Я понимаю, что, подставляя себя, рискую получить серьёзные травмы, но не могу иначе — пытаюсь ловить Сурайю, которая с тихим писком преодолевает расстояние и тяжело падает на меня. Теперь я оказываюсь под ней.

— Ох, прости пожалуйста… — шепчет она, морщась — я вижу это по маленьким морщинкам на не скрытой тканью переносице.

— Ничего, — кажется, спину я отбил сегодня окончательно. Еле сдерживаю новый рык боли, когда мы снова одновременно вскакиваем друг с друга. Враги столпились на краю того здания, не решаясь прыгать вслед за нами.

Бегом обходим какую-то надстройку на крыше и в этот момент…

Сурайя вскрикивает и падает на колени — я успеваю увидеть это краем глаза, потому что прямо передо мной выскакивает лучник, направивший в лицо рукоять своего оружия. Удар приходится прямо в челюсть, и я отшатываюсь назад, но остаюсь на ногах.

Его соратник хватает мою упавшую вестницу за куфию и дёргает наверх, заставляя подняться, и, пока я выкидываю из нарукавника скрытый клинок и достаю меч, замечаю, как ткань срывается с её головы.

Злость захлёстывает меня огромной лавиной, выбивая изнутри напрочь все чувства, кроме дикого, необузданного желания послать этих тварей к праотцам.

Всё дальнейшее происходит за считанные секунды.

Шейтаны во мне поднимают свои морды, учуяв кровь и смерть, и подстегивают к стремительным, полностью хладнокровным и жестоким действиям — я слышу, как Сурайя кричит моё имя, и вонзаю в глотку лучника перед собой скрытый клинок, чувствуя, как лезвие лопает сосуды и прожилки на его потной шее. Затем вспарываю его грудь наискось — доспехи совершенно ему не помогают — так, что багряная кровь брызгает во все стороны. И скользкой от неё рукой за мгновение достаю сразу два метательных ножа, резко поворачиваясь к тому, кто держит мою вестницу… за распустившиеся тёмно-каштановые волосы.

Картина сбивает меня с толку, как и стражника факт того, что его союзника прикончили за несколько коротких секунд. Но я отвожу взгляд от открывшегося передо мной мокрого от слёз лица Сурайи и первым прихожу в себя.

Иной, тот новый зверь внутри, возвышается над клацающими клыками шейтанами, шепча мне: «Ещё успеешь ею налюбоваться, действуй…»

Один метательный клинок пронзает глазное яблоко этого ублюдка, посмевшего прикоснуться к ней, а второй входит глубоко в горло, заставив крик боли навсегда застрять в нём. Он падает замертво за скорчившейся фигурой Сурайи, и я вижу, что стрела прошла сквозь девичье плечо — с одной стороны наконечник, со стороны спины виднеется оперение. Вот что заставило её вскрикнуть в первый раз…

Как я мог это упустить!..

Дышу, как загнанный лев, разве что не рву когтями землю. Меня разрывает на части гремучая смесь чувств: я ужасно жалею, что Сурайе пришлось увидеть подобную жестокость с моей стороны, но при этом ощущаю невероятное, умопомрачительное удовлетворение от совершенного убийства.

Думаю я недолго. Всё моё существо тянется к ней, и внутри что-то с вибрацией сжимается, когда я подбегаю ко всё ещё сидящей на коленях, тихо всхлипывающей женской фигуре. Рана не смертельная, не глубокая, но доставляет хрупкой девушке, не привыкшей к подобным травмам, боль такую, которую и я бы не вынес при более тяжелом исходе.

— Тихо-тихо… — бездумно шепчу я и осторожно ощупываю плечо Сурайи, старательно игнорируя красоту представшего передо мной лица, которое сейчас искажено от болезненных ощущений. — Дыши, милая…

Ни она, ни я не концентрируемся на последнем слове, так неосторожно мною брошенном, ведь всё обострено до передела: погоня затихла, но я знаю, что это ненадолго, и мне срочно нужно помочь ей, чтобы мы могли бежать дальше.

— Будет больно, но необходимо вытащить стрелу, — предупреждаю я, наконец поднимая глаза и сталкиваясь со взором Сурайи.

Мне так хочется всмотреться в её лицо, как следует, но взгляд останавливается на поджавшихся аккуратных губах и замечает лишь судорожный кивок, от которого несколько прядей падают вперёд. Это отрезвляет взбудораженный разум.

— Да-да, хорошо, — выдыхает она, быстро-быстро кивая, и сдерживает новые слёзы боли. — Я потерплю…

Я хмурюсь, трогая древко стрелы за плечом, где виднеется оперение, и понимаю, что его нужно надломить.

— Держи, — я протягиваю Сурайе свой левый рукав, который почти не запятнан чужой кровью, в отличие от всей моей мантии. — Закуси ткань.

Она подчиняется властному тону, осторожно вбирая часть моей одежды в рот и фиксируя её между ровных зубов, на что я тут же отвожу глаза: это зрелище заставляет что-то восстать в моём теле, а зверя — довольно ухмыльнуться.

Времени совсем мало, и я стараюсь его больше не тянуть — аккуратно срезаю клинком древко сзади, чтобы получить ровный кончик, и в этот момент Сурайя чуть дёргается. Но, не дав ей прийти в себя, я в ту же секунду резким движением вырываю стрелу из плоти за наконечник спереди.

Она с негромким стоном падает мне на грудь, цепляясь за плечи дрожащими руками, и я тут же прижимаю её к себе, зарываясь одной ладонью в мягкие, нагретые солнцем волосы.

— Ш-ш-ш, всё хорошо, всё закончилось, — шёпотом говорю я затихшей Сурайе в висок. — Нужно перевязать твою рану, но чистых тканей у нас нет. Идти можешь?

Я мягко отстраняю её от себя, замечая, что слёзы больше не текут по бледному, прекрасному лицу. Потемневший от боли почти до чёрного цвета взгляд проясняется, и она бормочет, отходя от телесного оцепенения:

— Конечно, да… Куда мы направляемся?

— В дарту. Нам нужно скрыться, а до неё осталось несколько зданий. Не думаю, что стража оставит это просто так, скорее всего, они снова нас настигнут.

Сурайя, опираясь на мою ладонь, медленно поднимается с колен.

— А как же твои раны?.. — с беспокойством спрашивает она, оглядывая мою окровавленную когда-то белую робу.

— Пустяки, — отмахиваюсь в ответ, улыбаясь ей уголками губ. — Задета только рука, остальная кровь не моя.

Она облегчённо вздыхает, но не спешит отстраниться, долгим, внимательным взглядом осматривая моё лицо.

Я усмехаюсь, быстро озираясь по сторонам, и, чтобы как-то разрядить обстановку, возвращаю ей своё внимание и медленно говорю:

— Где-то я слышал, что в вестники берут красивых и чрезмерно храбрых девушек…

— Чтобы они помогали неуклюжим хассашинам? — загадочно блеснув глазами, добавляет Сурайя и робко улыбается в ответ.

— Именно.

Мы молча смотрим друг на друга, пока она не делает шаг назад и не переводит свой изумрудный взор вдаль, в сторону множества зданий, утопающих в солнечных лучах.

— О, это всего лишь слухи… — с иронией отвечает она и отворачивается, выдержав паузу, но я успеваю заметить так и оставшуюся на губах мечтательную улыбку.

Прежде чем мы выдвинемся дальше, Сурайя наклоняется, чтобы поднять свой лежащий платок, и слегка морщится от не до конца прошедшей боли. Она разочарованно оглядывает порванную ткань, и в этот момент порыв ветра треплет длинные волнистые волосы, открывая ту часть её лица, которую я не успел разглядеть.

Под мочкой левого уха, далее по линии челюсти и уходя на тонкую шею, тянется белый шрам, оставленный, судя по всему, клинком и очень давно. Это увечье придаёт её чертам какой-то невообразимый шарм — оно словно и должно быть там, но одновременно с этим выглядит так неправильно на светлой коже. Еле сдерживая порыв расспросить вестницу об отметине, я лишь сильнее стискиваю зубы и отвожу взгляд. Между нами и так нарушены грани официальной коммуникации в связи с последними событиями, поэтому не стоит торопиться и, возможно, когда-нибудь она расскажет обо всём сама.

Игнорируя прилипшую к телу из-за пота и крови мантию, делаю первый шаг по поверхности крыши, чтобы вновь скрыться из виду потенциальных врагов. Вокруг всё тихо.

Сурайя незамедлительно следует за мной, пытаясь на ходу совладать с копной рассыпавшихся волос и завязать их испорченной куфиёй. Я чувствую тонкий аромат шафрана в переплетении с ванилью резче обычного и не могу совладать с тем, чтобы не вдыхать его полной грудью. Лишь стараюсь делать это незаметно…