Нас было всего двенадцать человек, плюс мы с Андреем. Что может сделать такое количество против сотни? Казалось, мало чего. Но мы уже знали, что в Азии воюют не числом, а умением. Множество достоверных и правдивых историй говорило о том, что при взятии Чимкента, Ташкента и прочих славных сражениях соотношение русских и степняков было один к двенадцати, а то и один к пятнадцати. И все равно, мы побеждали! Вот только жаль, что с нами нет Гуляева и его оренбургских казаков. Они бы пришлись весьма кстати.

Медленно, но неотвратимо наращивая ход, гусары смерти рванулись вперед, перейдя на галоп. Признаться, я тогда все же растерялся. Это был мой первый бой! И я, необстрелянный, не нюхавший пороха, поначалу испытывал сомнения, и даже страх. Все произошло так быстро, что я невольно опешил и впоследствии не раз со стыдом вспоминал свою секундную слабость. Но Андрей не подвел.

— Гусары! Карабины вон! Пали! — закричал он, как только кони вынесли нас на открытое место и неприятель оказался, как на ладони.

Для кавалерии имелось правило, в атаке и ретираде* карабин без крайней нужды не использовать, управляясь саблей и револьвером. Заряженный карабин предполагалось иметь в резерве на крайний случай. Но сейчас Некрасов посчитал, что как раз настал тот самый «крайний случай».

Выстрелы гусар прозвучали дружно, но никто никуда не попал. Дистанция помешала, галоп, да и люди торопились, спеша перекинуть карабины за спины и взяться за сабли. Но зато наш жиденький и неожиданный залп оказал ошеломляющее моральное воздействие — бухарцы испуганно закричали и заволновались. Те, кто полз к казакам, вскочили на ноги и бросились в сторону, к коням, подарив нам замечательную возможность догнать и порубить их.

Некрасов вырвался вперед. Я скакал, отстав на корпус, слыша за спиной топот верных наших гусар. Опомнившись, выхватил саблю. Гусары закричали «ура». Врагов было много, но наше появление застало их врасплох. Они растерялись и лишь несколько человек выстрелили в нашу сторону.

Андрей неожиданно дернулся и стал заваливаться. А я понял, что не могу, не имею права его подвести. Теперь я в ответе за жизни разведчиков. Кроме этих мыслей, в голове было пусто. Время странным образом растянулся. Фигурки людей приближались. Я видел пестрые халаты, тюбетейки, грязные потертые сапоги и раскрытые в крики рты. Видел облачка пороховых газов. Видел казаков, которые с радостными криками начали один за другим подниматься на ноги, поддерживая наш прорыв.

И не раздумывая, я принялся рубить бегущих бухарцев, наклоняясь в седле и щедро раздавая размашистые удары направо и налево. Первый мой выпад пришелся по плечу бегущего, и по тому, как клинок вошел в мясо и глухо ткнулся в кость, я понял — удар получился на загляденье. С болезненным стоном степняк споткнулся, упал и откатился в сторону. По живому человеку я бил впервые, но мышцы сами выполнили вбитые намертво навыки, оттянув клинок и вновь нанося удар, теперь уже по другому врагу.

Обстановка моментально изменилась. С криками «Худо Абаркудрат» «нохушихо», «марги мо»*, бухарцы разбегались в разные стороны, разом утратив единство и смелость.

Краем глаза я увидел опасность и пригнулся. Вражеский клинок со свистом пролетел над головой. Шмель унес меня дальше, но Цезарь с гортанным криком ударил так, что отчаянный крик разрубленного чуть ли не до сердца человека эхом раскатился средь горных вершин. Я срубил еще одного степняка и на минуту придержал Шмеля, оглядываясь назад. Некрасов лежал на земле далеко позади. Виднелся и еще один павший в нашей черной и приметной форме. Пестрые халаты поверженных врагов превратили поле боя в какую-то кровавую мозаику. Гусары молча и сосредоточенно рубили неприятеля саблями и кололи пиками. Вернее, заканчивали разгром, так как неожиданное появление Бессмертных гусар мигом выбило из бухарцев весь боевой дух. Петрушин дрался отчаянно. С него можно было рисовать картину, да и остальные не подвели.

— Победа или смерть! — выкрикнул я, вскидывая саблю, а затем бросая ее в ножны. Не знаю, как я тогда мог связно думать, но, наверное, как-то все же смог и сообразил, что главная опасность — вражеский бек.

На губах чувствовался солоноватый привкус крови. Своей или чужой пока было не ясно. Я вытащил револьвер, прицелился в сторону бека и выстрелил три или четыре раза. Шмель беспокойно всхрапывал, приседал на задние ноги и «танцевал», мешая стрелять. Да и расстояние оказалось приличным, особенно для револьвера. Я не попал, но внимание привлек и заставил бухарцев еще больше податься назад. Продолжая демонстративно целиться, я заставил Шмеля поскакать на вражеского предводителя, криком увлекая за собой гусар.

Казаки запрыгивали в седла и бросались следом. Выстрелы звучали пробирающим до дрожи маршем. Стучали копыта. Но громче всего стучало мое собственное сердце.

Тихая горная дорога превратилась в небольшую, ревущую от боли и злобы арену, на которой люди принялись друг друга убивать. Так я в первый раз вступил в настоящий бой.

Сажень* — 2,16 метра.

Партикулярное платье* — гражданский костюм без знаков различия.

Ретирада* — отступление.

«Худо Абаркудрат» «нохушихо», «марги мо»* — на таджикском — Аллах Всемогущий, беда, смерть нам.

Петр Иванович Пашино имел чин коллежского асессора, что соответствовало 8-му классу Табели о рангах и воинскому чину майора, подразумевая обращение «ваше высокоблагородие». При генерале Романовском он исполнял обязанности одного из советников. В совершенстве владея тридцатью языками, включая турецкий, персидский и арабский, Пашино часто выступал переводчиком. А его знания культуры, обычаев, шариата и Корана позволяли ему выступать в роли третейского судьи и мирить мусульманских подданных Российской Империи.

— Как вы знаете, Петр Иванович, к нам в Ташкент направляются Александрийские гусары. Было бы не худо продемонстрировать им наше уважение и встретить по дороге. Возьметесь? — предложил ему генерал Романовский, высокий, энергичный, с роскошными усами и заметными залысинами.

— Конечно, ваше высокопревосходительство, возьмусь, и с радостью. Когда мне выезжать и где встречать гусар? — Пашино всегда любил путешествия и приключения. Еще в Персии, будучи секретарем посольства, он успел посетить множество городов. И если бы не натянутые отношения с сослуживцами, то изучил бы эту державу еще лучше. Примерно так же, как родной Ирбитский уезда Пермской губернии, где родился, и окрестности Казани, где с немалой пользой провел несколько археологических изысканий. Тем более, прямо сейчас он заканчивал свой очередной писательский труд, который назвал «Туркестанский край». И возможность еще раз посетить ряд городов и крепостей Средней Азии оказалась весьма кстати.

— Выезжайте завтра и направляйтесь в Чимкент. Возьмите с собой два десятка сибирских казаков. Будьте осторожны, вокруг неспокойно.

Утром Пашино отправился в путь, сопровождаемый казаками под командой урядника Власьева. В самый последний момент к нему в тарантас, запряженный тройкой сытых лошадей, забрался доктор Дмитрий Покрышкин.

— Я получил разрешение генерала. Доктор вам может понадобиться, — так сказал он. Петр Иванович не возражал. Тем более, наблюдательные люди давно заметили, что дорога с приятным и умным человеком кажется вдвое короче.

От Ташкента до Чимкента было ровно 118 верст. Проезжая из Оренбурга в Ташкент коллежский асессор самолично измерял расстояния между населенными пунктами и составил таблицу, которую намеревался включить в свой труд.

В Чимкенте, действительно, было неспокойно. На базаре порезали ножом какого-то еврея, что послужило поводом к дальнейшим волнениям. Киргизы и сарты якобы готовились взяться за оружие и выкинуть русских из города. Во всяком случае, именно так сказал начальник поселения Сафонов.

— Помилуйте, о чем вы говорите? — Пашино не поверил в реальность угрозы. — Киргизы все за нас. А сартов и двух тысяч не наберется. Тем более, их же всех разоружили еще при генерале Черняеве.