Иисус никогда не убивал специально. У него не было жажды крови, он никогда не испытывал морального удовлетворения, видя, как его жертва корчится в предсмертной агонии. Иисус всегда был холоден и равнодушен. Единственное, что его интересовало и что занимало его мысли, были деньги. Сами деньги никогда не манили его. Он не видел смысла в накоплении. Иисус любил тратить. Он с жадностью покупал новые вещи, всегда яркие и кричащие. «Одежда чёрных», — как называл это Гектор. Но пока он жил с родителями, носить их не мог.

Однажды он пришёл домой в огромных безразмерных джинсах, провисающих на заднице до самых колен, и ярко-салатовой (цвет был таким насыщенным, что даже резал глаза) майке, нелепо висящей на его узеньких, почти женских плечах, и мать устроила скандал. Она вопила, словно сам Сатана явился пред ней и предложил увеселительную прогулку в ад. Иисус даже не догадывался, что его набожная мать знает столько грязных и крепких ругательств. Она заставила его переодеться в «угодную Господу нашему» одежду, и больше он никогда не рисковал появляться дома в таком виде. Он прятал свои вещи на заброшенном складе и, приходя из дома, переодевался в то, что нравилось ему, а не его набожным родителям.

Второй раз он тоже убил ради денег. Это было жарким июльским днем, когда над городом стояло облако вонючего смога, и асфальт, казалось, готов был расплавиться от невыносимой жары. Они с Гектором торговали на углу, марихуана уже почти закончилась, и им осталось продать всего пару пакетиков, когда к ним подлетел разъярённый «торчок» (Иисус называл всех своих покупателей только так) и потребовал вернуть ему деньги за ту шмаль, которую они продали ему.

— Это дерьмо! — орал он, брызжа слюной и размахивая здоровыми кулачищами перед их лицами. — Это полная туфта, и это никуда не годится. Я не знаю, с чем вы мешаете вашу траву, но это уже не трава. Это говёный жасминовый чай.

Наркоман достал из кармана маленький свёрток и швырнул Гектору в лицо.

— Прекрати заливать, брат, — немного растерянно сказал Гектор и наклонился, чтобы поднять кулёк с земли.

«Торчок», не долго думая, двинул ему ногой в челюсть. Гектор вскрикнул, закрыл лицо руками и выплюнул на дорогу два зуба вместе с кровавой слюной.

— Охренел, тварь дерьмовая? — сказал он, после потери двух передних зубов его речь стала малопонятной.

Иисус молчал. Он мог бы достать свою пушку (пистолетом он обзавёлся ещё полгода назад, в его компании это было обычным делом) и пристрелить торчка прямо на месте, но он прекрасно понимал, к чему это приведёт. Они потеряют бизнес. В таком деле, как наркоторговля, слухи разлетаются с колоссальной скоростью, и уже через месяц у них бы не осталось ни одного клиента. Все бы говорили, что они не просто разбавляют траву, но ещё и мочат своих клиентов прямо на улице. Иисус был умным парнем. Он легонько отодвинул разъярённого Гектора в сторону и абсолютно спокойно сказал:

— Прости, чувак. Лажа вышла. Я верну деньги, не буксуй. Добро?

— Вернёшь? — удивился наркоман и посмотрел на худенького Иисуса сверху вниз. — Все деньги. Я же скурил маленько.

— Все, не вопрос. Трава — лажа, значит верну.

Конфликт был исчерпан. «Торчок» забрал свои деньги и ушёл. Гектор с ненавистью смотрел ему вслед, а когда парень скрылся за поворотом, он спросил:

— Какого хрена?!

— Ты тоже не буксуй, это правильно — вернуть деньги. А вот кинуть нас было неправильно.

— Кто нас кинул?

— Тот, кто намешал в траву чая с жасмином.

Иисус достал из кармана кулёк с травкой, ногтем продырявил целлофан и понюхал. «Наркоман» был прав, трава пахла жасмином.

Не нужно было быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, кто их кинул. Они брали траву у Саймона, а он в свою очередь покупал её у более серьёзных людей, которые не стали бы марать руки таким мелким дерьмом. Саймон был большой, накачанный, украшенный с ног до головы татуировками и дешёвыми цепями чёрный парень, бривший шишковатую голову наголо, считал себя самым крутым бандитом во всей округе. Иисус так не считал. Иисус решил, что убьёт его — и убил.

Он подкараулил Саймона в туалете занюханного кафе на автомобильной стоянке, куда он приехал вместе со своей грудастой чернокожей подругой, чтобы перед бурной и развратной ночью перекусить. Иисус знал, Саймон каждый вечер возит свою женщину сюда (он следил за ними уже полторы недели), и к тому моменту, когда они с шумом и хохотом вошли в дверь, он уже сидел в кабинке, держа большой чёрный и тяжёлый пистолет в маленькой худенькой руке.

Иисус был терпеливым парнем; он просидел в кабинке, вдыхая ароматы испражнений, перемешанные с хлоркой, больше трёх часов и мог просидеть ещё столько же, да только этого не понадобилось. Когда дверь туалета хлопала, Иисус вставал на унитаз, заткнув пистолет за пояс, и выглядывал из кабинки. Он сделал это уже девять раз, и все девять впустую. В туалет заходили разные, незнакомые и совершенно не интересовавшие его люди. Они шли к писсуару, поворачивались к кабинкам спиной, расстегивали ширинку, и Иисус слышал, как они мочатся. Тогда он тихо спускался с толчка, вытаскивал пистолет и снова ждал. Саймон был десятым. Бандит был уже навеселе и нетвёрдой походкой вошёл в туалет, оглядывая пустое помещение затуманенным взором. Иисусу даже не нужно было вставать на толчок, чтобы понять, что это Саймон. Он почувствовал резкий запах его дешёвой туалетной воды, но всё же решил проверить. Сомнений не осталось, когда пацан увидел лысый шишковатый затылок. Он аккуратно спрыгнул на пол, достал пистолет, и, бесшумно открыв задвижку, вышел из кабинки. Саймон даже не повернулся, он насвистывал себе под нос какой-то весёлый мотивчик и спокойно мочился, не зная, что за его спиной стоит Иисус с заряженным пистолетом.

— Ты размешивал шмаль с чаем, — спокойно сказал Иисус.

Саймон резко повернулся, забрызгав мочой свои штаны и пол под ногами.

— Иисус?! Какого дьявола ты здесь делаешь, ты, мелкий ублюдок, — начал было Саймон, но тут заметил пистолет в руке пацана. — Эй, какого чёрта? Ты что, мерзавец, грохнуть меня удумал?

— С жасминовым чаем, безмозглая скотина, — продолжил Иисус и поднял пистолет, сняв с предохранителя.

— Не смей, мерзавец поганый. Тебе тут же голову твою безмозглую оторвут. Ты что, совсем страх потерял, падла? Отдай пушку, и я прощу тебя. Забуду, что видел сегодня, сделаю вид, что всё это привиделось мне спьяну. Пошёл вон, давай пушку, и пошёл вон, — Саймон протянул руку, густо украшенную татуировками.

— Ты хотел кинуть нас?

Иисус был абсолютно спокоен, и Саймон понял, парень не шутит. И тогда он испугался, по-настоящему, настолько, чтобы забыть о том, что он самый крутой бандит в округе, забыть о гордости и чувстве собственного достоинства, о том, что ему уже двадцать три, а Иисусу нет и тринадцати. Всё это померкло и потеряло значение, когда он заглянул в ствол направленного на него пистолета и когда увидел, как оттуда ему подмигнула смерть.

— Нет, я не собирался кидать тебя, это не я. Такой товар пришёл, я же не проверяю его, значит его разбавили где-то в другом месте. Не нужно, брат. Не нужно убивать.

Иисус очень по-взрослому усмехнулся и нажал на курок. Раздался оглушительный выстрел, и на белой футболке Саймона расползлось кровавое пятно… но он не умер. Парень дотронулся до раны на животе, со стоном выдохнул и поднёс руки к лицу. С пальцев капала кровь. Глаза его, и без того большие, сделались огромными, изо рта пошли кровавые пузыри. Иисус молча смотрел, как умирает человек, не испытывая никаких эмоций, его волновало только то, что это длиться слишком долго, кто-нибудь мог войти и увидеть их, ведь, несмотря на громкую музыку, выстрел всё равно могли услышать. Тогда он поднял пистолет и выстрелил во второй раз, теперь он целился в голову. Пуля прошла навылет, пробив лоб почти что в центре. Саймон дёрнулся и осел на грязный пол. Теперь он был мёртв, а Иисус — доволен. Он убрал пистолет за пазуху, предварительно поставив его на предохранитель, и спокойно вышел из туалета, а потом из кафе, и растворился в ночи. Ему снова повезло, никто даже не обернулся и не взглянул на него. Но для Лос-Анджелеса это было обычным делом, здесь редко совали нос в чужие дела.