– Бусделано, гражданин начальник.

Найти сухое топливо оказалось не самым сложным делом. Всё-таки мы вооружены хилым туристским топориком, а мелкий дождь еще не промочил сушины. Гораздо труднее было поджечь сухие, как порох, дрова. Чиркаю спичку за спичкой, добрый десяток извёл, но нет ни дыма, ни огня. Один «пшик». А я настырный, так просто не сдамся. Только злиться не надо. Чиркаю чаще, сам готов вспыхнуть, но костёр не хочет вспыхивать.

Вообще-то сам себя считаю неплохим костровым. Большинство костров разжигаю одной – двумя спичками. Поэтому можно понять моё замешательство, переходящее в нервную дрожь.

Между тем причина конфуза проста и ничтожна, как платяная моль. Дрожь. Не нервная, а самая банальная – от холода.

Наши нелепые попытки вызывают, мягко говоря, удивление. В руках Коли пучок высохших еловых веточек – идеальная растопка, сравнимая только с берестой. Я подношу зажженную спичку. Но обоих нас уже колотит такая крупная дрожь, что слабенький огонёк гаснет на полпути, либо его сбивает протянутый пучок. Мешаем друг другу и злимся.

При здравом размышлении процесс можно и нужно упростить. Одному опуститься на землю, другому удалиться на безопасное расстояние.

Откуда им взяться, здравым размышлениям, если мозги оцепенели от холода, скукожились и почти не шевелятся. Похоже, что мы не способны адекватно оценивать действительность или, говоря нормальным языком, одурели. Молчим, сердито сопим и тупо тычем спичками, гасим их о растопку.

– Что вы делаете, мужики? Так вы никогда не разожжете, – ангельский голос возвращает нас на землю.

Положив руки на землю, удаётся их зафиксировать. Не трясутся. Тщедушный огонёк наконец-то осмелел, разросся, запостреливал. Едкий дымок потянулся вверх, но остановился, прижатый дождём. Закрываем руками… Всё, пошёл, пошёл! От костра повеяло долгожданным теплом. Сверху наваливаем сушняк, два смоляных пенька впридачу.

Можно ли просушить одежду под дождём? И да, и нет. Точно так можно пообедать одним бульоном.

Впрочем, наш обед более интересен. Макароны с тушёнкой и целый котелок горячего чая. После такой подпитки мы, согревшиеся и частично просушенные, готовы продолжать движение к намеченным целям.

Проходим ещё несколько серьёзных шивер и перекатов без особых потрясений. Всякий раз точно попадаем в основной слив, справляемся с течением, уворачиваемся от встречных камней. Время от времени «чиркаем» днищем, не без того, но это обычное дело при сплаве по бурной реке. Попробуй тут угляди спрятанную под водой «мину», когда плот стремительно летит в кипящих пеной бурунах.

Должно быть, мы не напрасно мокли и мёрзли. Чему-то научились. Приспособились к реке, пригляделись друг к другу.

– Остаётся последняя шивера, – сообщаю друзьям. – Дальше выходим в Ангару и, если поднажмём, к ночи можем дойти до Усть-Илима. Нас заждались постели с подушками. Тёплые и сухие. Поднажмём?

– Попробуем.

В голосе Коли не слышу уверенности. Геля смотрит в сторону, молчит. Устали, понятное дело. Сам я устал ничуть не меньше. Тяжёлый выдался денёк. Но плыть по Ангаре всё равно придётся, другого пути домой у нас нет. Завтра всем на работу, а там не спросят, как добирались.

Последняя шивера не отпустила без подарка. На выходе из неё сталкиваются два потока, образуя бурлящий котёл. Метровые волны ещё раз прополоскали нашу одежду, но зато Ангара – вот она.

Сушиться уже некогда. Надвигается вечер.

Бадарма пройдена. Можем присвоить себе статус победителей. Или покорителей. Или первопроходимцев. Но с этим небольшая заминка, потому что впереди ещё плаванье по Ангаре. Примерно тридцать километров. Там ничего страшного – несложные шиверы и перекаты, после Бадармы пустяки. Но плыть придётся несколько часов, стоя или сидя в мокрой одежде. Пока повременим, обойдёмся без победных заявлений.

Дождь, слава Богу, давно кончился. Закатное солнце бросает нам последний взгляд из-за деревьев. Я посматриваю на часы.

– Ну, что ж – последний рывок! Прошу, господа, занять места на верхней палубе, согласно купленным билетам.

Мой наигранный тон не встречает понимания. Геля смотрит взглядом, от которого холодно.

– Я дальше не поплыву.

– То есть как?

– А вот так. Не поплыву. Пойду по берегу.

– Ты с ума сошла? Это невозможно! Тридцать километров, после такого дня. Мы свалимся на полпути, если пойдём пешком. Это будет гораздо медленнее, чем плыть. Ты представляешь, о чём говоришь?

– Представляю. Как-нибудь дойду. Но не поплыву.

– Идти придётся всю ночь и всё равно не дойдём. На работу опоздаем. Что будем начальству рассказывать?

– Один день пропустим, никто без нас не умрёт. И потом я не говорю, чтобы все шли по берегу. Я сама могу дойти. У нас было главное – пройти Бадарму. Прошли. Дальше я не хочу. Холодно и… И надоело. Шум этот надоел от воды, в ушах стоит. Сидеть и стоять надоело. Скованность… Ни туда ни сюда. Хочу по лесу, чтоб тишина была…

– Одна ты не пойдёшь и не думай даже.

– Я с ней. Нельзя же… Сам понимаешь, – Коля разводит руками – что тут дескать поделаешь?

Да, понимаю. Логика просматривается. Её одну нельзя отпускать. А меня, получается, можно? Одного, на двухвёсельном катамаране, там всё на двоих гребцов рассчитано. Да ещё на ночь глядя… Выходит, что можно. Из двух зол выбирают меньшее.

Конечно, это не совсем предательство, но… Такого поворота я никак не ожидал. Что же делать… Катамаран бросить жалко, даже не то, чтобы жалко, – нельзя его бросать. Он общественный, в него столько труда вложено, он ещё другим послужит. И работа у меня… Коля водитель, она электриком на подстанции, как-нибудь оправдаются, выкрутятся. А я что скажу редактору? Что шёл пешком тридцать километров? Скажет «бред какой-то». И будет прав. Не уложился в два выходных дня? Сам виноват, сам отвечай.

Надо что-то решать.

И решается так: они забирают рюкзаки и идут по берегу, я плыву рядом. Переговариваемся. Не могу ещё поверить в то, что случилось, и какое-то время пытаюсь убеждать.

– Ангара течёт со скоростью пять-шесть километров в час. Хорошая скорость. Вы так не сможете, будете отставать. Сами увидите. Будут препятствия всякие, их придётся обходить. Ручьи, речки будут, они сейчас в разливе, как вы переправитесь? И скалы могут быть, и кустарник непролазный. Фонарика нет. Сами назад попроситесь.

– Не попросимся.

Отвечает мне Геля. Коля почему-то молчит.

– Да вы уже отстаёте. Я вижу.

Вместо ответа они прибавляют шагу, вырываются вперёд. Геля оборачивается ко мне.

– Вот видишь? Зато мы уже согрелись, а ты там мёрзнешь на плоту. Давай бросай его, присоединяйся к нам. Вместе будет веселей.

Мне и вправду неуютно одному. И холодно тоже. Но в голосе Гели, кажется, нет настойчивости. Не хочет, чтобы я присоединился? Надо бы помахать руками, поприседать, пока не окоченел совсем.

Впереди показался залив. Отталкиваюсь шестом, ухожу от него подальше, на более быструю воду. Мои спутники начинают отставать, им надо обходить залив, кроме того мешают идти крупные камни – целая россыпь впереди. Сразу за россыпью виднеется устье небольшой речки, впадающей в Ангару, – белые барашки резвятся на камнях. Это будет посерьёзней, вброд сейчас не перейдёшь. Надо подсказать им выход.

– Поднимитесь вверх! Там должны быть упавшие деревья. Перейдёте, – кричу отстающим друзьям. Вижу – расслышали.

Рассказывали, на третьей от Бадармы речке сохранилось охотничье зимовьё. Можно переночевать. Только сейчас я вспомнил эту ценную информацию и успеваю послать её на берег.

– Не потребуется! Дойдём! – доносится бодрый ответ Гели. У меня, однако, есть основания сомневаться в этом заявлении. Обычно так утверждают те, кому не приходилось идти по ночному лесу.

А время идёт, сумерки сгущаются. Вижу, что мои опасения подтверждаются – сильно отстают. Плот унесло далеко от того места, где мы расстались, а их всё нет. Ищут переход через речку. Нас уже разделяют многие сотни метров, не докричишься. Наконец, на фоне темнеющего леса появляются две фигурки с рюкзаками.