен помочь человеку, ты всю жизнь свою помогал людям, и Бог видел это и прощал твои грехи и маловерие.

— Чем я могу помочь? Этот Шнайдер болен? Ему нужны лекарства, операция, совет врача?

— Ты знаешь, что нет, ты должен указать ему путь, ты должен смотреть за ним и направлять его на нужный путь, когда он собьётся с него, но прежде ты должен узнать, почему я отправила его на путь этот. В твоём поселении ещё живы легенды и предания, и ты должен узнать, за какие грехи карает Бог ваш народ.

— Скажи мне ты! Скажи, ведь ты знаешь!

— Я знаю, — девушка улыбнулась. — Но я не скажу, ибо слова мои лишь пушинки, и стоит подуть ветру, они улетят, а то, что ты найдёшь сам, словно камни, и никому не сдвинуть их, кроме тебя самого. Ищи ответы, я дала тебе имя.

Девушка повернулась и вышла из хижины. Райми ещё пару секунд стоял на месте, не в силах пошевелиться, а потом выбежал на улицу. Он никого не увидел, поляна перед его домом была пуста, у соседних хижин сидели индейцы, но никаких следов белой девушки не было. Райми тяжело вздохнул и вернулся в своё жилище, ему нужно было подумать над услышанным.

*

Рихард не мог проснуться. Он открывал глаза, видел низкий потолок над собой, косые лучи солнца, пробивающиеся сквозь неплотно задёрнутые шторы, паутину в углу, поворачивался на живот, утыкался лицом в подушку и снова засыпал. Сон был плохой, беспокойный: ему снились дикие звери, холодные подвалы, жаркие пляжи, заброшенные дома, и каждый раз он должен был куда-то спешить, бежать за кем-то или от кого-то, сражаться с духами, людьми, прессой. Он снова просыпался, стонал и через пару минут опять засыпал. Наконец он смог сделать усилие над собой и сесть на кровати. В голове был туман, словно он ещё спал, во рту противный привкус, в висках стучало, и это значило, что через полчаса голова разболится, и ему будет очень нехорошо. Разбитая губа немного побаливала. Но снова засыпать он не хотел, сон был ещё хуже реальности.

Хотя и реальность не радовала. Вчерашний день казался бесконечным и невозможным. Все эти погони по ночному лесу, видения в ванной, странные разговоры с не менее странными людьми. Вчера он принял это и стал участником событий, не задаваясь вопросами и не пытаясь понять, сейчас же всё произошедшее не давало покоя, требовало объяснений, и от этого ему становилось ещё хуже.

Рихард всю свою жизнь прожил в реальном мире, там, где слова «колдун», «привидение», «духи» были скорее иносказательными и использовались либо в переносном смысле, либо в жёлтой дешёвой прессе и телевизионных шоу, гоняющихся за грошовыми, непроверенными сенсациями. Круспе никогда не мог бы предположить, что он наяву столкнётся с чем-то таким, чему не сможет найти разумного и рационального объяснения. С одной стороны его это раздражало, но с другой стороны ему было чертовски интересно и даже, может, лестно, что из сотен тысяч людей этой странной девушкой-призраком был выбран именно он — Рихард Круспе. Это делало его особенным, возвышало над остальными и придавало какой-то значимости и загадочности. Хотя было ли это так важно, ведь никто никогда не поверит в эту историю, да и рассказывать её он никому не собирался, он ещё помнил, что подумал о Шнайдере, когда тот вчера утром исповедовался ему в кафе. А если никто не узнает, то к чему все эти мучения, к чему эта бешеная беготня и преследование своей тени. Ведь для себя в своей душе он и так был героем, и ему не нужно было лишних подтверждений собственной уникальности.

Рихард поднялся с кровати и посмотрел на часы, была половина второго. Они приехали домой в полпятого утра, занималась заря, но город ещё крепко спал после разгульной и весёлой ночи. Им удалось поймать такси на подходе к городу, какой-то молодой турист возвращался в отель после ночной прогулки, и он подобрал их, не смутившись их непредставительным видом. Дома Рихард сразу пошёл в спальню, разделся и лёг в постель. Ему была ужасна даже сама мысль о том, чтобы принимать душ, он боялся того, что может вновь увидеть в ванной, хотя тело было липким от пота, и он чувствовал дискомфорт.

Сейчас же ванная комната не казалась ему столь ужасной, он поднялся с постели и пошёл в душ. Минут через двадцать, чистый и приятно пахнущий, он вышел в комнату и застал там Шнайдера.

— Рихард, я уж думал ты и не проснёшься никогда. Зашёл, тебя нет, мне даже на пару секунд нехорошо стало, — Шнайдер сидел на краешке стула, опёршись локтями о широко разведённые колени.

— Я мылся, — сказал Круспе. Боль в голове усилилась, и он зажмурился от яркого света. — Это ты шторы отдёрнул?

— Я, у тебя здесь темно было.

— Голова болит, — Рихард задёрнул штору и сел на кровать.

— Вроде не пили вчера, с чего бы это?

— Не знаю, я спал плохо. Может, акклиматизация, перемена погоды, да ещё этот урод по лицу мне заехал, — Рихард посмотрел на барабанщика. — Ты так и будешь здесь сидеть?

— А что? Нам идти, кстати, пора, я с Марией на два часа договорился. У нас всего… — Шнайдер посмотрел на наручные часы. — Чёрт, всего десять минут. Давай быстрей собирайся.

— Как десять? Ты что с ума сошёл?! Я не могу за десять минут собраться, я же ещё даже не завтракал.

— Потом, всё потом, — Шнайдер поднялся и заметался по комнате.

— Чего ты мельтешишь? И так голова болит!

— Где у тебя вещи, давай помогу.

— Иди лучше отсюда, помощник. Дай хоть одеться спокойно. У тебя есть что-нибудь от головы?

— Не знаю я. Есть, наверное, — Шнайдер взял со стула рубашку Круспе и критически оглядел её. — В этом пойдёшь?

— Она мятая, не пойду я в ней. Шнайдер, положи мои вещи, ты бы ещё носки мои проверил, иди, подожди в гостиной!

— Ты тогда будешь собираться долго и бесконечно, я тебя знаю.

— Не буду. Но всё равно при любом раскладе за десять минут я не соберусь. Я должен ещё кофе попить, покурить, перекусить, в конце концов.

— Потом поешь и покуришь, собирайся. Ты сидишь и ничего не делаешь! Рихард, Мария отпросилась на два часа, и у нас нет времени на все эти глупости, кофе, чай, булочки — забудь.

— Нет, — Рихард начал сердиться.

— Что «нет»?!

— Я не пойду никуда, пока не выпью чашку кофе, не выкурю сигарету и не приму что-нибудь от головной боли! А если ты будешь стоять у меня над душой и торопить, так я вообще сейчас лягу спать дальше!

— Понятно, — Шнайдер покачал головой и пошёл из комнаты. — Собирайся сколько хочешь. Я поехал в архив. На столе в гостиной я напишу адрес, дашь таксисту, если успеешь, конечно, собраться.

— Вот и хорошо.

— Да ничего хорошего! Ты вчера сам с этим архивом придумал, а сейчас начал характер свой показывать! Рихард, так не делают, понимаешь ты?! — Шнайдер почти вышел из комнаты, он остановился в дверях и гневно смотрел на Круспе.