— Мне пора, — она широко улыбнулась, напоследок кивнув Каспиану. — Удачи ещё раз! — с этими словами Люси их оставила, скрывшись за спинами старших девочек, а Каспиан вдруг задумался, а догадывается ли Лу о том, что происходит между ним и Эдмундом на самом деле. Конечно, напрямую ей никто ничего не говорил, но что-то в не по возрасту умных глазах Люси давало Каспиану понять, что она уже давно обо всём знает.

Это был первый раз, когда Каспиан жалел о том, что они остались считай что наедине. Люси как-то сглаживала острый момент, и теперь, когда она ушла, на Каспиана навалилась вся та боль, которую он прятал в себе ради Эдмунда и их общего спокойствия. Слова покинули его, оставив пустоту в голове и зияющую дыру в сердце.

— Я видел миссис Джонсон, — сдавленным, словно бы не своим голосом произнёс Эдмунд. — Она уже скоро будет здесь, и… и всё закончится.

— Ничего не закончится, — не очень уверенно проговорил Каспиан. Он мог месяцами убеждать Эдмунда, что ничего не изменится, но верил ли он в это сам? — Я всегда буду с тобой.

— Я понимаю, — Эдмунд мотнул головой, будто бы отгоняя ненужные мысли. — И постараюсь это выдержать. Пора бы перестать вести себя, как глупый эгоист, — он попытался улыбнуться, но получилось фальшиво.

Ответить Каспиан не смог: его захлестнула волна эмоций, которые он сдерживал так долго. Отчаяние, боль, нежность — всё смешалось во взрывную смесь, заставившую Каспиана метнуться вперёд и без слов прижать Эдмунда к себе в судорожном объятии. Он чувствовал, как бьётся сердце Эдмунда, словно пытаясь выскочить из груди, и осознавал, что и его собственное стучит в том же беспорядочном ритме. Эд хватался за него, как за спасательный круг, будто стараясь удержать, оставить рядом с собой подольше, и Каспиан, признаться, желал того же. Ему было всё равно, что на их больше чем дружеские объятия явно кто-то смотрит: теперь это казалось абсолютно неважным. Весь мир вокруг словно бы перестал существовать; оставался только Эдмунд, его руки, прижимающие Каспиана к себе, и его подбородок у Каспиана на плече.

Когда Эдмунд отстранился, Каспиан ощутил, что у него забрали весь воздух: дышать стало тяжело, а в горле предательски защипало. Он на свой страх и риск посмотрел на Эдмунда и вдруг увидел в его тёмных глазах проблески недетской мудрости среди моря отчаяния: той, которая зажглась в его глазах ещё очень давно, сделав его похожим на короля в глазах Каспиана. Эдмунд всё так же не желал отпускать, но принял решение Каспиана — теперь уже окончательно; сделал то, на что сам Каспиан оказался неспособен.

— Удачи тебе, — произнёс Эдмунд ровно. — Я верю, что мы ещё встретимся. Возвращайся живым.

— Береги себя, — Каспиан протянул руку чтобы погладить Эдмунда по плечу, но в последний момент убрал её, осознавая, что любое прикосновение может сделать только хуже и убить равновесие.

— Напиши мне, пожалуйста, — Эдмунд практически спокойно посмотрел на Каспиана, и только искры боли в глазах выдавали, что он так до конца и не смирился с происходящим. — А я буду отвечать, как только смогу.

— Конечно, — кивнул Каспиан. То, что они с Эдмундом будут переписываться, он считал само собой разумеющимся.

Больше они не разговаривали, лишь глядя друг на друга, словно пытаясь впитать уже и без того заученные черты. Их игру в молчанку прервала миссис Джонсон. Именно ей обычно поручалась «торжественная» часть прощания с приютом. Младшие воспитанники, которых строгая надзирательница пугала, поспешили ретироваться, и только Эдмунд стоял столбом, будто бы не в силах сделать шаг назад.

— Вот и настал этот день. — Каспиан подумал, что миссис Джонсон — последний человек, которому стоило доверить подобную церемонию. В её исполнении фразы звучали не как напутствие — они больше напоминали облегчение от факта, что в приюте станет на десяток голодных ртов меньше. — Надеюсь, что вы будете с признательностью вспоминать время, проведённое здесь, и благодарить бога, что выросли сытыми и образованными, а не остались на улице, — вещала миссис Джонсон, пока воспитанники переглядывались между собой. — А теперь идите. У вас у всех есть, где жить и чем заняться, так что… Удачи! — даже это пожелание казалось вымученным и наигранным. Миссис Джонсон достала из нагрудного кармана ключ от ворот и открыла их. Это выглядело очень даже символично, ведь Каспиану казалось, что перед ним распахнулись не ворота приюта, а двери в новую жизнь. Он замер в нерешительности, как и практически все ребята; даже Дейв мялся на месте, не торопясь выбегать в город.

— Спасибо вам, миссис Джонсон, за всё, — вдруг робко произнесла Рокси. Стоящая рядом с ней Гвен лишь хмыкнула. Впрочем, это стало спусковым крючком — воспитанники один за другим выходили за ворота, некоторые молча, а кое-кто всё же говорил что-то миссис Джонсон. Каспиан же так и не смог вымолвить ни слова: в его памяти жило то несправедливое отношение, которое он получал все эти годы от этой женщины, поэтому благодарить её ему было не за что.

— Давайте, выходите, время не резиновое, — ворчала миссис Джонсон, спесь с которой не мог сбить даже такой трогательный момент. — Певенси, а вы что тут забыли? Сбежать за своим дружком не получится, и не надейтесь. — Когда миссис Джонсон это сказала, Каспиан уже был за воротами, но тут же обернулся. Эдмунд так и стоял на месте, глядя прямо на Каспиана, а Люси держала его за руку, шепча что-то успокаивающее. Даже крики не повлияли на его состояние. — А ну марш в здание, живо! — настаивала миссис Джонсон, и только тогда Эдмунд вышел из стазиса. Он снова посмотрел на Каспиана, теперь уже в последний раз, и сейчас его взгляд был абсолютно серьёзным. Развернувшись, он взял Люси за руку, и они вместе направились к приюту.

Когда Эдмунд уходил, Каспиану снова показалось, что в его растрёпанных волосах мелькнул серебряный обод короны.

***

В казарму проникали последние на сегодня лучи яркого не по настроению, царящему вокруг, солнца.

— Не ты сегодня дежуришь? — в комнату вошёл рядовой Джон Стрейбс, один из солдат того же призыва, что и Каспиан.

— Нет, я завтра, — Каспиан мотнул головой, вытягивая уставшие ноги на кровати.

— Жалко, — Стрейбс понурился. — Ты лучше всех здесь играешь в шахматы. Пропустили бы партейку…

— Не в этот раз, — вздохнул Каспиан. — Лёгкого дежурства.

— Да, спасибо, — уже не слушая, Стрейбс направился к выходу. — И тебе не хворать, и тебе…

Оставшись в одиночестве, Каспиан с облегчением выдохнул, откидывая голову на жёсткую подушку. Он служил уже больше года, но так и не привык к тому, что рядом с ним неизменно кто-то находился. В приюте уединиться не было особой проблемой — здесь же солдаты ходили вместе, и времени подумать о своём уже фактически не оставалось.

Жизнь в армии была достаточно тяжёлой и в основном состояла из ежедневной муштры и изнурительных тренировок. Командир их части уже не раз намекал, что совсем скоро им придётся отправиться на настоящую войну, поэтому новобранцев не жалели и не тратили время на всякую ерунду вроде помощи на кухне (такое обычно назначали только в качестве наказания). Их учили пользоваться оружием и уклоняться от выстрелов, а также некоторым основам первой помощи, гоняли по плацдарму и изматывали физической подготовкой. Каспиан находился в неплохой форме, так что ему приходилось куда легче, чем некоторым другим, которые буквально валились с ног после очередного комплекса упражнений. За это Каспиан удостоился нескольких похвал от командира, а учитывая то, что тот слыл человеком строгим, это считалось очень даже почётным.

Но даже тренировки не могли лишить Каспиана мыслей об Эдмунде — повторяющихся, отчаянно-тёплых и колюще-болезненных. Да и как он мог забыть о нём, если они переписывались всё это время? Эдмунд писал ему достаточно часто, настолько, насколько позволяла почта, и оттуда Каспиан узнавал все детали жизни своего друга. Пока Эдмунд жил в приюте, они оба старались переписываться нейтральными фразами на случай, если кто-то из надзирательниц решит проверить корреспонденцию Эда, но потом, когда он тоже выпустился, в выражениях они сдерживаться перестали. Каспиана интересовало, куда Эдмунд подастся после приюта, и тот ответил на вопрос в одном из писем.