Россия на рубеже XIX–XX веков. Действие начинается в небольшом доме на рабочей окраине Москвы. Открываются ставни окна, из которого выглядывает сказительница Матрёна в кокошнике, сарафане, в общем, в русской народной одежде и начинает повествование:

В неком царстве-государстве, возлегая на печи,

Проживая жизнь напрасно, поедая калачи,

Жил Иванушка-балбес в ожидании чудес.

Ждал от жизни леденец наш удалый молодец.

Мол, разину шире рот, он туда и упадёт.

Парню скоро тридцать лет, а ума для жизни нет.

По годам пора жениться, только кто на то польстится:

На маманина сынка, что плюёт до потолка,

На готовеньком живёт, разве титьку не сосёт.

Жить с мамашей – что же проще, мама ро́дная – не тёща,

Ведь у тёщи зоркий глаз, тёща спуска-то не даст,

Коль отдаст дочурку в жёны за такого… пустозвона…

Ай!., (Взвизгивает, как от щипка, и освобождает от себя оконный проём, поскольку её втащили внутрь дома)

Зрительскому взору открывается обстановка простой русской избы, где на печи безмятежно спит вышеупомянутый Иван, и хлопочет по хозяйству Пелагея, его матушка, в одиночестве воспитывающая ненаглядного сыночка. Она в гневе накидывается на пришедшую в гости соседку-подружку и по совместительству сказительницу Матрёну.

Матушка Пелагея:

Это кто там так трендит, на Ванюшу городит

Всякую напраслину?! Вот тебя как хрястну я

Сковородкой по губам, да ушатом по ушам!

Сказительница Матрёна:

Да уймись, приди в себя! Я ж по-дружески, любя,

Чтоб разуть тебе глаза – так, мол, дальше жить нельзя…

Матушка Пелагея:

Ты сама разуй гляделки, балаболка, перепе́лка

Чтоб совет по дружбе дать, для чего в окно орать?

Осрамила на весь свет, будто хуже Ваньки нет!

Начинается энергичная потасовка, что называется, летят пух и перья. В ход идёт домашняя утварь, а в итоге схватки Матрёна вылетает из избы в окно.

От поднятого шума, наконец, просыпается Иван:

Что, маманя, ты орёшь, спать в охотку не даёшь?

Мне такой видался сон, будто я – Наполеон,

Обхожу солдат в строю, приказанья раздаю,

И вот нате – слышу: в драке, как сцепились две собаки

И испортили парад, я такое вдругоряд

Года три поди не свижу, как гуляю по Парижу.

Ну не сон был, а мечта – и тут грохот – тра-та-та!

Конь с каретой испарился, я ж на печке очутился.

Матушка:

Не серчай, что разбудила, тут соседка заходила,

Поболтали мы чуток, ну, и я отшибла бок.

По хозяйству хлопотала, спотыкнулась и упала.

Иван, (не слезая с печи):

Ты поди, скажи на милость, видно, кубарем катилась.

И ободран левый бок, и волосьев выдран клок.

Ты в другой раз, если можно, падай чуть поосторожней,

Осторожней и ловчей, а сейчас чайку налей.

Матушка:

Я б тебе налила чаю, только чуть не подыхаю.

Ты бы слез с печи, Иван, да подал воды стакан.

Иван, (позёвывая):

Я уж, маменька, пожалуй, ещё малость полежал бы,

И не ведаю я, слышь, где стаканы ты хранишь.

Иван демонстративно отворачивается спиной и начинает храпеть.

Матушка (ворчит про себя):

Вот растёт моя надёжа, даже с печки слезть не гожа,

Чтоб мамаше услужить, дать стакан воды испить.

Ох, болят мои бока, все отбила потроха,

Крепко же стервозина меня всю изъелозила.

И дерётся, как мужик – кулаками тык да тык.

Хуже нет врага в округе, чем вчерашняя подруга.

Знает злыдня ещё та уязвимые места.

Но в одном права паршивица, чтоб природе не противиться,

Надо Ваньку бы женить, под пригляд определить,

А то ишь какое дело: Ваня мой совсем не смелый,

Парни с девками целуются, а он с кошками балуется.

Коль его не подтолкнуть – век на внуков не взглянуть.

Ну а я же…Ай! (стонет от боли) не вечная, подралася так беспечно я,

Организму нанесён непредвиденный урон.

И какой тут вывод следует? Ещё раз так побеседую

Я с Матрёнкой по душам и, глядишь, концы отдам.

Коль схоронят, на кого я оставлю одного

Да без должного пригляда, ой, сыночка своего?

Кто накормит, обстирает, приголубит, приласкает?

Хоть не стоит торопиться раньше сроку в гроб ложиться,

Хоть я не совсем плоха – срочно в дом нужна сноха.

Где ж такую приглядеть, чтоб потом не пожалеть?

Где ж такую изыскать, чтоб локтей не искусать?

Это ж надо на всю жизнь с ней Ванюшу подружить.

Начинаю перечёт девок, кто вокруг живёт

Дома нашего окрест и дозревших до невест.

Нюрка Ваньке не понравится. Лизавета есть красавица —

Ухажёров целый взвод, та за Ваньку не пойдёт.

Дунька – девка озорная, я сама была такая.

Эта мигом Ваню скрутит в рог бараний,

Если я не отстою, для острастки не побью.

Ой! (стонет) Ой, не годится мне биться с молодицами!

Эх, кого же в дом пустить, чтобы Ване не грустить,

Не грустить и не пропасть, и порадоваться всласть?

Нам нужна в семью девица, что с свекровью не бранится,

Мужу в ласке не откажет, не присядет, не приляжет,

Коль не прибрано в избе, или не готов обед,

Чтоб детишки были сыты, приодеты и умыты,

И неплохо, чтобы всё же и лицом была пригожа,

И была притом она Ваньке верная жена.

Вот запрос от сих до сих – чай, в природе нет таких.

Или всё же, может вот, обойдёмся без красот?

Пусть кривая да рябая, конопатая какая,

Будет же зато стараться, крепко замужем держаться.

А с лица воды не пить – свет гаси, и можно жить.

Ой, чего же я болтаю – как язык не отсыхает?!

Видно, крепко, а не малость от Матрёнки мне досталось,

Видно, вышибло с ума, раз додумалась сама

Я сыночка дорогого, да красавчика такого

На уродине женить, на всю жизнь обременить,

Чтоб жену едва терпел, да на сторону глядел.

Лопни мой побитый мозг, весь отхлёстанный без розг,

Но роди-ка мне идею, чтоб могла найти хоть где я

Нам невесту всем под стать, чтоб хотелось дочкой звать!

Глашка самогонку пьёт – эта нам не подойдёт,

У Свинюшкиных девица – та и вовсе годится.

Дело не в фамилии – те, кто породил её

В тюрьмах да на каторгах… Тьфу-тьфу – не накаркать бы!

Серафимка злая больно, вечно чем-то не довольна,

Зинка – попросту лентяйка и никчёмная хозяйка.

Вот ведь много девок знаю, только видеть не желаю

В доме ни одну из них – пропадай зазря жених!

Только раскисать не надо, чую, что решенье рядом.

Христианский весь народ, что окрест меня живёт,

Я уже пересчитала, а невестку не сыскала,

Значит, надо нам пойти по инакому пути.

На ближайшем переулке, на недальнем закоулке

Жил сосед чужих кровей – Абдулла Саит-Гирей.

Был мужик хороших правил, только белый свет оставил

Он лет несколько назад, с ним вдову и шесть ребят.

Трудно вдовьей долей жить, детвору одной растить.

Было бы совсем невмочь, коль не старшая их дочь,

Что зовётся Гюльчитай. Сколько лет она, считай,

В девках уж пересидела, за братишками глядела.

И лицом она пригожа, и характер ласков тоже.

Даром, что из басурман и не носит сарафан,

Будет мужу уваженье, мне по старшинству почтенье,

Будет лучше няньки для моёва Ваньки.

Вот такая нам нужна, как для Ванечки жена.

Вот такую мы попросим честь по чести нашей стать,

И семью её не бросим с голодухи пропадать.

Я сама давно вдова, по́быв замужем едва,

Но смогла родное чадо обеспечить всем, чем надо.

Мне братья́ – Фома, Игнат, если надо, пособят —

Любят они Ваню как лучшего племянника!