Пока никто не нужен покойна жизнь, пока никто не нужен, всё отмечталось, комом улеглось, пруд карпами зеркальными загружен, стоит на месте неземная ось, расклёваны пророщенные зёрна, дёрн выложен к квадратику квадрат, какая тварь в зобу дыханье спёрла и требует за выдохи откат, полнеба раскулачено, пол – в ссылке, растаскан на запчасти звёзд отпад, лениво задней лапой трёт в затылке, чужой походкой метит бог лопат не мытые бомжующие спины детдомовских просроченных дворов, все сказки прочитав до половины, сны заменив ловушками для снов, играют в игры взрослые, а дети, любя процесс, рожают стариков, горчичник солнца жжётся, но не светит, до слёз рассвет, закат – до синяков. расчёсаны поля криволинейно, на каждой плахе – птичка, леденцов полным полно в загашнике литейном, эн-зэ цветных металлов огурцов бликует, вымораживая слёзы, упавшей ночью проповеди рос, привычно загоняет паровозы в тупик простой незаданный вопрос Между было и прошло ты себя нашел не на помойке, я себя ищу полсотни лет, ты на вкус то приторный, то горький, а на звук – расстроенный кларнет, у тебя глаза хамелеоны, у меня – с корицей изумруд, ты на берегу воды соленой, тиной мой затягивает пруд. ты себя (шутя) считаешь богом, для меня в психушке есть кровать, для тебя – фальшивая подмога, мне на все давным-давно плевать, я живу , точнее, существую, где-то между было и прошло, в голову вместив свою больную божество твое как барахло. Не по инстинктам скоропостижно кончилась любовь, без судорог, без обмороков, вздохов, ни хорошо мне без неё, ни плохо, зерно от плевел, шишки ото лбов перебрала да отряхнула руки, спалила на задворках, как грешок, браслет переменив на ремешок дешёвый, не от жадности, от скуки. когда хочу узнать который час, цепляет глаз поношенное время, а ремешок безвремньем проверен, и нет у время времени для нас. ну, что часы? обычный циферблат, однообразно суетятся стрелки одним концом, другой, как у сиделки, приклеен намертво крупообразный зад. под колпаком сотрутся письмена, арабские и римские цифиры, и шестерёнки, упокоясь с миром, оставят без вращенья времена. и вот тогда мы выучимся жить не как учили и не по инстинктам, и не кусочничать любовь по половинкам, "я" – целое, прошу его любить и жаловать, не жалуясь на то, что, мол, не так свистит, не так летает, летают одинаково лишь в стае, и не летает вовсе кое кто. Обычный день обычный день, не грустный и не злой, задумчивый, неприбранный и серый, обнюхивал дома, скамейки в скверах, лениво наблюдал за мелюзгой, он ни во что не верил и не ждал ни чуда, ни трамвай на остановке, он просто был, как в липкой газировке испуганный пучок осиных жал. последний снег дожевывал апрель, неаппетитно выглядело нечто из недозрелых черри-человечков, покрывшее дороги вермишель, и эта масса вымучила всё: прюнель насквозь сидений и ботинок, и даже, что особенно противно, росинок нонпарель души босой. Поровну пустота у меня внутри, я в нее очертя голову на щелчок, не на раз-два-три, бестолковое растолковываю, открывала за дверью дверь, да с петель все они сорваны, пустота в пустоте теперь, веры в "верю-не верю" поровну, израсходованы слова, сор из букв размела в стороны, растворяюсь в себе сама, в непокорности непокорная Большой Ух ах, говорите, говорите, я вся большой раскрытый УХ, меня ругайте , не хвалите, и разносите в прах и пух сырые полуфабрикаты и мой бесстыжий голый нерв, гоните через сепаратор голодных сук и сытых стерв, туфли своей прикосновение об коврик веллкома смелей, не останавливай, мгновение, ни стрип , ни лязга челюстей, ни гомон трепетного стада, он мне милее соловья, как лупани арткананадой, как выдай минные поля, давай! раскручивай пружину, какой же все-таки пентюх, и в мышковине дерьмовщина, и под рукой люфтваффе шлюх, SANS ÉQUIVOQUE ненавязчив, подшофе, вальяжно, в сумеречном стоке вечеров, отраженье выжженных до сажи временем прокуренных зрачков, спят на пальцах содранные звуки, спит рояль со шрамом поперек собранных октав, ленивы мухи, тянет вниз одутловатость щек, на губах потаскана улыбка, сморщена, как бля*ские соски, в раковине уха спит улитка слов чужих с прослойками тоски, скоро утро, пахнет сигаретой тухлой и заветренным вином, полуэтим в том полураздетом, что висит на стуле откидном, на столе натоптыши от рюмок, одиночеств устье и исток, под столом уныло и угрюмо зависает виста завиток, здесь азарт с удачей не банкуют, из коммерций вынув естество, в ночь простоволосую, босую пулями расписанный листок, под шумок вистующих и прочих, стоя, лежа, и наоборот, "знал бы прикуп – жил бы с Олей в Сочи", каждый понедельник – ковернот, вечером ты гражданин с пропиской, а к утру свободен, как плевок, или нищий с грязною пипиской банк берет шутя, sans équivoque. |
