«Что опасного, если он пройдет по дороге вдоль ЖД-путей?» – хотел спросить Кент, но промолчал.

Справа от железной дороги в ряд стояли темные массивные установки, напоминающие пушки. Из их стволов били красноватые толстые струи жидкой меди, арками пролетающие над путями и шоссе. Медь падала вниз, но дым и запах от нее ветром сносило к тому месту, где остановился Кент. На дне обрыва располагались чаши-приемники, и по мере их наполнения пушки автоматически перенастраивались на заливку других пустых чаш. Обе дороги были забрызганы капельками меди и окалиной, которая своей хрупкой черно-серой массой напоминала металлизированную плесень.

– Мир полон загадок, – произнес удивленный Кент. – Почему надо было перекидывать через пути воздушный разлив металла? Это ведь медь, правильно я понял?

– На той стороне места не было, – скупо обронил охранник и ничего не сказал относительно меди.

– Значит, следовало перенести дорогу в другое место, вы не находите?

– Все вокруг такие умные, все лучше нас знают, что и как делать, твою. Это не наша земля, имущество тоже не наше – федеральная трасса, тебе это о чем-нибудь говорит, молокоотсос? Сколько лет надо, чтобы передать землю предприятию? Это дело непростое, а может и вообще не получиться. Любите кормить бюрократию, вот вы где у нас, – и охранник провел рукой по горлу. – А мы – люди дела, у нас космические технологии, мы ждать не можем, – тебе понятно это? – продукцию надо выпускать, крепить оборонительскую мощь страны. Но для нас вот эта ерунда, как трасса какая-то, ну никак не может быть помехой, мы и покруче проблемы решать умеем. Смотри, смотри, какая крррасота! Нам-то эта дорога ну никак не нужна, только усложняет работу предприятия и нарушает техноложный процесс. Здесь должна быть особо чистая атмосферия. Для этого мы специальными полями, троссионными, что ли, электризуем пыль, и она выталкивается из нашего производственного объема. Потому что у нас НАНОЭЛЕКТРОНИКА, во! А обормоты всякие – такие, как ты, между прочим… А кто еще поедет по такой убитой дороге? Только отстойные типы вроде тебя. А-а-а, он еще и бомж… Тогда понятно. Весь в пыли, грязи, птичье дерьмо на куртке… А туда же в чистое производство! Видишь, как я одет? А ты куда прешь?

– И что же мне теперь делать, милчеловек? Хорошо, я пережду поезд, тогда пропустите?

– Вовсе не в тебе проблема, – неожиданно примирительным голосом ответил охранник. – Вон, смотри, электричка идет, а там десять тысчь пассажиров. Вагоны в грязи, а еще десять тысчь человек! Разве кто-то из них подумал, что им придется чистую зону пересекать? Когда они поймут, наконец, что не стоит сюда ездить? Вообще не надо.

– Так они не сюда, мне кажется, – в Нордборгск едут. А как еще проехать?

– Э, блин, разве это наши проблемы? Это их проблемы. Но ты можешь не волноваться. Мы встретим их, будьте нате. Чего они достойны, тем и встретим.

Охранник махнул кому-то рукой, появился огромный бульдозер и встал у путей рядом с одной из установок для выбрасывания жидкой меди.

Кент внимательно осмотрел площадку внизу. Около каждой чаши-приемника стояло несколько пушек меньшего размера, не сравнить с теми, что здесь, наверху. Рядом с ними были разложены тонкие двухметровые – может, чуть меньше – блины, напоминающие кремниевые пластины, которые, как Кент знал по прошлой жизни, разрезались потом на чипы с помощью микротомов, приборов для тонкой алмазной резки.

«Похоже, здесь делают квантовые компьютеры на кремниевой основе. Об этом писали в свое время во многих международных фейкньюс. Пушки, мне кажется, двигаются вверх-вниз, вправо-влево. Наверное, прорисовывают проводники на монолитном кристалле – очень даже тончайшие. Рисунок, как я понимаю, должен быть в тысячу раз тоньше человеческого волоса, а может, и в миллион», – подумал Кент и спросил:

– Интересно, что делают вон те маленькие пушечки внизу? Они так забавно трясут носиками, словно курочки по зернышку клюют.

– Вот как получается. Допусти такого внутрь, сделай снисхождение, так ему мало этого. Всю душу вытрясет. Вообще-то мне нравятся такие настырные. Маленькие пушечки устроены как большие. Они медный сплав разливают, линии им чертят. Линии совсем тонкие, потому движение и струю издали не заметить.

– Ну, раз струйки тонкие, то они должны остывать и затвердевать в полете…

– Подожди, подожди…

Охранник отвернулся и что-то шепнул в микрофон. Появился еще один космонавт – росточка невеликого, а лица за стеклянным щитком и вообще не разглядеть.

– Вот у этого спроси – наш брат, стражник, цепной пес, вроде. Но из инженеро́в будет.

– Зачем вызывал начальник? Отвлекаешь от дел. А если я чего не успею? Ты же потом сам и спросишь, почему то не так, а другое – не эдак?

– Скажи ему, Клямпер, струйки тонкие вон из тех медных пушечек, они «твердевают» в полете или нет?

– Из-за такой вот ерунды ты меня и вызывал? Впечатление такое, что в этом мире все с ума посходили. Во-первых, я не Клямпер, а Кляссер. Во-вторых, конечно, никак они не затвердевают – иначе как бы медная струйка рисовала проводники?

– Извини, блин, не собирался тебя обидеть. Что я не помню твое имя, что ли? Конечно, ты Клейстер. Потому и несешь всякую пургу – сколько работаем вместе, никак не могу понять, что ты за человек такой? Что же, по-твоему, они так и остаются жидкими все время?

– На кремниевой пластине остается тончайший медный рисунок. Он, конечно, твердый. Жидкая медь выталкивается из резервуара специальными насосами. В полете струя не должна остывать, и через нее все время подается ток достаточной мощности. В общем, ее подогревают током. Пока струя летит, ее охлаждает только воздух, и она остается жидкой субстанцией, а как легла на пластину – охлаждает пластина и струйка сразу становится твердым сверхтонким проводником.

– Ишь, разговорился, умник. Иди отседа, Клячкер, а то как промеж глаз врежу, так и останется от тебя только лишь мокрое место – жидкая субстанция на твоем птичьем языке. Жидкая она и есть жидкая, причем безо всякого электроподогрева с моей стороны, – сказал «большой» охранник и заржал словно жеребец.

– Как скажешь, начальник. Сам же и вызывал. «Цепной пес», как вы изволили выразиться, может уйти. Всяко лучше, чем наблюдать эту вашу ежедневную вакханалию – оно мне надо? – спокойно ответил Кляссер, поднял стеклянный щиток, высморкался в воздух, нажав пальцем на одну ноздрю, опустил щиток и внезапно исчез – словно растворился в окружающем индустриальном пейзаже.

Тем временем поезд приближался и, сбавив ход на повороте, медленно проехал мимо шлагбаума. Из окон выглядывали веселые жизнерадостные лица, среди них – много молодых женщин и детей. Кто-то махнул рукой Кенту, а совсем юная девушка бросила «космонавту» полевую ромашку.

– На выходные всей семьей, – сказал Кент охраннику. – В пригороде Нордборгска есть такой Этернел Репо, туда, наверное, и едут.

– Больно ты умный для бомжа. Не понял, что это за Экстернал-попо?

– «Вечный покой» переводится, лучший природный парк Северо-Юга России, между прочим, а может, даже и Востоко-Запада. Там, говорят, очень красиво. Скалы, водопадики. Все время музыка играет – и Кент пропел старую австрийскую песенку:

– «Вечный покой», – задумчиво повторил охранник. – Никогда не бывал там, в этом «Вечном покое». Да и не тороплюсь, честно говоря. Мне и здесь хорошо. А вот что касается «денег нет, счастья нет» – это точно сказано.

Поезд тем временем медленно продвигался в темную глубь здания, полсостава миновало место, где на шоссе был установлен шлагбаум. Вагоны проходили под дугами жидкого металла, брызги красной меди падали на их крыши.

«Красивое, но зловещее зрелище, – с волнением подумал Кент. – Надеюсь, крыши вагонов выдержат падение раскаленных капель металла. Зачем я вообще решил поехать по этой дороге?».