Иисус принюхался и действительно почувствовал запах дыма.

— Я убил пса не потому, что он укусил меня, а потому, что любил и не хотел, чтобы он сгорел заживо. Этот дом проклят, вчера ночью ко мне явилась дева, светлый ангел, и она сказала мне, что мы все прокляты. Давно, очень давно, здесь было совершено страшное преступление, и теперь она вернулась с того света, чтобы отомстить. Все, кто связан с наркотой, прокляты. И все мы умрём. И я решил, чего мне тянуть, почему бы не ускорить свою смерть? Я приготовил ружьё, начистил его, вставил патроны, но тут пришли твои музыканты, и я помог им. Ведь любое благое дело зачтётся мне на том свете, правда? Молчишь? Не знаешь? Да откуда же тебе знать, ведь ты никогда благих дел-то не совершал. Представь себе, когда я увидел тебя, то понял, что смогу сделать ещё одно хорошее дело. Как ты думаешь, если я убью тебя, это будет грехом или хорошим поступком?

— Убийство — смертный грех, — тихо сказал Иисус.

— Вот и я так думал, да только вот ты меня рассуди. Ты каждый день своей наркотой убиваешь сотни людей, и, если я убью тебя, то спасу сотню невинных душ, так ты всё ещё думаешь, что это грех?

— Невинных? Не смеши меня. Они все конченные люди, торчки. Не станет меня, появится другой, и всё начнётся сначала, — Иисус спокойно смотрел на деда, он понял, что смерти ему не избежать, и с радостью осознал, что совершенно не страшиться её. Он был горд собой.

— Эх, боюсь, меня это уже не будет волновать. Мне жить-то осталось… — дед снова улыбнулся, — да и тебе тоже. Заболтались мы с вами, ребята, пора и честь знать.

Иисус напрягся: сейчас дед нажмёт на курок, и его кишки вывалятся наружу. Он прикинул в уме, какого размера будет дыра от выстрела из такого ружья, и понял, что не маленькой. Позади него стоял Аарон, и почти наверняка выстрелом зацепит и его, и дед не мог этого не понимать, значит, ему действительно наплевать. Или он словно Исаак решил принести в жертву своего сына. Иисус взглянул на деда, тот вздохнул и нажал на курок. Раздался сухой щелчок.

Реакция Иисуса была мгновенной, благодаря этой реакции он смог выжить на грязных улицах Лос-Анджелеса, и по прошествии стольких лет она не изменила ему. Он выхватил ружьё из рук старика и со всей силы ударил прикладом ему по лицу, сломав нос и выбив остатки последних зубов. Старик рухнул на пол. Иисус отшвырнул бесполезное ружьё, поднял с пола пистолет и выстрелил два раза деду в голову. За его спиной раздался выстрел, но он даже не повернулся. Он понял, что это его водитель пристрелил Аарона, который, по всей видимости, попытался убежать. Комната наполнялась дымом, Иисус слышал, как трещит огонь в спальне, пожирая старое прогнившее дерево.

— Бежим отсюда, — крикнул он водителю и рванул к выходу, водитель выбежал за ним.

Его наёмники стояли у выхода и держали пистолеты наготове.

— Чего стоите, бегом назад. В доме газ в баллонах, и горючее. Сейчас всё нахрен на воздух взлетит, — крикнул Иисус и побежал к машинам.

Он не оборачивался, но слышал позади топот ног и тяжёлое дыхание. Отбежав на безопасное расстояние, он остановился и повернулся к дому. Тот вовсю полыхал, но пока ничего не взорвалось. Он припомнил, как впервые приехал сюда. Его очень удивило, что на аэродроме нет нормальной диспетчерской, а лишь жалкая лачуга. Он зашёл тогда в дом, там было всё как и сегодня. Убого, серо и неуютно. Из гостиной он прошёл в спальню, а оттуда на кухню. Какого же было его удивление, когда с кухни его проводили в маленькую дверцу, и там он увидел кучу аппаратуры, новейшей электроники, тысячи огонёчков мигали на панелях. За пультом сидел Инквизитор и что-то внимательно разглядывал на мониторе. Он и тогда был уже стар, но ещё вполне бодр и свеж. Он повернулся к Иисусу, подмигнул ему и указал на баллоны и канистры, составленные в углу.

— У меня не курят, приятель, — сказал он. — Всё взрывоопасно.

Иисус запомнил это навсегда, поэтому сейчас ждал взрыва, но его не было.

— Что-то не взрывается, — тихо сказал его водитель.

— Сам вижу, может, всё горючее вывезли? — предположил Иисус, и тут прогремел первый взрыв.

Яркий столб пламени взметнулся к небу, осветив всё вокруг: Сесну на посадочной полосе, покосившееся проволочное ограждение, лица наёмников, дальние деревья. За первым взрывом последовал второй, крыша дома взлетела на воздух и, рассыпавшись на несколько кусков, рухнула обратно. Иисус отвернулся и пошёл к машинам. Он собирался уничтожить аэродром, но ему не пришлось делать этого, старый Инквизитор сам сделал за него эту работу. Шнайдера он не нашёл, но это было вопросом времени.

Уже в машине он засмеялся, водитель удивлённо взглянул на него.

— Ты знаешь, приятель, — сказал он, когда немного успокоился. — Моя мамаша дала мне такое имя в надежде, что это принесёт ей удачу. Но, чёрт меня побери, она давно гниёт в могиле, а я самый удачливый человек на этой земле. Он ведь мог и не убивать пса, чего ему этот пёс дался.

— Да, босс. Вам действительно очень повезло, — согласился водитель, хотя скорее всего даже не понял, о чём речь.

— Не то слово. Осечка, нет, ты подумай. Осечка, — Иисус снова засмеялся.

Конец первой части.

========== Часть вторая. Глава первая. ==========

***

Тилль с трудом разлепил глаза: плотные шторы на окне не пропускали света, и он не мог понять, день сейчас или ночь. Его мобильный телефон настойчиво звонил, освещая потолок ярким синим светом. Он протянул руку и нашарил его на тумбочке.

— Да, — сказал он.

— Тилль? Ты спал?

— Якоб? Что такое, да, я спал. Что ты хочешь? Почему нужно будить меня в такую рань? — Тилль снова посмотрел на занавески и спросил. — Сейчас же ещё рано? Сколько времени?

— Ты когда последний раз разговаривал со Шнайдером? — Якоб проигнорировал вопросы вокалиста.

— А что? — Тилль прикрыл глаза.

— Его нет в городе, его нигде нет. Мобильный не отвечает.

— А, Якоб. Он же в Перу, конечно, его нет.

— Я знаю, но дело в том, что он давно должен был вернуться. Я звонил ему домой, и мне сказали, что он поехал к Круспе в Нью-Йорк.

— Рихард мне звонил недавно, говорил. Шнай к нему в гости собрался.

— А он говорил, что Шнайдер так и не доехал?

— Да, что-то такое говорил.

— Когда это было? — голос продюсера был встревожен.

— Не знаю я, не помню. Неделю назад, вроде бы. А что? Он уже и тебе позвонил?

— Его нет в Нью-Йорке.

— Как нет? — Тилль открыл глаза и сел на кровати.

— Так нет, он уехал.

— Куда? Он же альбом пишет.

— Я не знаю, я говорил с его знакомыми, с его девушкой. Он никому ничего не сказал и куда-то уехал.

— Так позвони ему на мобильный.

— Он отключен.

— Что? — Тилль окончательно проснулся.

Он встал и подошёл к окну, отодвинул штору. Шёл дождь. Серый, пропитанный влагой воздух, мокрые птицы на козырьке крыши, машины, с шумом проезжающие под окном. Тилль снова задёрнул штору и включил свет, посмотрел на часы. Было восемь утра.

— Отключен, ты куда-то пропадаешь. Тилль?

— Да не пропадаю я никуда, я понять пытаюсь. У Рихарда мобильник отключен, и никто не знает, где он. Это же полный бред.

— Постой, это ещё не всё. Я звонил Шнайдеру, подумал, может, он что знает.

— Он знает? — Тилль побрёл на кухню.

— Нет, то есть, может и знает, да только его телефон тоже не работает.

— Тоже отключен? — Тилль взял с полки кофе, засыпал в кофеварку, включил её и сел на стул.

— Да не совсем. Иногда отключен, а иногда гудки идут. А один раз, — Якоб замолчал, и Тилль слушал его тяжелое дыхание в трубке.

— Что? — не выдержал вокалист.

— Не сочти меня психопатом, но однажды я позвонил Шнайдеру, а трубку взяла какая-то женщина.

— Не сочту, — улыбнулся Тилль. — Значит, там всё в порядке. — Он даже немного успокоился.

— Подожди ты радоваться, ничего там не в порядке. Эта женщина, она говорила странные вещи, я ничего не понял.

— Она на каком языке говорила?