Иисус положил трубу и подошел поближе. Полицейский был мертв, он лежал без движения, дубинка выпала из рук и валялась тут же, рядом. Еще минуту назад это был сильный и опасный противник, но один удар Иисуса навсегда вывел его из игры. Мертвая плоть. Много мертвой плоти, созданной его волей. Это зрелище заворожило Иисуса, он нерешительно протянул руку, желая прикоснуться к мертвецу, но тут чернокожий парень пошевелился и издал неопределенный звук, то ли слабый крик, то ли громкий стон.

Иисус хотел было убежать, но потом передумал и попытался оттащить мертвеца — с первой попытки сделать это ему не удалось. Полицейский и при жизни был тучным малым, а после смерти казалось, набрал еще килограмм пятьдесят. Но со второго раза Иисусу удалось приподнять мертвеца. Он взял трубу и, используя ее как рычаг поднял тело, а чернокожий парень отполз в сторону. Иисус отпустил трубу, и полицейский плюхнулся на крышу, словно пыльный мешок набитый потрохами.

— Вот дерьмо! Ты же убил его, твою мать! Ты крут, приятель, — сказал парень, с трудом поднимаясь на ноги. — Я Гектор, а ты кто?

— Я Иисус, — сказал он и тут же поджался, ожидая удара.

Но Гектор не собирался его бить. Он восхищённо разглядывал белого щупленького мальчишку и наконец улыбнулся и протянул ему руку:

— Ты, чувак, спас мою чёрную задницу, значит теперь ты мой белый брат. И ведь не засрал же, грохнул этого паршивого белого ублюдка.

Всё ещё не веря, Иисус протянул свою маленькую руку, и она утонула в широкой чёрной ладони его нового приятеля.

— Ну, Иисус, и чего теперь с трупом будем делать?

— Скинем с крыши, — простодушно предложил он.

— Ага, и сюда сбегутся все копы этого сраного города. Нет, так не пойдёт. Нас тут же накроют. Надо его спрятать. Тут есть укромное местечко, — Гектор огляделся.

— Есть, — тут же отозвался Иисус. — На чердаке. Там куча хлама всякого: крысы дохлые, матрасы драные, бумага какая-то, газеты.

— Так он вонять начнёт, как дерьмо, и тут же соседи копов вызовут.

— Не вызовут, у нас в доме и так воняет. А под чердаком квартира пустует. Никто ничего не узнает.

Иисус впервые в жизни почувствовал, что кто-то слушает его, интересуется мнением, спрашивает совета, и не важно, каким образом он смог добиться этого. Важно было то, что с этого дня всё у него пойдёт по-другому. Так и случилось.

Он начал с малого. Теперь, когда за спиной стоял Гектор, он мог хотя бы с чего-то начать. Поначалу он торговал наркотой на углах. Маленькие кулёчки с марихуаной, которые он прятал в карманах брюк. Их всегда приносил Гектор и требовал вернуть ровно столько денег, сколько он скажет, а говорил он всегда чуть меньше, чем выручал Иисус.

Тогда у него появились первые личные деньги. На первую выручку он купил пачку дешёвых крепких сигарет и коробок спичек. Спрятавшись в подворотне, где его никто не видел, он попробовал курить, и это ему жутко не понравилось. Табачный дым заполнил лёгкие и вырвался оттуда с надрывным кашлем. Но он не сдался. Все ребята, которых теперь он называл «мои друзья», курили, и Иисус не хотел выделяться на общем фоне. Вторая сигарета пошла лучше, а с третьей он научился не кашлять.

Этим вечером, после того, как он рассчитался с Гектором (они собирались на заброшенном складе, на окраине Лос-Анджелеса), он вместе со всеми сидел в кружке и с видом заправского курильщика тянул противный и горький табак.

Денег стало больше, когда Гектор стал брать его с собой на дело. Они ходили к чёрным, взрослым ребятам, брали у них целлофановые мешки с травкой. Возвращаясь на склад, ребята расфасовывали травку по маленьким кулёчкам, предварительно перемешивая с зелёным чаем в пропорции один к десяти, а потом торговали шмалью на углах. Расплачивались они за килограмм травы, а продавали чуть больше. Причём за продажу им тоже платили. Гектор отдавал Иисусу третью часть денег, но и этого вполне хватало, чтобы он мог купить себе нормальные шмотки (нормальные в его новой компании) и курить приличные сигареты.

— Если кто узнает, каким дерьмом мы тут занимаемся, нам эти сраные уроды яйца открутят к такой-то матери, — поучал его Гектор, когда они перемешивали траву с чаем.

У Гектора всё было с ароматом говна. Он жил на говёной планете, населённой сраными людьми, ходящими на дерьмовую работу, трахающими говнистых задастых белых баб по засранным квартирам, покупающими поносные шмотки в пропахших белым говном бутиках. И солнце было сраным, и дождь тоже пах фекалиями.

Если бы Иисус мог выбирать, он бы, наверное, никогда бы не связался с таким человеком, как Гектор, но он не мог, поэтому фекалии постепенно вошли и в его речь.

— Да, дерьмово будет, брат, — отвечал он, раскладывая смесь по пакетикам.

Им везло, им всегда необычайно везло. Как говорил Гектор:

— Какое бы говно не случилось, мы всегда выходим чистенькими, даже не заляпав ботинки.

И это было правдой. Гектор думал, что везение пришло вместе с Иисусом. Он приписывал его имени все их удачи и говорил, что Бог наконец-то обратил на него внимание. (При всём злословии Гектор постоянно вспоминал Бога, но иногда и Бог был у него с ароматом фекалий). А Иисус в свою очередь думал, что именно Гектор помог ему выбраться из полной жопы. После двух лет дружбы с Гектором он даже начал скверно думать, и уличный сленг постепенно прижился в его мыслях, став чем-то обыденным и обыкновенным.

Они продолжали торговать разбавленной марихуаной на улицах, но уже стали подумывать о более серьёзном бизнесе.

Гектору было пятнадцать, а Иисусу исполнялось тринадцать. Гектор решил, что пора действовать, Иисус не возражал. У них были нужные знакомые (если с малолетства торгуешь шмалью по подворотням, то к пятнадцати у тебя оказывается полно нужных и полезных знакомых), и Гектор пошёл к одному из них. Иисуса он не взял, побоялся, что белокожий субтильный мальчик (Иисус так и не смог накачать мышцы, как у друга, хотя каждый день по пятьдесят раз отжимался от пола, перед сном), не выглядящий даже на двенадцать лет, может спугнуть серьёзных людей.

Иисус не обижался. Он знал, что Гектор уважает и побаивается его. Иисус был очень жесток, и эта холодная жестокость не могла не внушать страха. После того полицейского Иисус убивал ещё дважды.

Однажды он голыми руками задушил сопляка, который попытался стащить у них товар. Они пришли на заброшенный склад чуть раньше обычного и увидели чёрного мальчика, который стоял на коленях, запустив руку по локоть в их сделанный в полу тайник. Иисус узнал его, этот пацан учился с ним в школе, и он иногда видел его на переменах бегающим по двору и играющим с такими же, как он, мальчуганами. Парню не было и десяти лет, но это не могло остановить Иисуса. Его никогда ничего не останавливало, ни раньше, ни намного позже, когда он уже стал большим человеком в наркобизнесе и прослыл самым жестоким наркобароном современности. Он в два шага пересёк разделявшее их расстояние и, схватив мальчика за тоненькую шейку, принялся его душить (отжимания, хотя и не придали рельефа мышцам, сделали его руки очень сильными). Пацан вырывался, сучил ногами, размахивал тоненькими худыми ручонками, хрипел, пускал слюни, Иисус же всё сжимал и сжимал его шею. Наконец что-то хрустнуло, и парень обвис у него в руках. Он равнодушно отшвырнул тело, вытер руки о штаны и, повернувшись к стоящему с приоткрытым ртом Гектору, спокойно сказал:

— Падла товар стащить хотел, гадёныш мелкий.

— Ты задушил его, брат, что это за дерьмо?

— Да, дерьмо, брат, но что ж поделать, сам же говорил: жизнь — дерьмо.

— Но ты же убил его, брат. Он же совсем ребёнок.

— Да срать я на это хотел. Этот мелкий гадёныш хотел кинуть нас.

Уже потом, через много лет, убивая очередного человека (уже не своими руками), посмевшего выступить против него, он каждый раз говорил: «Этот гадёныш хотел кинуть меня».

Они спрятали тело на складе, завалив его всяким хламом и мусором, а тайник пришлось перепрятать. С тех пор Иисус заметил, что Гектор иногда с опаской поглядывает на него, и ему это понравилось.