Я слушаю их. Мазохизм какой-то. Делаю себе только больнее, но продолжаю слушать. Наказываю себя. Ей сейчас очень плохо. Я хочу разделить это с ней. Не хочу, чтобы она переживала это в одиночку.

— Кажется, она стала плакать тише… — замечаю я.

Слабак. Не выдерживаю. Делюсь своими чувствами с генералам Рутгертом, что сидит рядом. Анна Аврора сделать так не может сейчас, в отличии от меня.

— Да, Ваше Высочество. — отвечает он. — До этого она сильно кричала. Сейчас просто тихо плачет. Думаю, все самое страшное уже закончилось.

— Или началось.

Он встает и хочет закрыть двери.

— Оставь! — приказываю я.

Генерал возвращается ко мне. Прошу его выпить со мной ром. Ни разу не становилось легче от него. Так почему же должно стать сейчас? На что я надеюсь?

К утру она совсем затихает. Ее не слышно. Совсем. Наверное, уснула обессиленная. Хочу, чтобы ее обязательно осмотрел лекарь. Надеюсь, он не слишком навредил ей.

— Он выкинул уже? — спрашиваю генерала Ричарда, что вернулся из комнат, где организовали лазарет замкнутого типа для Маркуса и остальной свиты.

— Нет еще.

— Ладно. Я кидаю сейчас.

Встаю с дивана и, хватая простынь, выхожу на балкон. Белоснежную. Без единого пятнышка крови. Бросаю ее с балкона в сад, где гуляют гости, попивая шампанское с канапе и наслаждаясь природой. Боюсь после этого их скучный завтрак перестанет быть таковым. Снаружи слышаться удивленные возгласы.

— Как это понимать? — кричит кто-то из гостей. — Принцесса Каролина была…?

— Понимайте, как хотите. — отвечаю я.

— О, Боги, неужели она не невинна? — слышалось с одного конца. — Не может быть! — кричали с другого. — Скорее всего консумация просто не состоялась!

Время шло, а из спальни Верховного Эрла никаких вестей. Тихо. Стучат — никто не отвечает. А скоро обед.

— Ваше Высочество, — заявляется ко мне свита, — Вас ждут у спальни Верховного Эрла.

Иду к императорским покоям на негнущихся ногах. Возле них меня ждет уже целая делегация: свита Джорджа, представители древнейших родов, старейшина Далливион, весь генеральский состав и даже бабушка с Эрлисами. Дело пикантное и, раз никто не отвечает на стук, решают послать того, кому принадлежит вся полнота власти, сразу после Верховного Эрла, то есть меня.

Витторио:

Я не успел зайти, но уже понял, что произошло. Сердце пропустил удар. На лбу выступил холодный пот. Стоило мне немного приоткрыть дверь, как сквозь маленькую щель повалил запах. Его ни с чем нельзя было сравнить. Тот, кто хоть раз слышал его, никогда и ни с чем его не спутает. Едкий, обжигающий легкие и выедающий глаза. Гремучая смесь опорожнений и чего-то схожего на пары спирта, только в разы ядренее. А меж ними противная удушающая вонь, которую просто не с чем сравнить. И невозможно забыть.

— О, Боги! — вскрикнула Эрлис Лагерта.

Моя впечатлительная сестра не смогла сдержать чувств, за что была резко одернута бабушкой. Не начавшаяся истерика была придушена в зачатке волевым движение женщины, еще вчера утром носившей титул Эрлин.

— Оставайтесь здесь. — приказал осипшим голосом. Горло пересохло от волнения.

Я открыл дверь шире и шагнул вперед. В теле ощущалась будоражащая легкость. Душа моя, будто отделилась от сердца и начала метаться по грудной клетке, создавая внутри волнующие ветровые потоки. Натренированные годами каменные мускулы ног перестали быть таковыми, словно наполнились туманом. Бестелесным, неосязаемым. Я шел мягко и бесшумно, как по облаку, понимая, что с каждым шагом рискую сорваться в бездну.

Такое же облако было в моей голове. Мысли лихорадочно разлетались в разные стороны. В горле колотилось сердце, отдаваясь глухими ударами в ушах. Мне казалось, я слышал, как кровь течет по моим жилам. Громко стучит, готовое порвать вены.

Прошел пред покой, обычно предназначенный для камердинеров и прислуги. Потом зашел в сами покои и замер.

Я, Витторио Хангвул, воин побывавший в сотнях ожесточенных сражениях, десятки раз бесстрашно глядевший смерти в лицо, сейчас ощущал себя маленьким напуганным мальчишкой. Собрав остатки своего мужества и смелости, что терял с каждым шагов по пути сюда, я наконец-то решился поднять глаза.

И вмиг оцепенел от охватившего меня ужаса. Вся та воздушная легкость, что была во мне, исчезла, а то, что она держала, рухнуло в бездну, разлетаясь на миллионы мельчайших частиц. Я не мог поверить своим глазам. Они обманывали меня. Это верно виденье, бред, сон… Очень плохой. Самый плохой из всех, что мне доводилось видеть.

На императорском ложе на спине лежал Джордж. Весь бледный, покрытый пятнами. Под ним огромное желто-коричневое пятно. Голова запрокинута вверх. Щеку рассекает огромная царапина. Испачканный рот открыт. А глаза… Они тоже открыты. Зрачки узкие и устремлены в сторону, на нее. На Анну Аврору. Такую же бледную и неподвижную. В разорванном, испачканном платье.

Она сидела полулежа, облокотившись о спинку кровати. Прямо рядом с Джорджем. Голова опущена. Подбородок покоился на обнаженной груди. Ее очи, всегда яркие и живые, были закрыты. Их обрамлял веер спутанных слипшихся ресниц. Ноги поджатые под себя. Руки задраны вверх, привязанные к витиеватым узорам спинки кровати. А кожа… Ее белая кожа под разодранным платьем покрытая какими-то пятнами.

— Нет, — шепчу я.

Этого не может быть. Этого всего не может быть. Это неправда. Бред.

Голова кружится. Я зажмуриваю глаза и пытаюсь проснутся. Ничего не получается. Ну же. Разбудите меня кто-кто-нибудь. Разбудите, пожалуйста, я больше не могу. Я не могу видеть ее бездыханное тело. Мое сердце просто не выдержит. Так же, как не выдержало ее.

Картинка перед глазами плывет. Размывается, но не исчезает. Я хватаюсь за голову, зарываясь пальцами в волосы и падаю на колени. На мраморный пол, звонко ударяясь пустыми ножнами об него.

«Нет! Нет! Нет!» — кричит сознание.

Так громко, что я даже не сразу слышу звуки, что доносятся с кровати.

— М-мм… — мычит кто-то девичьим голосом.

Что это? Бред, опьяненного горем сознания? Слуховые галлюцинации? За мычанием раздается шелест платья, скользящего по простыни. Я поднимаю глаза и теперь к слуховом галлюцинациям добавляются визуальные. Несколько секунд сижу на коленях, пытаясь прийти в себя, и вдруг понимаю: мне не кажется. Это все наяву.

Анна Аврора, душа моя, жива… Она жива и больше ничего не имеет значения!

Анна Аврора:

Эта ночь была самой длинной в моей короткой жизни. Мучительной, невыносимой. Временами мне казалось, что я не доживу до утра, а порой была уверенна, что все закончилось и я уже в преисподней.

Моя пытка, мое наказание, данное мне неведомо за какие грехи, началось сразу же, как за нами закрылись огромные резные двери. Позолоченные, вычурные, слишком прекрасные для такого ужасного места, как наша с Джорджем спальня. Да, именно эти неуместные, не побоюсь этого слова больные мысли о какой-то там двери проносились в моей голове в тот момент.

Наверное, охваченное животным ужасом сознание, просто пыталось спастись, не дав мне сойти с ума, отвлекаясь на всякого рода чушь, такую как узоры на дубовых дверях, белый полупрозрачный балдахин над кроватью, такие же белоснежные простыни и много другое, что окружало меня в тот момент.

Я помню все, что было в ту ночь. Все без исключения до мельчайших деталей: статуэтку слоника из малахита, стоявшую на полочке над камином, пятнадцать пионов в вазе на туалетном столике, четыре флакончика, покоившиеся на нем же. Пять подсвечников расставленные по комнате. В том, что на трюмо одна из свечек погасла. И даже подушку, что криво лежала на кресле. В те жуткие моменты мне не давала покоя мысль, что ее надо поправить. Обязательно. Положив острым кончиком к верху, как и положено.

Мой муж тащил меня на плече, будто я дичь, пойманная им в лесу. Да и сам он мало походил на человека, больше на животное. Я тоже не далеко ушла от него. Кричала и плакала, как умалишенная, словно меня и вправду будут разделывать сейчас на кровати, как добычу. Я вырывалась, колотила по его спине кулаками, била ногами по корпусу, пыталась кусаться. Еще пару дней назад, после разговора с Витторио, мне казалось, что я смирилась со своей участью. Но это оказалось не так. Обещать тогда, когда эта ночь далек, о было просто. Столкнутся же с ней лицо к лицу — совсем другое.